Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— Сроду не перейдешь! Слышь, Макака! Чтоб этого у тебя и в мыслях не было! — испугался Ленька. — Не велю я тебе одной, понятно? Чтоб ни в каком разе! Клянись мне сейчас на этом же СВМАМОМ месте!
— Да я и доску не перекину, что ты!
— Доску ты, может, и перекинешь — высохла она, легонькая стала, да и нешироко тут, но все это ни к чему… Не хочу я, чтоб ты одна шла… Клянись и все тут!
— Клянусь своим честным именем и гробом… — быстро начала Динка.
Но Ленька остановил ее:
— Не так. Говори за мной: «Клянусь никогда и ни при каком разе не переходить
— О! — замахала руками Динка. — Сроду я не пойду, если так! Зачем ты меня пугаешь?
— Ну, помни! — сказал Ленька, успокаиваясь. — Клятва твоя дадена!
Оба помолчали.
— Лень, а Митрич уже дал тебе рыбу? — спросила Динка.
— Утром даст. Ночью наловит еще. Я и сам с Федькой пойду. Если что поймаю, тоже на базаре продам. А ты корзинкой будешь ловить?
— Ну, а чем же мне еще? Известно, корзинкой. Удочку я вделал себе, но что-то не клюет на нее. Бамбуковую бы надо… Вот заработаю — так куплю!
— А у Федьки ведь тоже плохо ловится — он и не продает никогда!
— Да, конечно, у берега какая рыба? Лодку бы надо, а где ее взять?.. Митрич любит один ездить, он и места знает, да Федьку не берет туда, рассказывал Ленька.
— Лень, а ты бы ездил один на лодке?
— Что ж! Я гребу хорошо, я и один и с Федькой бы ездил, если бы от хозяина ушел, но про это и думать нечего: лодка, она дорого стоит. Вот один рыбак за старую пять рублей просит…
Дети еще долго беседуют на утесе… Потом Ленька вдруг вскакивает на камень и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Волгу.
— Слышь, Макака?.. Пароход какой-то показался, не «Гоголь» ли?
— «Гоголь»? — пугается Динка. — Пойдем скорей, скорей, а то я пропущу маму!
Ленька осторожно переводит ее по доске. — Завтра крючки куплю, — говорит он.
Глава тридцать пятая
ВЕСЕЛЫЙ БАЗАР
С вечера Динка долго не могла заснуть и все придумывала себе всякие неудачи: то ей казалось, что Митрич возьмет у Леньки свою рыбу и поедет на базар сам, то она со страхом думала, что неожиданно появится хозяин баржи и о поездке уже нечего будет и думать…
Но все обошлось благополучно, и утром, после отъезда матери, на заборе появился долгожданный флажок. Динка схватила приготовленные еще с вечера сухари и мгновенно исчезла.
Когда Никич, поглядев на свои часы, зазвонил в свой звонок, Динка уже слезла с парохода и шла рядом с Ленькой по незнакомым улицам города. Ленька нес на плечах тяжелую корзину, а Динка ничего не несла и, забегая вперед, забрасывала мальчика вопросами:
— Мы раньше будем торговать, Лень, а потом пойдем на карусель?
— Раньше расторгуемся, — тяжело дыша, отвечал Ленька и останавливался, чтобы переложить корзину на другое плечо.
— А как мы будем продавать рыбу, Лень, — по десяткам или по пяти? А может, кто-нибудь даст нам весы и мы будем вешать?
— Кто же нам даст весы? По штукам будем продавать, Тут ведь разная рыба. Я и свою сверху положил, да вряд ли кто купит — все больше плотва у меня.
— А мы, Лень, давай подороже просить, чтобы побольше денег заработать, ладно?
— Какая цена у всех, ту и мы будем спрашивать. Да хоть бы так раскупили, чего уж тут думать — подороже! Рыбы на базаре много.
Динка замолкала, с любопытством оглядываясь по сторонам. Немощеные, кривые улички с деревянными домиками, непросыхающая грязь на дороге, покосившиеся ворота, лавчонки на углах… У одной такой лавчонки Ленька поставил на землю корзину и остановился передохнуть. Динка прочитала вывеску «Бакалейные товары» — и сунулась вслед за людьми в раскрытую дверь.
— Куда ты? — окликнул ее Ленька.
— Я сейчас… Только посмотрю.
В лавке теснились женщины и подростки. В спертом воздухе носился запах керосина и селедок. Под стеклом лежали конфеты в бумажках, высохшие тянучки и слойки. Толстая женщина шлепала на весы селедку и, обтерев руки о бумагу, вешала там же сахар, потом цедила из бочки керосин и считала деньги…
— Не дам, не дам! — сердито говорила она какой-то женщине в старом коричневом платке. — За вами и так долг с прошлого месяца…
Но женщина не уходила и, пропуская вперед других покупателей, стояла у прилавка, время от времени тихо повторяя:
— Да я отдам… Мне бы только крупички маленько… Динка, сморщив нос, оглядела лавку, просунулась между покупателями к конфетам под стеклом и, не ощутив желания съесть хоть одну из них, вышла.
— Мне бы крупички… — донесся до нее уже в дверях голос женщины.
— Лень, там нищая просит… В лавке тоже, значит, стоят нищие? — со вздохом сказала она и пожала плечами. — Крупички ей надо…
Ленька поднял на плечи корзину и, ничего не ответив, потел вперед. Динка шла за ним и от нечего делать читала ВВСКИ. На одной лавке с большими стеклами половина вывески была оторвана, и на уцелевшей половине значилось: «закус…»
— Леня, что это за такой «закус»? — спросила она.
Но Ленька свернул за угол, и перед глазами Динки неожиданно открылась грязная площадь с телегами и распряженными лошадьми; повсюду валялись солома, огрызки недоеденных огурцов, гнилых фруктов и овощей. Между возами ходили люди, торгуя картофель и яблоки. Тут же продавались лопаты, грабли, табуретки, скалки и детские, выкрашенные в розовый цвет низкие колясочки с деревянными колесиками. Немного поодаль от возов теснилась масса народу, оттуда доносились звонкие голоса торговок и разносчиков.
— Вот и базар, — сказал Ленька. — Сейчас пройдем толкучку и прямо в рыбный ряд станем.
— А что это за толкучка, Лень? — опросила Динка, стараясь держаться ближе к товарищу; слово «толкучка» было чем-то связано с именем дедушки Никича.
Ленька, толкая всех своей корзиной, врезался прямо в толпу людей, которые сновали взад и вперед, держа на руках разное тряпье и выкликая покупателей:
— Вот, кто без штанов, подходи! Вот, кому одеяло! Продам недорого!
Некоторые, сложив в кучку свое тряпье, стояли тут же молча проходившие женщины и мужчины рылись в этом тряпье, встряхивая и разглядывая на свет.