Дети немилости
Шрифт:
Каэтан молчал. Маги Начал могли молчать десятилетиями, понимая друг друга с полумысли, и сейчас бесцельно перекидывались словами только потому, что хотели слышать голоса. У Лаанги была Эррет, был выводок мелких духов, которых он спас когда-то от рук беспощадных рескидди, были древние мертвецы, не пожелавшие обновлять память новым рождением. У Мага Выси не было никого: он не хотел связывать своим бессмертием чужие судьбы. Когда-то он, подобно Лаанге, привечал демонов, но все они уже много веков спали, спасаясь от давления невыносимого времени. Один Лаанга ещё помнил язык народа,
«Мне пора», — подумал Каэтан.
«Уже поздно», — подумал Лаанга, а вслух сказал:
— Времени полно.
— Хорошо было, — улыбнулся Каэтан, слышавший его мысли.
«Она всегда выигрывает, — подумал Маг Выси в свой черёд. — Она играет честно, но выигрывает всегда. Хитри, осторожничай, лги — Она выиграет. Решив, что Её можно обмануть, мы обманули только себя».
— Хватит ныть, — сварливо сказал Лаанга. — Пойди и дай ему пинка.
— Он-то чем виноват? — засмеялся Каэтан.
— Ты сказал Ей нет? — скептически напомнил Лаанга. — Ты сказал Ей да. И я.
Каэтан вздохнул.
«Надеюсь, — подумал он, — я не проиграл ничего серьёзнее жизни».
— Есть ведь ещё кое-кто, — сказал Маг Бездны с грустью. — Выстоит!
— Светлая вера, — согласился Каэтан. — Но до неё был айин. Он — выше.
Лаанга длинно, сердито выдохнул и перекатил голову набок. Он долго молчал, потом сказал:
— Ты знаешь.
Каэтан улыбнулся и сел, глядя на друга.
— Ты тоже, — ответил он.
— Скотина, — сказал Лаанга. — Как же.
— Не вздумай, — с усмешкой предупредил Каэтан.
— Не дождёшься.
Маг Выси умолк и поднял лицо к солнцу.
Ветер летел над сопками, шумели и клонились деревья. На востоке, за морем, вставала Метеаль, на западе, за степью — Инакаян. Юный Юг неистовствовал за Нийяраем, на севере молчали необъятные просторы Меренгеа.
Хребет Мира — Лациаты, Амм-Лациат вонзается в небо, и всё же вратами в мир богов мифы называли другую гору… Амарсен, золотой демон, сказал когда-то, что врата эти всегда близко, но узреть их можно только зрением духа. Когда Арсет в день Подвига обернулась лицом к миру, самые тёмные души очистились, открылись самые сухие сердца. Даже Маги Начал, всемогущие игрушки Старшей Матери, вновь обрели себя. Они взбунтовались и задумали сыграть против Неё. Но победить невозможно, игра закончилась, у порога стояла очередная война. Лаанга ещё надеялся, что лето магии не наступит — не могло оно наступить, думал он, если Каэтан заплатил жизнью за эту игру.
Каэтан не сожалел о себе. Он сожалел о другом. «Трое держались целые сутки, — думал Маг Выси. — Я один, меня уже почти не осталось. Но то, что осталось, не хочет уйти без толку».
Он помедлил ещё немного. Вдохнул сладкого летнего ветра, съел ягоду земляники.
Потом встал и поднял лицо.
— Девочка моя светлая, — сказал Каэтан на языке мёртвого племени, глядя в необъятную, осиянную бездну неба. — У тебя ровно одна минута. Мир твой прекрасен. Посмотри на него.
Потом он пропал, а Лаанга остался. Великий маг лежал на припёке и ел щавель. Плакал маленький дух.
Беззащитный, бессмертный, не имевший смысла и цели, сидел дух спиной к господину, страшась обернуться к величайшему на земле горю, и дрожащим голоском допевал длинную, как жизнь, уаррскую балладу, сложенную северной тоской и южной радостью обречённых. Дух плакал и пел:
…Говорят, что славой мы себя покрыли. Ничего не помню, кроме мглы кровавой, И ещё того, что мы не отступили. Конь поводит ухом, твёрдым бьёт копытом, Шепчутся деревья, солнце пышет зноем. Спешился владыка, и на глазах у свиты Поклонился земно павшему герою. Над родной сторонкой солнце ярко светит…— Цыц, — сказал Лаанга.
Маленький дух осёкся и навострил уши. Поозиравшись и принюхавшись, он вытянул шею и приподнялся: из-за рощицы, спускавшейся, как мох по стволу, по склону далёкой сопки, длинными прыжками нёсся матёрый волк — серебряный исполин из рода Великих волков Севера. За ним следовал второй, не уступавший вожаку в росте. Дух почесал в затылке. Если расстояние не обманывало глаз, волки эти вымахали даже не с телят — с быков. В древности, говорили сказки, большой волк мог добыть даже дракона, подкравшись к спящему с подветренной стороны. Не верилось, что и теперь встречаются подобные великаны.
Лаанга встал и склонил голову.
Дух в недоумении заморгал и старательно сощурился.
На спине волка-вожака угадывалась хрупкая фигурка в чёрном плаще.
Дух тихонько улыбнулся, покопался немного в памяти и снова запел. Забытое наречие пробудилось, как древнее сокровище из кургана. Двадцать тысячелетий назад девушки пели на свадьбе родителей Лаанги:
— Груди её украшены златом и серебром, руки её черны от жирной земли. Сердце созвездий покинуло лунный дом, в солнечный дом его увели…
— Замолчи, — сказал Лаанга.
Волк приближался. Дух пригляделся, пискнул, сообразив, что к чему, и от стыда провалился под землю. Оправдать его могло лишь одно: хотя вокруг некроманта хватало поднятых мертвецов, доселе ни одному из них не кланялся некромант.
Даже в летней шерсти северным волкам было тяжело от нийярской жары. Поднявшись на вершину сопки, они обнюхали Лаангу, удостоверились, что с всадницей всё хорошо, и заторопились к ручью.
Некромант плюхнулся на землю, снизу вверх глядя на гостью.
Та улыбнулась.
В чёрной сухой плоти её мерцали выложенные золотой и серебряной проволокой знаки: «небесный исток», «непреклонные звёзды», «любовь». Тонкое, как кость, запястье под краем широкого рукава отяжеляли мужские золотые часы.
Лаанга вздохнул. Вторым, духовным зрением он мог видеть истинный облик явившейся — и не мог его видеть: вихрь белого света, окружавшего северянку, слепил.
— Ты опрометчива, — проворчал маг. — Не можешь удержаться?
Гостья вопросительно склонила голову к плечу.