Девочка и пёс
Шрифт:
Судья хрипел, сипел, шипел, исходил слюной, царапал шею, дергал ногами, бился, выгибал спину, бесцельно махал руками, цеплялся за кулаки убийцы и смотрел, смотрел, смотрел вылезшими из орбит, налившимися кровью глазами в бездонную синь застывшего взора, сидящей перед ним девочки. На его исказившемся, побагровевшем лице и шеи уродливо вздулись толстые жилы и темные вены. Он был настолько обезображен и ужасен, что Элен впервые в своей жизни была близка к обмороку. Её пересохшее горло разрывалось от мучительного крика, который не мог найти выхода, подступающие слезы кололи и щипали глаза, а в низ живота, куда-то в мочевой пузырь, глухо и сильно вонзалось стальное тупое копье. Но не могла она ни закричать, ни описаться, ни пошевелиться, ни даже отвести взгляд.
Смерть, которая всегда была для неё понятием достаточно отвлеченным, книжным, киношным, явилась
Но вдобавок ко всему этому она еще видела и то, что происходило с аурой умирающего насильственной смертью человека. И уже вот это зрелище действительно заставило её настолько оцепенеть, что она не могла двинуть даже зрачком. Впервые в своей жизни она наблюдала такое дикое неистовство невидимой для всех остальных человеческой сущности. Аура бешено пульсировала и молниеносно переливалась самыми невообразимыми цветами. При этом от шеи и головы расходились яростными волнами багрово-черные всполохи, сотрясающие всю ауру судьи и на миг полностью затмевающие её. Девочка не знала что это такое, возможно приступы оглушающей, разрывающей боли, а может глубинное осознание живого существа, что его жизнь заканчивается, что через секунду оно исчезнет навсегда, растворится в бесконечной тьме и безмолвии. Аура билась, дергалась, искажалась, сворачивалась, разрасталась, сжималась, раздиралась на лоскуты и испепелялась. Она вспыхивала ярким, буквально ослепительным для глаз девочки свечением и тут же темнела, гасла, превращалась в ничто. Не вся сразу, но пятнышками, кусочками, словно остывала. Элен почувствовала острую дурноту, её воротило от вида исчезающей, тлеющей, умирающей ауры, почему-то это зрелище представлялось ей более невыносимым и жутким чем перекошенное вздувшееся багровое лицо судьи.
Наконец умерщвление закончилось. Бока ловко освободил судью от удавки и тело Мастона Лурга сползло со стула и боком упало на пол. Его шею пересекала жуткая вздувшаяся, синюшно-багровая, с запекшейся по краям кое-где кровью странгуляционная борозда. Элен знала, что это именно странгуляционная борозда, ведь не зря же она с таким внимание следила за работой лучшего судмедэксперта земного сектора, Камилой Кесадой.
Вся сжавшись и подтянув ноги на стул, девочка оцепенело глядела на труп судьи, первый в её жизни труп. И она исчезала, пропадала, таяла в беспредельной кромешности. Исчезла Элен, исчезла мисс Акари, исчезла дочь Линды Рейлих и Валентина Акари, исчезла веселая, бойкая, чуть надменная, чуть капризная девочка, всегда уверенная, что она очень необычный, особенный, умный, почти уже взрослый человек и остался только испуганный маленький ребенок. Ребенок ничего оказывается незнающий ни о мире, ни о людях, ни о себе. И даже не ребенок, остался просто жалкий перепуганный звереныш, голый слюнявый щенок, забившийся в щель, в нору, под корягу и оттуда огромными распахнутыми глазами наблюдающий как безжалостно и дико схлестываются между собой большие взрослые звери, кровожадные, зубастые, беспощадные, настоящие хищники. И в сжавшейся в комочек душе этого звереныша не осталось ничего кроме униженного, подобострастного, заискивающего чувства подчинения этим сильным, грозным, самодостаточным хищникам, которые может быть пусть снисходительно и равнодушно, но всё же оставят его в живых. Элен еще не знала такого страха, страха перед людьми, которые властны над ней абсолютно, которые имеют и возможность, и решимость, и жестокосердие чтобы уничтожить её в один миг. И единственное что их останавливает это просто отсутствие желания. Но ведь желания так непредсказуемы и изменчивы. Она глядела на мертвого, изуродованного гримасой жуткого страдания судью и никак не могла увериться, утвердиться в мысли что Мастона Лурга действительно больше не существует. Она и весь окружающий мир есть, а его нет.
Герцог поднялся со стула и спокойно сказал Боке:
– Ты говорил что с ним его слуга. Избавься от него. Навсегда.
При звуках голоса Томаса Халида, Элен вздрогнула как от электрического разряда и в ужасе уставилась на герцога. Для неё теперь не было боле пугающего и ужасного человека чем он. Даже жуткий Хишен и омерзительный Далив Варнего отступали в тень и терялись рядом с верховным претором. Но когда до неё дошел смысл его слов, её словно подбросило. Если бы кто-то схватил Эле за плечи, хорошенько встряхнул и спросил зачем она это делает, ей нечего было бы ответить. Она не знала зачем.
