Дипломат

Олдридж Джеймс

– Теперь уже нет, – ответила она. – Главным образом о восстановлении, о парламенте, о наших методах или о королевской фамилии и об империи. Я дам вам номер, как только выйдет.

– С удовольствием почитаю.

– Так вы придете сегодня вечером?

– Не думаю, но, во всяком случае, спасибо за приглашение. Я все еще не выспался, – сказал он. – Когда начнется салют?

– В полночь, вероятно.

– Может быть, я и дождусь.

– С наступающим Новым годом, – сказала она.

– И вас также, – ответил он. – Спокойной ночи.

Он вышел через главный подъезд и по обледенелому двору посольства направился к квартире Мелби. Обед в обществе Мелби прошел слишком молчаливо даже для Мак-Грегора, и он был рад, когда Мелби, угостив его коньяком, встал из-за стола. Мак-Грегор подумал было, не лечь ли ему сразу спать, но он все еще не совсем успокоился и поэтому решил погулять по Москве.

В воротах он чуть не столкнулся с женщиной, которая шла медленно, низко опустив голову. Он посторонился, чтобы пропустить ее, и тут же признал в ней Кэтрин Клайв, смелого конькобежца. Он поздоровался с ней, помог ей сойти на мостовую и повел через дорогу к гранитному парапету набережной. Ей, видимо, было безразлично, с кем она идет рядом и на чью руку опирается.

– Как глупо, что я не надела боты, – сказала она. – Сплошной лед под ногами. – Она крепко держалась за его руку. – Куда вы идете?

– Просто хотел посмотреть Москву, – ответил Мак-Грегор.

– Вы уже бывали здесь?

– Нет.

– Тогда можете пойти со мной на Красную площадь. – Она пошла с ним в ногу, и это не стоило ей труда, потому что они были почти одного роста. – Вы ведь Мак-Грегор, да? – спросила она.

– Да.

– Ну как, вам уже надоела Москва? – Вопрос прозвучал равнодушно и в то же время вызывающе.

– За два дня? – спросил он.

– Для большинства двух дней достаточно, – пренебрежительно сказала она. – Разве вам не говорили, какой это ужасный город?

– Пока нет.

– Ну так скажут, – посулила она. – Когда мы вас тут обработаем, мистер Мак-Грегор, вы будете рады уехать из Москвы.

– Кто меня обработает? – спросил он.

– Может быть, мне не следовало бы говорить об этом, – сказала она, понизив голос, с наигранной кротостью, – но рано или поздно кто-нибудь из посольства попытается открыть вам глаза на Россию. Неужели до сих пор никто не принимался за вас?

– Нет.

– Тогда ждите.

– Боюсь, на это не хватит времени. Ведь я пробуду здесь очень недолго.

– В таком случае вы можете выдержать это испытание.

– А вы давно здесь? – спросил он.

– Год с лишним.

– И выдержали испытание?

– С трудом, – ответила она.

Мак-Грегор не знал, шутит Кэтрин Клайв или говорит серьезно.

– Скажите, – снова заговорила она, – как русские отнеслись к тому, что вы с лордом Эссексом явились без доклада в министерство? Они были шокированы?

– Они удивились.

– Еще бы, – сказала она. – Это очень хорошо. Никто до сих пор туда не врывался и не удивлял их. Как вы думаете, русские были недовольны?

– По-моему, нет.

– И все же никто здесь этого не поймет, – сказала она, лениво растягивая слова. Ей, видимо, доставляло удовольствие говорить по-английски, но ее небрежный, насмешливый тон плохо вязался с обликом красивой, сдержанной девушки, которую Мак-Грегор видел накануне в кабинете Дрейка. Ее чрезмерная самоуверенность сначала смущала его, но вскоре эта самоуверенность сменилась непринужденностью, и Мак-Грегор, отбросив всякие церемонии, тоже почувствовал себя легко и свободно.

– По-моему, посол более шокирован, чем русские, и если это так, то вы с Эссексом преуспеете в Москве.

– Мы еще не видели Молотова, – сказал Мак-Грегор, – и, может быть, вообще не увидим.

– Ничего, просто они будут тянуть, – сказала она, – так же, как мы тянем, когда им что-нибудь от нас нужно. В общем мы квиты. – Она выпустила его руку и плотнее запахнула свою пушистую меховую шубку. – Теперь лучше идти гуськом, – сказала она. – Нам нужно подняться на мост, а дорожка тут очень узенькая и крутая. Я пойду вперед.

Она пошла медленно, но ничуть не остерегаясь, и Мак-Грегор последовал за ней по обледенелой дорожке до лестницы, ведущей на мост. Когда они очутились на мосту, она снова взяла его под руку.

– А почему Москва никому не нравится? – спросил он.

– Вероятно, потому, что мы живем здесь, как на острове.

– Не общаясь с русскими?

– Вы же сказали, что вас еще никто не обрабатывал.

– Я кое-что слышал.

– Отчасти это, – сказала она, – но, вероятно, мы сами виноваты. Нам особенно хвалиться нечем, мистер Мак-Грегор.

– А вы знаете кого-нибудь из русских? – настаивал он.

– Очень немногих.

– А почему русским запрещают знакомиться с англичанами?

– Никто им не запрещает. – Она смахнула снег с перил моста, и он посыпался вниз, на лед реки. – Но русские благоразумно сторонятся иностранцев, потому что слишком много махинаций исходило от посольств. Поэтому русские избегают нас.

– Я думал, что с войной это изменилось, – сказал он.

– Война никого не изменила, – возразила она, – ни нас, ни русских. В известном смысле можно сказать, что мы сейчас воюем с ними.

– Вот этого я не могу понять. – Против ожидания Мак-Грегору легко было сознаться в этом своей насмешливой спутнице. – А из-за чего нам с ними воевать?

– Повод найти нетрудно, – ответила она снисходительно. – Мы достаточно сердиты на русских за Иран, чтобы взять твердый курс по отношению к ним, правда?

– Да, но это все-таки не война.

– Как будто нет, – сказала она. – А все-таки это глупая история.

– С Ираном?

– Да, и вообще все. Мы сами не знаем, чего мы ждем от русских или чего они ждут от нас. Вы, например, знаете?