Дитя короля
Шрифт:
— Я их убила, Эмилиан. Какая любовь? Какое счастье? Чем я лучше Марьяна, который бил меня десять лет и уничтожал всех, кто смел на меня смотреть? Я такой же зверь. Я просто так их лишила самого ценного. У них были семьи? У этих воинов были дети? — она захлебывается словами, кусает губы до крови, заламывает руки, что покрылись яркими разломами драконьей сущности.
— Не кори себя, Дара. Ты была не в себе, — хочу обнять ее, но она снова выставляет ладонь.
— А вдруг муж тоже был все это время не в себе?! — ее крик разбивается у меня за спиной о стену, не успев превратиться в эхо. — Марьян был таким до Жатвы?! Говори правду, Эмилиан.
Я застываю огорошенный, будто меня окунули в лаву. В словах асманы есть зерно истины, но признать, что брат был во власти иллюзий, я не могу, не смею. Дара не переживет, не справится сейчас с таким ударом. Я вынужден обмануть или не договорить правду:
— Это не имеет значения, вспомни о ребенке…
— Молчи! — она перебивает, в глазах горит глянцевая зелень, а губы сжимаются в нить. — Значит, не был… Как ты можешь любить такое чудовище, Эмилиан?
Дарайна смотрит, пронзает взглядом, а я подаюсь снова к ней и плевать, что она выставила угрожающе руки. Я не отпущу ее, не позволю сломаться, не позволю снова оступиться.
— Послушай, — отмахиваюсь от ее метких ударов, что в воде кажутся просто нежными шлепками, — ведь их не вернешь, а, если продолжишь волноваться, ты можешь снова сорваться. Дара, наш мир жесток, это не Земля, здесь нельзя бездумно оглядываться назад. Все что было — в прошлом. Все что будет — в будущем.
— Как и Марьян?
— И он тоже, в прошлом, — киваю и тянусь пальцами. Дара подрагивает, но позволяет мне прикоснуться. Ее кожа жжется, обжигает.
Немного раскрываю сан’ю, взываю к стихии воды, и колючки льда распускаются по моим рукам и накрывают плечи невесты. Она тяжело выдыхает и ныряет в мои объятия.
— Я… — горько плачет и царапается, — не хочу больше убивать, я не хочу. Останови это, прошу тебя…
— Этого и не будет, ты научишься контролю, просто слушайся меня, — приподнимаю ее подбородок и заставляю посмотреть на себя. Она жмурится, выдавливая ручейки слез, кусает губы, а я наклоняюсь и ласково провожу языком по контуру. — Вот увидишь, любовь творит чудеса.
Позже, когда отношу невесту в спальню, выхожу на балкон и всматриваюсь в серп месяца. Что-то душа не на месте, и гадкое предчувствие горчит на кончике языка.
— Эмилиан, — рассекает ночную тишину тревожный голос внизу.
Посылаю пучок маруний. Они разбегаются вокруг Месса золотым кольцом и освещают теплым светом его осунувшееся лицо.
— Что, советник?
— До утра не подождет, мой король. Я должен тебе что-то показать.
И, когда мы спускаемся в подвал, а сердце мое срывается в галоп, я понимаю, что следующие десять шагов вниз — это добровольное погружение в трясину, потому что за решеткой камеры, забившись в угол, сидит мой брат.
Глава 55. Дара
— Давай! — Эмилиан сдержан, холоден, даже когда тонкое лезвие кинжала входит в плоть его ладони и рассекает кожу, выталкивая через разрез ленточки крови. — Ты делала это десятки раз, Дара.
— И каждый раз ты терпел боль слишком долго, — ворчу и, покачиваясь на налитых ногах, подхожу ближе, осторожно беру руку Эмилиана снизу, позволяя крови стекать по запястью, накрываю рану второй рукой и взываю к сан’ю.
Живот за месяц еще вырос, и передвигаться я стала, как уточка, но зато давно прошла утренняя тошнота, вернулся аппетит, появились силы много читать и заниматься растениями, а еще я научилась многим магическим заклинаниям и приемам водной стихии: замораживать, делать волны, рассеивать капли, превращать воду в пар, даже выставлять ледяной щит и блокировать магические удары. Только вот лечение пока давалось тяжело, вечно я срывалась и выдавала что-то другое. Я не могла освоить даже самое простое затягивание мелкой раны, а Месс поднял на ноги того, кто стоял одной ногой в Темном Измерении. Я тоже хочу, на всякий случай, вдруг кому-то из близких нужна будет такая помощь. Хотя Эмилиан запретил мне изучать то сложное заклинание, говорил, что я не выдержу — слишком оно мощное. Но пусть говорит, я все равно смогу. Когда-нибудь.
