Дипломат
Шрифт:
– А какого именно?
– Вероятно, какой-нибудь разновидности носорога, – сказал он, – хотя на этот счет были большие споры, потому что никто не мог определить возраст того пласта песчаника, в котором кусок был найден. И этот спор о пластах был, собственно, важнее, чем сама находка. А кусок челюсти выставлен в Музее естествознания, где вы и можете его посмотреть. Да вы, должно быть, уже видели.
– Никогда не была в Музее естествознания, – сказала Кэтрин.
– Нашли чем хвастаться! – Он повторил ее собственный упрек по поводу Национальной галереи. Ответ был удачный – к
– Вы действительно все это знаете? – спросила она и с любопытством присмотрелась к нему, как будто впервые осознавая все его таланты.
– Это азбука геологии, – сказал он. – Вы и сами должны были бы разбираться в ней.
– И этим самым вы занимались вместе с вашим отцом? Бродили повсюду, ворошили историю земли и раскапывали окаменелости и доисторические останки?
– Да, между прочим, и этим.
– А между чем прочим?
– Это слишком специальная область, так просто не объяснишь, – сказал он и засунул обломок в карман.
– А я думала, что вы больше корпели в лабораториях.
– Только в Лондоне, да когда служил в Англо-Иранской. – Он уже думал сейчас, что слишком подавлял в себе природную склонность к геологической разведке, но трудно было совмещать полевые геологические изыскания с микропалеонтологией. Правда, если бы пришлось выбирать, он отдал бы предпочтение последней. Он был прежде и больше всего палеонтологом. Его интересовала еще не исследованная до сих пор обширная область микропалеонтологии, и он знал, что никогда не изменит ей, даже ради наслаждения, которое дает геологическая разведка. – В какой-то мере, – сказал он, – все геологи, чем бы они ни занимались, в душе геолого-разведчики. Нам хочется открывать неизведанное.
– Я как-то не могу представить вас в роли исследователя – открывателя неизведанного.
– Помилуйте, – запротестовал он. – Геология это сплошное исследование, особенно сейчас. Мы только-только начинаем исследовать поверхность земли.
– Я думала, что геологам уже все известно.
Мак-Грегор прекрасно понимал, что такими наводящими вопросами Кэтрин старается заставить его разговориться, но ему не хотелось противиться этому. Он решил, что ее интерес – к нему ли или к предмету разговора – достаточно силен, если она слушает его даже здесь, среди этих мергелевых холмов, уходящих к далекой Таларской долине. – Мы по-настоящему еще очень мало знаем о земле и ничего не знаем о ее происхождении. Но мы уже на пути к тому, чтобы кое-что узнать – с помощью других наук, главным образом физики и астрономии.
– Теперь эти науки, кажется, тесно связаны с математикой, – сказала она.
– Правильно, – согласился он. – Но они связаны и с геологией. Все науки связаны между собой. Изучая ископаемые, мы, геологи, соприкасаемся с биологами, зоологами, физиологами. В области истории работаем вместе с археологами и антропологами. Мой отец был хороший археолог. Нам часто приходилось работать с американцами, которые изучали древние цивилизации юга.
– Если геологическая работа так увлекательна, не понимаю, как вы могли оставить ее?
–
– Вполне понятно, – сказала она. – Вы хотели бежать в вашу геологию от трудностей дипломатии, да еще невыносимо чванились этим. А сейчас вы как будто не уклоняетесь от трудностей, ну, и я могу снизойти до великодушия.
Мак-Грегор думал: вот он стал участником политических событий, стал палачом, а ведь он геолог; об этом напоминали ему расспросы Джавата о ресурсах Зенджана и согревшийся в кармане обломок песчаника. – Чем более я ввязываюсь в эти, как вы говорите, трудности, тем меньше понимаю, к чему сводится моя роль. Что мы, собственно, здесь делаем?
– Я задаю себе тот же вопрос. – Она мелодраматически вздохнула. – И поражаюсь нашему геройству, особенно вашему.
– Ну и что же, вы мною недовольны? – Он уже приготовился спорить.
– Нет. Вы меня просто потрясли.
Появившийся откуда-то Эссекс стал взбираться к ним.
– О чем это вы тут болтаете? – спросил он, поглядывая то на одного, то на другого.
– Мы любуемся видом, – ответила Кэтрин.
Эссекс осмотрелся вокруг. – Не понимаю, чем тут особенно любоваться, – сказал он. – Как ваше лицо, Мак-Грегор?
Кожа на лице Мак-Грегора зудела, как от множества свежих муравьиных укусов, и он то и дело морщился, чтобы хоть немного ослабить боль.
– Да побаливает немножко, – сказал он. Ему казалось странным, что Эссекс так беспокоится о его лице. На самом же деле лицо тут было не при чем. Эссекс старался показать, как он заботится о Мак-Грегоре, и причина его заботливости крылась в их недавней размолвке. Мак-Грегор почувствовал эту неуловимую перемену в их отношениях и то, какое она ему дает преимущество. Он был доволен своим поведением у губернатора и все же подавлял в себе это чувство. Он еще недостаточно разобрался в мотивах, побудивших его действовать, чтобы испытывать радость от достигнутой победы.
– Куда девался этот олух Аладин? – воскликнул Эссекс.
– Может быть, он сбежал и бросил нас? – предположила Кэтрин.
– Где ему, такому трусу, – проворчал Эссекс.
– У него ужасно свирепый вид, – сказала Кэтрин.
– Он пуглив, как верблюд, – сказал Эссекс, и в эту минуту показался Аладин на своем форде.
Они слезли вниз и сели в машину. Аладин сказал, что с машиной неладно, она едва тянет.
– Все эта проклятая дорога, – сказал Эссекс. – Поехали!
Аладин включил передачу. Мотор работал вовсю, но машина еле двигалась.
Мак-Грегор чувствовал, какое тепло идет от перегретого мотора.
– Да, видно, есть какая-то неисправность, – заметил он.
– Надо поскорей выбраться на хорошую дорогу, – повелительно сказал Эссекс.
Начинало темнеть. Солнце скрылось за холмами на юго-западе. Они напряженно вслушивались, как пыхтит их форд, еле двигаясь вперед. Машина шла по пересохшему руслу реки среди уходивших в обе стороны голых холмов и вдруг словно поперхнулась. Мотор жалобно взвыл и заглох. Аладин прибавил газу, форд проехал еще несколько шагов, но это было последнее его усилие. Он стал, упрямо отказываясь двигаться дальше.