Дети немилости
Шрифт:
В солнечных лучах плясали пылинки.
— Аргитаи, — сказал я, — я желал бы побеседовать с господином Итаясом с глазу на глаз.
Горец ласково улыбнулся.
Князь Мереи попытался возразить, но я повторил просьбу в форме приказа. Глянув на часы, я обнаружил, что до выхода «Серебряных знамён» из Лабиринта остаются считанные минуты, и распорядился выслать кого-нибудь навстречу Эрдрейари; возможно, я торопил время, но мне казалось, что генерал давно уже должен прибыть. Сам Аргитаи направился к Эрисену. Принцу-консорту предстояло узнать, что передатчик Лиринии в решающий момент
Комната опустела.
Итаяс любовался красотами царского сада.
— Тебе удастся то, о чём ты думаешь, — проговорил он вдруг. — Не так, как ты думаешь, но удастся… император Морэгтаи.
— Ты не можешь предсказать моё будущее, — сказал я.
— Я могу предсказать будущее старика, — усмехнулся горец.
Я невольно ответил улыбкой.
— Это его мечта, — сказал Итаяс.
— Я знаю.
— Но он совершит ошибку.
Я рассмеялся.
— Не рассказывай мне всего. Иначе будет неинтересно. Но я тебе благодарен.
Итаяс улыбнулся; глаза его сверкнули, он подался ближе ко мне, выгнув спину, как кот. Цепь наручников звякнула о столешницу.
— Что ты хочешь от меня услышать, император? Зачем ты отослал солдат?
Я помедлил.
— Авиаполк «Серебряные знамёна» получит дозаправку в Цестефе и к вечеру прибудет в Рескидду. Что случится потом?
— Не за этим, — сказал Итаяс.
— Стало быть, ты знаешь, зачем.
Таянец выпрямился и искривил рот.
— Лиринне придёт в ярость, — с безразличным видом сказал он, глядя поверх моей головы. — Она прикажет снова выпустить духа. Дух нападёт на сёла под Истефи.
— Что будет дальше?
Итаяс опустил веки.
— Сюда идёт Великий мертвец, — сказал он. — Он ответит.
Я кивнул. «А ты не хочешь отвечать, — думал я, глядя на резкий, по-дворянски благородный профиль Воина Выси. Таянец подставил лицо солнцу и замер в неподвижности, точно зверь на припёке. — Тебе не нравится истина, которая тебе открылась. Я понимаю. Но я хочу узнать о твоём решении. На какой вопрос ты согласишься ответить?..»
Углы рта горца чуть изогнулись, и почти немедля раздался грохот двери, ударившейся о стену. Я вздрогнул от неожиданности. Итаяс не шелохнулся.
— Государь, — севшим от тревоги голосом сказал генерал Эрдрейари, — по вашему приказанию я прибыл.
Я обернулся. За спиной генерала сгрудились солдаты и с любопытством глазели на нас. На лицах они тщились сохранить выражение полного бесстрастия, и смотрелось это забавно.
— Хорошо, — сказал я, жестом приказывая страже закрыть дверь. — Госпожа Эррет задержалась?
— Она будет через четверть часа, — Эрдрейари прошёл к столу, уселся в кресло Кайсена и без обиняков заявил: — Государь, авиаполк «Серебряные знамёна» поднялся в воздух по моему приказу.
— Вот как? — вырвалось у меня.
— Вся ответственность лежит на мне, — твёрдо закончил генерал.
«Так значит, не Рейи, — пронеслась мысль. — Я переоценил господ из Военного совета. Или они настолько утратили самообладание, что забыли об уставе, этикете и традициях, или настолько испугались кары, что позволили Онго взять ответственность на себя». Мертвецы не имеют права командовать живыми; я признавал, что ситуация была из ряда вон выходящая, но не настолько, чтобы забывать об этом законе. Его породили отнюдь не суеверия. Смерть избавляет от страха смерти. Поднятые часто недооценивают опасность. До сих пор опыт и здравомыслие Эрдрейари заменяли ему бессознательную осторожность живого, но в критической ситуации этого оказалось недостаточно…
— Вы совершили ошибку, — сказал я.
Эрдрейари смотрел мне в лицо — прямо и спокойно. Золотая проволока, которой были выложены его знаки, светилась в солнечных лучах. Поверх мундира на нём был чёрный широкий плащ, в пальцах генерала белела маска. Он получил экстренный вызов и не тратил времени на сборы, но, отправляясь в страну, где не было обычая поднимать умерших, Онго позаботился о чувствах её жителей.
Онго Эрдрейари поступил необдуманно? Генерал-фельдмаршал Эрдрейари пошёл на поводу у Кайсена, Военного совета, кого угодно?
Не верю.
…Итаяс с интересом и без тени страха смотрел на генерала.
— Государь, — сказал тот, — могу я узнать имя вашего собеседника?
Горец насмешливо закатил глаза.
— Я Итаяс, — сказал он, — сын Арияса, того самого, которого ты обещал посадить в клетку. А ты мертвец.
Эрдрейари сухо улыбнулся.
— Некий храбрый горец бежал от меня всякий раз, когда предвидел, что будет побеждён. Поэтому он славится как тот, кто не проигрывает битв.
— Ты и сам слывёшь непобедимым. Потому что поступаешь так же.
— Я никогда не прятался от врага в норы, Пещерный Львёнок.
— Ты повёл пушки и танки на наши мечи и стрелы. Недолго прожила бы доблесть без разума.
— Разумный воин оставил сородичей на верную смерть.
— Нет, — мягко сказал Итаяс и улыбнулся.
Я с трудом сохранял невозмутимую мину; во мне росло восхищение. Возможно, Итаяс способен был не только предсказывать слова и поступки, но и каким-то образом заглядывать в души людей. Иначе я не мог объяснить то, что Кайсен вызывал у горца омерзение, а пикировка с Эрдрейари оказалась совершенно беззлобной, хотя генерал был для таянца грозным врагом и победителем. Тени в Лациатах не обнаруживали себя. Мне пришло в голову, что никому, кроме Ларры и Кайсена, не известно число потерь среди агентов, работавших в горах. Если Итаяс в самом деле видел их насквозь…
Генерал побарабанил пальцами по своей маске.
— Государь, — сказал он, — полагаю, нам многое нужно обсудить.
И выразительно покосился на горца.
Итаяс рассмеялся.
— Я знаю всё, что ты собираешься сказать.
Эрдрейари поднял бровь. «Вот как? — подумал я. — Значит, слеп горец только передо мной, на прочие фигуры Бездны это не распространяется? Странная избирательность». Я не сомневался в правдивости его слов, их слишком легко было проверить, и я сказал генералу, что таянца действительно безопасней оставить при нас — он может заговорить не к месту.