Дитя короля
Шрифт:
— Ты знал, что у меня здесь может быть семья, и все это время молчал?! — Дара бьет меня по груди маленькими кулачками, отчего стигма отзывается приятной глубокой болью, а потом снова ласкает плечи, заводит руки за шею, вплетает пальцы в волосы, тянется на цыпочках, упирается тугим животиком в мой напряженный пах, целует мои губы. — Я тебя съем! Так и знай, король Мэмфриса! Съем и не подавлюсь! За вранье, за то, что заставляешь меня гореть, за то, что такой нерешительный! Ты в бою тоже такой? Откладываешь важное на потом? Ты же король, смелый, сильный, справедливый! Так будь им и для меня!
— Я боюсь ранить тебя настойчивостью. Боюсь, что ты воспримешь это, как навязчивость или давление, — шепчу и целую ее. Между слов, между вздохов. Она прекрасна в своем гневе. Я готов любоваться ею каждую секунду. Смотреть, как светится бархатистая кожа от разломов, как радужно переливаются длинные реснички в полумраке. Я ее обожаю. Так сильно люблю, что, когда думаю об этом, задыхаюсь.
— Скажи мне… Скажи… — Дара откидывает голову назад, приоткрывая светлую шею. Лозы стигмы витыми жгутами ползут выше, выше, вплетаются в шелковые волосы, будто лучи солнца.
— Что сказать, асмана? — приподнимаю ее юбку, ладонью веду вверх, по гладкой коже сильных ног. Не могу нежно, сдерживаюсь, мне нужна страсть, огонь, но я боюсь ранить, боюсь, что Дара из-за меня будет вспоминать озверевшего брата. Меня вся эта грязь не отпускает, а как ей?
— Скажи… — снова шепчет, когда я отодвигаю белье и ласково приоткрываю ее лоно, провожу между влажных складочек и дурею от легкой дрожи девушки. — Ты все еще хочешь меня?
Проталкивая пальцы, подготавливая ее к себе, смеюсь сдавленно.
— Я всегда тебя хочу.
Дарайна внезапно отталкивается, рычит, почти швыряет меня на кровать, заставляя опешить от ее силы и мощи. Приподнимаюсь на локтях, смахивая рухнувшие на лицо волосы, и смотрю в пылающие глаза невесты.
— Так какого хрена ты медлишь?! — она разрывает платье, открывает грудь и падает на колени на край кровати. Ревет, будто раненный шорг: — Она разрушается, Эмилиан. Я не могу ее остановить. Пожалуйста, сделай что-нибудь, — маленькие ладони накрывают пестрый цветок на светлой коже, что обуглился на лепестках, а я подаюсь вперед и обнимаю дрожащие плечи.
Глава 59. Эмилиан
— Приве-е-ет! — с наигранной улыбкой поворачивается Айвер. Знаю я этого засранца — на женщин падок. Только юбку увидит, летит, как муха на мед, и руки распускает. И не только руки. Он всматривается в мое лицо хитрым прищуром. Как я его на месте не задушил — не знаю. — А мы тут с твоей Дарайной мило беседовали, — он усмехается уголком губ и косится на притихшую девушку, — о Жатве, — добавляет с оттенком хрипотцы, а асмана почему-то сжимается.
Она осторожно выступает из-за спины ректора и странно перекрывает его собой, будто боится, что я сорвусь от ревности и убью друга. Да, мне так и хочется, кулаки чешутся, сан’ю под ребрами нагревается. Вспоминая нашу учебу в академии, которую друг сейчас возглавляет, я просто не могу ему доверять свою девушку, свою невесту. Да, за себя не боюсь, он жизнь отдаст, но вот Дарайна… Это нечто такое, чем я делиться не готов.
И какого мрака я так долго сидел в каюте и не мог заставить себя выйти? Я что-то делаю не так, но кто бы подсказал, как правильно. Я умею любить, но не умею заставлять любить. Всесильны только Стихии.
Дара для меня, как уникальный волшебный инструмент, на котором я играть хочу, умею, но не смею.
— И до чего вы договорились? — не свожу глаз с невесты. Она смотрит на меня в упор с какой-то обреченностью и тоской.
— Эмилиан, проведи меня в каюту, я замерзла, — спокойно говорит асмана и обнимает себя руками.
Айвер еще сильнее щурится и, как ни в чем не бывало, отходит в сторону.
— Я тоже пойду. Майла заждалась в теплой каюте. Пора зажигать звезды. Так ведь, Эмилиан?
— Иди ты к нечисти! — огрызаюсь. Нашел, что вспомнить. Да и Дарайна не поймет намека, подумает неизвестно что. Тем более, она знает правду о Майле.
Так и есть. Дара поджимает губы и срывается с места, подобрав юбку. Я только и успеваю, что взглянуть на друга взглядом «я тебя позже убью» и лечу за невестой. Ловлю закрывающуюся дверь ладонью и, заталкивая Дару в каюту, резко прижимаю ее к стене.
— Не слушай. Айвер вечно лезет, куда его не просят, и болтает много.
Дара качает головой и жмурится.
— Ректор сказал, что он мой брат, — говорит еле слышно. Руки стискивает перед грудью, будто ей дышать больно.
— Пусть развлекается. Он свободный мужчина имеет право пользоваться услугами дамы по вызову. Нас это не касается, — и до меня доходит последнее, что озвучила Дара. — Что?!
— Он сказал: «Сестренка, как ты выросла», — она резко выдыхает и почти падает в мои объятия. — Просил никому не говорить, но я не могу молчать. Это разве правда? Что это значит, Эмилиан? — Дара комкает мою рубашку, расстегивает ее и тянется к груди, царапает кожу и изучает пылающую стигму, будто никогда ее не видела. — Я из вашего мира? Ты знал это?
Ее лицо подсвечивается огнем парной метки, что вросла в мое тело, а лозы стигмы из-за возбуждения просыпаются, выскальзывают вперед, обнимают ее худенькие плечи и, приспуская тонкую ткань, оголяют молочную кожу, за несколько секунд обжигая меня невыносимым желанием.
— Дара… Я знал, где искать и кого, но разве это важно? — перехватываю ее руки, чтобы не распаляла меня. Последнее время мне тяжело сопротивляться своим чувствам, а привязывать девушку любовными утехами и Единением я не хочу. Это ведь не любовь, а только удовольствие.
— Ты знал, что у меня здесь может быть семья, и все это время молчал?! — Дара бьет меня по груди маленькими кулачками, отчего стигма отзывается приятной глубокой болью, а потом снова ласкает плечи, заводит руки за шею, вплетает пальцы в волосы, тянется на цыпочках, упирается тугим животиком в мой напряженный пах, целует мои губы. — Я тебя съем! Так и знай, король Мэмфриса! Съем и не подавлюсь! За вранье, за то, что заставляешь меня гореть, за то, что такой нерешительный! Ты в бою тоже такой? Откладываешь важное на потом? Ты же король, смелый, сильный, справедливый! Так будь им и для меня!