Дневник непроизвольной памяти
Шрифт:
Наш союз относился к первой категории. Я любила своего мужа без сослагательных наклонений, хотя, конечно, мы были разными. Как и все на планете. Но различия переносятся легче, когда принимаются исключительно как данность. Впрочем, в наших отношениях было куда более серьезное препятствие, чем несходство. Мы паталогические были влюблены в то, чем занимались: Сэм давно и безумно фанател от биржи, я нередко билась в конвульсиях успеха от результатов на работе. Регулярным и привычным было не видеться – примерно половина каждого месяца приходилась на мои или его командировки. Отпуска закономерно проводили вместе. Наши отношения казались другим парадоксальными, однако на самом деле всё было не так плохо: мы не успевали устать друг от друга, всегда находились в ожидании встреч. Сэм шутил, что наше знакомство было столь сумасбродным, сколь и последующая совместная жизнь. А потом
Сейчас Сэм снова был в очередной командировке, где-то в Нидерландах, прямиком оттуда он должен мчаться в пятницу на Лазурный берег Франции, где наконец совершится наше недельное воссоединение. Обычно распланированное заранее редко менялось. Годы жизни в Лондоне заставили убедиться в том, что жизнью руководит бессердечный часовой. Но всё же часы иногда давали сбой – планы менялись, исключением оказалась как раз предстоящая поездка.
– Кейт, послушай, тут такое дело… Ведь ты совсем не заметишь, если я приеду на день позже? Акции резко пошли вниз, и я боюсь, мы не уладим всё до пятницы.
Я расстроилась, и это было сложно не услышать на том конце провода: – Могу спросить, почему именно сейчас?
– Можешь, но лучше не стоит. Возможно, попавшие в газеты фото руководителя на яхте с любовницей сказались на положении компании в глазах потенциальных покупателей. Но это предположительно.
– Удивительно, ты знаешь, как закрыть сделку за день на миллионы долларов, планируя стратегию покупки, но не можешь догадаться, что генеральный директор поедет на яхте с любовницей, когда ты продаешь его акции. – я просто рассуждала вслух от безысходности. Это не был укор. Иногда элементарные вещи начинают казаться абсурдными. Например, вот такие, как сейчас: у человека бешеные деньги и потенциально крупные сделки, как можно давать волю животным инстинктам…
– В этом вся горечь и прелесть моей работы. – Сэм знал, что ему не за что извиняться, и случись у меня что-то подобное, ему бы пришлось терпеть и мириться, как делала это сейчас я.
– Скажи честно, это ведь действительно один день?
– Давай остановимся на двух, чтобы я не выглядел перед тобой обманщиком, приземлись самолёт в понедельник?
– Понедельник?! Сэм, это уже три! Хорошо, считай я уже придумала себе развлечение.
– Целую тебя. Созвонимся.
Его величество случай создаёт невообразимые жизненные перемены. Я столько раз составляла планы, а оказывалось, что всё может перекроить случайность.
Три с половиной года назад я оказалась на благотворительном вечере, акцент которого делался на поддержке работ молодых художников со всего мира. Я вовсе не должна была и не хотела туда ехать. Попытки выцепить гениев среди массы начинающих художников закончились ещё в те времена, когда я только делала первые шаги в области искусства. Начинала с того, что занималась поиском картин для выставок. Работать с некоторыми художниками было невыносимо, а с кураторами ещё более тяжело, поскольку и та и другая когорта претендовала на уникальность и исключительность, но чаще всего отличалась лишь взбалмошностью и капризностью. После повышения, которое, к счастью, случилось очень быстро, я занималась искусством в более романтическом смысле слова: продавала оцененные временем и публикой предметы состоятельным людям. И, по правде говоря, забыла о том, как изнурительны поиски талантов среди кучи бестолковых предложений себя продать. Покупателями теперь были либо те, кто воспитал в себе чувство прекрасного уже после того, как приобрёл деньги и успел скупить кучу безделушек, либо те, кому любовь к красоте и роскоши была передана генетически. Первая категория людей сначала покупала лишь потому, что сам акт покупки чего-то редкого и дорогого заставлял их чувствовать уверенность и успех, отсутствовавший ранее. Потом, они осознавали, что на самом деле коллекционирование – это искусство в искусстве, а не власть над потреблением, и начинали прежде анализировать и изучать, и уже потом покупать, то есть жест в виде передачи денег или чека или банковской карточки был символом осмысленности и подтверждением гарантии качества покупаемого предмета. Другая же половина покупателей, это отпрыски потомственно-благородных семей, они были искушёнными, знающими, с рождения привыкшими владеть тем, что другие могут потреблять только визуально. С этой категорией людей я любила работать особенно.
