«Девианты»
Шрифт:
— Поточнее, — Яна придала своему голосу немного тепла, надеялась поощрить охранника к более обстоятельной беседе.
— В общем, я его сразу узнал, — выдал Серега. — Я его в окно видел — он из ментовки вышел. А через минуту к нам пришел. Ему срочно комп был нужен, а у нас все занято. Я его послать хотел, но я же видел, что он из ментовки. И я разрешил ему посидеть за компом Славика. Но он недолго сидел.
— А как он выглядел? — хором спросили Яблонская и Кудряшов.
— Ну как… обычно… — у Сереги явно не было дара к созданию словесных портретов.
— Возраст? Рост? Цвет волос?
— Ну, паренек такой обычный.
— Малолетка или вот как он? — Яна указала на Олега.
— Что-то среднее.
— Такой высокий и черный? — наугад продолжила пытать она.
— Не. Обычный.
— А волосы какие?
— Да какие-то такие, — похоже, для Сереги все цвета были едины.
Яблонская и Кудряшов лишь разочарованно переглянулись.
На следующее утро, как и было обещано, Яблонская получила по электронке статью о сомалийском пирате эмского происхождения. Опять неизвестно какими способами вездесущий Светлов откопал в Москве родителей корсара, которые 19 лет назад вывезли из Эмска забавного семилетнего Витюшку, а сейчас утверждали, что их сын Виктор Комиссаров бороздит просторы океана под флагом Веселого Роджера.
Прочитав материал Светлова, помимо редакторского восторга Яна ощутила еще и некоторую журналистскую зависть. Да-да, зависть и что-то вроде недоумения. В свое время она считалась самой пробивной в Эмске акулой пера и не раз раскапывала такие темы, что ей потом обрывали телефоны сотрудники федеральных газет и телеканалов. Но сейчас Яна готова была поставить «nihil» на всем своем корреспондентском прошлом. Что значили все ее герои и сюжеты по сравнению с темами Светлова? Это были сплошь банальщина, серость и зевота.
Но почему ей, при всем ее старании и настойчивости никогда и нигде не встретился хоть самый завалящий отшельник? Пусть не байкальский, пусть не бывший балерон, пусть без шаманского проклятия… И то было бы отлично.
А уж пират — это вообще высший пилотаж. И как только Светлов это делает? Да, списки заложников вроде бы публиковались, и если покопаться в Интернете, их, наверно, можно найти. Но разве где-то появлялся поименный перечень пиратов? Скорее всего, никто кроме самих флибустьеров и не знает, сколько их там народу и как кого зовут. Дальше. Откуда Комиссаровы-старшие могли узнать, что их сын затесался в корсары? Неужели он им письмецо прислал: «Здравствуйте, мама и папа. Сбылось пророчество химички Валентины Ивановны — ваш любимый сын Витюшка попал в плохую компанию. Не ищите меня более — от горестей земных сердце мое ожесточилось, и я стал пиратом…»? Да ну, какие могут быть письма? Не с освобожденными же заложниками они переправляют их в цивилизацию?
Другой вариант. Допустим, мама и папа Комиссаровы увидели по телевизору сюжет — например, про передачу выкупа — и в одном из смуглых бандитов признали своего голубоглазого «сыночку». Но разве проходил хоть один телерепортаж, в котором можно было рассмотреть лица пиратов? Не привиделось ли чего несчастным родителям? Их беспутный сын, девять лет назад покинувший родной дом, сейчас мог быть где угодно. Хоть в Земском собрании Новохоперска, хоть в колонии строгого режима в Сусумане, хоть в мать сырой земле.
Но допустим, родители какими-то неисповедимыми путями узнали, что их сын стал пиратом. Но как об этом стало известно Роману Светлову? Тот вариант, что Комиссаровы-старшие сами вышли на журналистов с этой информацией, отпадает. Такая «бомба» за день облетела бы весь мир! «Сомалийский пират вырос в семье московских интеллигентов». Звучит!
Значит, остается только одна альтернатива: Светлов каким-то образом сам вышел на Комиссаровых и завладел эксклюзивной информацией. Но как, скажите на милость, он это сделал? Дорого бы Яна дала за то, чтобы хоть краешком глаза заглянуть на журналистскую кухню таинственного Светлова.
— Олег, я просто извелась вся, как будто с чем-то непостижимым столкнулась, — за обедом изливала она душу Кудряшову. — Даже инопланетяне и снежный человек кажутся мне понятнее, чем Светлов. Это же просто гений какой-то с паранормальными способностями! А что, это идея. Может, он читает мысли людей или практикует какие-нибудь выходы в астрал, общается с духами умерших. Тогда, конечно, нет ничего удивительного в том, что он вышел на Комиссаровых! Он просто просканировал их сознание, считал информацию и…
— Ян, я тебя умоляю…
— А что, Олег? Взять даже этот его нездоровый интерес к шаманам и колдунам… Точно, все складывается одно к одному!
— Ну, я в экстрасенсов не верю, — рассудил Кудряшов. — И мой жизненный опыт подсказывает, что со временем все непостижимое объясняется самым прозаическим образом. Все окажется очень и очень просто, Ян. Попомни мои слова.
Но Яблонская лишь махнула рукой:
— Ты вот лучше подумай, что он в РУВД делал. О, идея! Может, он ходил заявление писать на незаконное использование его интеллектуальной собственности Николаем Юрьевичем Пащенко? Знаешь, я больше не буду гадать на кофейной гуще, а честно и откровенно напишу обо всем самому Светлову. Пусть открывает личико!
А в это время Кузьмин допытывался у Крикуненко:
— Ну как, Анжелика Серафимовна? Я в тот раз забыл вас спросить: как вы со Светловым-то пообщались?
— Прекрасно, благодарю вас, — сухо отвечала та, не отрывая глаз от монитора.
— Высказали ему мой нереспект? Передали, что по пятницам в шесть мы, как и раньше, собираемся в «Стельке»?
— Да вы, Антон, так и не хотите понять, что тот Светлов, которого вы знали и тот, который есть сейчас — два абсолютно разных человека…
— В смысле? — Кузьмин чуть не поперхнулся слюной. — Так это не тот Светлов, что ли? Тогда гоните обратно мой стольник.
— Да нет же! Право слово, вы невыносимы. Все-то воспринимаете буквально, не понимаете художественных фигур речи… А ведь я просто пыталась донести до вас интеллигентным русским языком, что нынче Роман не посещает сомнительных вертепов и, пардон, не ужирается дешевой водярой, а вкушает благородные вина.
— Еще скажите, что он амброзию, блин, вкушает! — рассмеялся Кузьмин. — Но раз он такой богатый, мог бы тогда мой стольник и не брать. Мне он как раз пригодился бы сегодня, чтобы ужраться дешевой водярой в сомнительном вертепе.