Слетев со стула, чуть не упав, ибо ноги на миг отказались повиноваться, она бросилась к верховному претору. В своем порыве она едва не схватила его за руку, но в последнюю секунду застыла в метре от него.
– Господин герцог, – пролепетала она, – господин герцог, пожалуйста не надо …, – Элен споткнулась на страшном слове, но затем выговорила, – не убивайте его. Галкут ни в чем не виноват. И он ничего не знает обо мне, совсем ничего. Он просто кучер. И он всегда заботился обо мне. Пожалуйста, Ва… Ваша светлость, не надо. Галкут защищал меня, он спас мне жизнь. Его раны это из-за меня. Пожалуйста, господин ге..герцог, – у Элен в глазах блестели слезы, голос дрожал и прерывался рвущимися наружу рыданиями, – отпустите его, просто отпустите, он ничего не знает и он совсем несчастный, иегоны замучили его и его сына, ему пришлось убить сына чтобы спасти его от них. Он заботился обо мне и защищал, но он ничего не знает, ничего…
Двое мужчин, как рыбы, с непроницаемыми лицами и пустыми глазами взирали сверху-вниз на жалкого, лепечущего, задыхающегося от соплей и слез ребенка. Никто из них не говорил ни слова.
Элен, сдерживая всхлипы, умоляюще глядела на герцога. Тот снова посмотрел на Боку и сказал:
– Ступай. Разберись с ним.
Бока вышел. Элен с ужасом глядела ему вслед. Герцог опустился на свой стул и посмотрел на девочку.
– Никогда больше так не унижайся, – брезгливо произнес он. – Ни перед кем. Это отвратительно.
Все слезы и слова Элен моментально высохли, она стояла перед сидящим мужчиной как оплеванная и не смела поднять головы. Герцог вынул из кармана белоснежный, с золоченной вышивкой, пахнущий приятным парфюмом платок и протянул Элен.
– Вытрись.
Девочка взяла платок, вытерла глаза и нос и хотела вернуть обратно. Но герцог только смотрел на неё и руку за платком не протягивал. Элен медленно убрала его в карман куртки.
– Посмотри на меня, – приказал верховный претор. Элен подняла на него глаза.
– Судья умер для тебя. – Герцог сделал паузу. – Ты понимаешь что я хочу сказать?
– Да, – едва слышно, ответила девочка.
– И что именно ты понимаешь?
– Его смерть должна служить мне уроком. Мне следует понять, что с вами нельзя играть ни в какие игры, вы этого не потерпите.
Томас Халид одобрительно покачал головой.
– Ты действительно очень умна. Это хорошо. С умным человеком всегда проще. А о судье не горюй, ведь ты же не станешь утверждать что он тоже, как и этот твой Галкут, хороший человек?
Элен молчала.
– Я задал вопрос.
– Не стану.
– То есть ты согласна, что судья был плохим человеком?
– Согласна, – глухо ответила Элен.
Герцог вздохнул.
– Что ж я думаю на сегодня достаточно. – Он поднялся. – Иди за мной.
Он привел её в комнату на третьем этаже дома. Это был почти будуар, очень уютный и симпатичный. И даже узорные решетки на двух высоких окнах, в которые лился сумеречный закатный свет, не портили этого впечатления.
– Сегодняшнюю ночь проведешь здесь. Ужин тебе принесут.
– Я не голодна, – пробормотала Элен.
– Ужин тебе принесут, – повторил герцог. – А есть или нет твоё личное дело.
Он вышел, закрыл тяжелую, темную дверь и девочка услышала как задвинулся наружный засов.
Элен застыла посреди комнаты, опустошенная, оглушенная и абсолютно потерянная. Это странное, доселе ей неизвестное, всеобъемлющее ощущение пустоты внутри себя казалось ей пугающим, холодным, враждебным. Но она уже чувствовала, что эта пустота приносит ей облегчение, дарит покой и отдохновение её душе, освобождая от всех тяжелых мыслей и переживаний. Никогда не склонная раньше к одиночеству, сейчас она радовалась что её наконец оставили совсем одну. Приблизившись к просторной, высокой кровати под тюлевым навесом, Элен взобралась на неё, легла на правый бок и свернулась калачиком, спрятав руки между коленями. Несмотря на то что она очень устала, заснуть она не могла. Но глаза закрыла, осторожно вслушиваясь в саму себя. Её охватило и никак не покидало необычное ощущение что всё закончилось, завершилось, достигло своей кульминации и логического финала; и в тоже время всё только начинается, наступает новое время, приходит другая эпоха, что-то совсем неизвестное, непредсказуемое, необъятное стремительно надвигается и вот-вот захватит её, закружит, унесет в неведомую даль, в края где она никогда еще не бывала.