Благотворительный вечер проводился в зале одного из московских театров. Привела меня туда ничего не предвещающая рутинная встреча с покупателем в офисе оценщика. Мой клиент был азиатом, до умопомрачения влюблён во всё, что происходило в период существования Древней Руси, коллекционировал предметы старины, связанные со славянской культурой, пытался выучить даже не русский, а древнерусский, и отлично понимал, что этот язык отличается от старославянского, то есть языка, пришедшего с части, находящейся географически ближе к Византии. Он объехал то, что раньше называли Русь – Киев, Новгород, Минск, и теперь в Москву приехал специально, чтобы совершить покупку, предполагаемая стоимость которой состояла больше пятидесяти тысяч долларов. Я выслушала массу историй о трудоёмких поисках картин однажды понравившейся коллекции, о разоблачении посредников, выдающих фальшивки за оригинал. Теперь, под самый вечер, мой клиент стоял передо мной будучи абсолютно счастливым, поскольку завтра сможет приобрести в собственность всё так понравившееся, и заодно звал на выставку, где будут выставлены в числе прочих картины его сына: – Он только делает первые шаги. Поедем с нами! Ему будет приятно, а мне – вдвойне.
Хотела ли я? – Нет. Могла ли? – Это было очевидно: пустой офис, вольность долгих разговоров и эмоциональные реплики лишь убеждали клиента в предрасположенности к нему, а также в наличии у меня свободного времени на вечер. Приблизительно зная, что можно там лицезреть, я вспомнила часто используемые ранее клише, по типу: "В этом есть что-то неординарное", "Думаю, с опытом придёт больше ясности", однако на этот раз поездка, казалось бы, с предопределённым сюжетом, подготовила для меня встречу, на которую не было заготовлено никаких клише.
Мы приехали около восьми вечера. Гости бродили по залу. Был открыт уже не первый ящик шампанского, художники успели перенервничать, фотографы отсняли лучшие кадры. Обстановка была более, чем приятной, я даже увидела пару знакомых, успела обменяться любезностями и потерять в толпе завтрашнего покупателя. Совсем неожиданно ко мне подошёл мужчина: русый, зеленоглазый, где-то на голову выше меня. Я всегда обращала внимание на рост, умеренная разница в росте была одним из многочисленных, и очень важным компонентом, обеспечивающим комфортное общение. Одет он был в синий костюм по фигуре, который стройнил настолько, что, кажется, делал выше, чем он был на самом деле. Тонкие губы отражали едва уловимую усмешку. Правильный, ровный нос придавал внешности вид аристократа. Такую форму носа я отмечала как достоинство и редкую находку.
– Сэм Кедвордт. Непростительное безрассудство официантов – шампанское. – он решительно подал бокал и не ожидая от меня реакции стал говорить дальше, хотя я успела буркнуть что-то типо: – Спасибо, мы знакомы?
– Я могу сказать, что вас нигде и никогда не видел, иначе мы бы точно были знакомы. – он заговорил приятным глубоким баритоном. Меня удивил тон речи, в нём сочетались спокойная уверенность, вежливая невозмутимость и безупречная размеренность. Я в ту же секунду взяла на себя роль покорного слушателя.
Сэм сразу признался: – Я вообще не частый посетитель выставок. Оттого успел уже заскучать.
– Что сподвигло прийти? – я спросила, так быстро, будто мы играли на скорость в викторину. А он, словно вечно знал, что я буду спрашивать и отвечал уже в который раз, не дослушивая вопросов до конца:
– Просьба товарища. Он покупает картины молодых художников, чтобы потом выставлять в галерее в Лондоне. Идея сделать что-то наподобие международной точки развития молодых талантов. – я, тем временем, жадно вглядывалась в черты лица и успела убедиться, что первое впечатление о тонком носе было очень кстати. Нос и впрямь был хорош, да и внешность действительно благородна. Если опустить описание его внешности до примитивизма и пошлости, можно сказать, что это был мужчина породистый настолько, насколько может быть породиста хорошая лошадь для высококлассных скачек. Я всматривалась в нечто притягательное, отличное от привычной обыденности. Осознав это, я позволила себе беспричинно и бессовестно улыбаться: – Где же сам товарищ? – был уже третий глоток шампанского, пузырники разносили по крови углекислоту, я быстро хмелела и мне начиналось нравится, что я не только вижу красивую картинку, но и отпускаю внутри будничное напряжение.