А сейчас вернемся к простому лечению…
Огненную магию и найчери (язык природы) король обещал подтянуть, когда мы отправимся в Элионс — там есть надежные эльфы, которые должны помочь и не раскроют наш секрет. Оказывается, если все будет хорошо, я даже смогу освоить телепорты. Магию земли и зачарование рун я выучила по учебникам: у меня она не в сильном проявлении, потому книг хватило для практики. Максимум что я могла — это сделать камушки для слабой защиты, двухсекундного ступора и пятисекундный сон. Последнее меня вообще веселило. Парсий, наш поваренок, уже прятался от меня. Я на нем разочек, или два, попробовала. Самое смешное, что на Эмилиане и Мессе сон и ступор не работали, а на слугу ложились замечательно, правда его потом тошнило весь день. Вот я и тренировалась. Иногда. А потом приносила ему из сада фрукты и просила прощения. Девочек-помощниц и малышку-пухляшку мне было жальче, а он все-таки мужчина, потерпит, мне нужно на ком-то учиться. Тима трогать не хотелось, он напоминал привидение, а охране замка я не очень доверяла свои таланты.
Обожала бои с Эмилианом, но он дрался со мной совсем не в полную силу, осторожничал, а, стоило мне поцарапаться немного о его колючки льда, он останавливал тренировки и отправлял меня в теплицу.
С полетами мне помогал Вигур, он вернулся из Шебароха с рунами. Вот только Эмилиан хмурился, когда я уходила на уроки, а статный рыжеволосый дракон подначивал меня и шутил, что я летаю так же, как и хожу — как толстый жук-светляк. Этот взгляд короля, наполненный тьмой ревности, я хорошо знаю — Марьян каждый день на меня так смотрел и убивал тех, кто смел оказаться со мной рядом и посмотреть «неправильно», но я старалась не сравнивать короля и покойного мужа. Слишком велика между ними разница.
Да, Эмиль стал для меня отдушиной, но… чувствовать к нему яркие чувства не получалось. Мое сердце будто порвалось в какой-то момент и разучилось любить. Мне хорошо было с ним, я даже почти перестала находить в его чертах сходство с братом, но сердцу не прикажешь — не было там любви, не появлялась, как я не заставляла себя.
Сегодня утром я заметила, что края стигмы почернели. Едва заметно, но появился контур, и мне стало невыносимо страшно. До конца срока закрепления истинной пары оставалось очень мало времени, чуть меньше недели, а я никак не могла раскрыть душу и позволить себе полюбить. Всматривалась в синие глаза Эмилиана, изучала сильное и красивое тело, вслушивалась в мудрые слова, следила, как он ведет себя с подданными. Даже зауважала его больше после приема бедняков. Король старался помочь всем лично, распоряжался быстро, но категорично. Был справедливым и честным, а еще беспощадным ко злу. Кого-то даже приказал казнить. Я поначалу напряглась, а когда узнала, что тот заключенный сделал — вырезал семью, сначала изнасиловав женщин — то решила, что Эмилиан знает, что делать, лучше меня. Такие вещи нести очень сложно, и король будто отвечал за всех жителей Мэмфриса своей головой. Тяжелая ноша, я такую не смогла бы понести.
— Я истеку кровью, если ты будешь думать еще несколько минут, — подстегивает Эмилиан, а в его голосе звенит непривычная сталь. Он очень отдалился за последние дни. Не знаю почему, но ощущение в груди, будто кто-то тянет за нитку, пытаясь порвать нашу хрупкую связь, растет так стремительно, что я едва дышу от осознания, что могу его потерять. Я стараюсь полюбить, стараюсь, но у меня не получается! Хочу его, ценю, уважаю и боюсь потерять, но не вижу его второй половинкой на всю жизнь. Хочу быть с ним рядом, но вот сказать «люблю», прочувствовать эти эмоции не получается. Перед глазами черная пелена всплывает, когда думаю о будущем, и отвлекаться на учебу — лучший способ убежать от самой себя.