Дневник непроизвольной памяти
Шрифт:
– Разница между нашими историями в целом-то лишь только в том, что я знала всего две кофейни в городе и, кажется, три улицы: где жила, где работала и где периодически ходила в магазин. Там тоже были люди, выдающие себя за элиту. И этим они многое себе оправдывали, например, безжалостную дотошливость или… – вдруг наш единственный источник света – пара небольших лампочек на потолке, начали попеременно мигать, и вскоре совсем погасли. Я тут же схватила сумку и включила на телефоне фонарик, Каталина снова засмеялась: – Кажется, всё окончательно накрылось. Тут никто ни за что не платит. Мы взяли всё, что могли…
Это показалось мне знаком – хватит сумасшедшего вечера, пора возвращаться на виллу. Воспользовавшись случаем, я предложила:
– Уже поздно. Я только сегодня прилетела. Надо бы возвращаться. Ты можешь переночевать у меня. –
Глава II. Вторник ноября 2056
Недалеко от Лондона, в пригороде, располагается элитный пансионат для престарелых. Он считается одним из лучших во всей Англии. Простирается среди просторных загородных полей, территория составляет больше 10 гектар. Внешне, а также с учётом внутренних убранств, больше напоминает созданный первоклассными архитекторами и дизайнерами фешенебельный отель, чем дом престарелых в привычном понимании.
Главный корпус представляет собой огромное трёхэтажное здание, похожее на Лондонскую национальную галерею, только без купола на верхушке. На каждом этаже располагается несколько двух- или трёхкомнатных квартир, в каждой из которых проживает только один постоялец.
Пансионат может похвастаться роскошным садом, тянущимся по всей территории. Сад разбит в соответствии со всеми правилами английского ландшафтного дизайна: пруд, заселённый кувшинками, аккуратно постриженные лужайки, беседки для five-o’clock tea со скамейками из кованых ажурных элементов, многочисленные мощённые дорожки для прогулок, обрамлённые цветниками, в которых растения искусно подобраны друг к другу по цветовой гамме, при этом с безусловно доминирующим зелёным оттенком.
Романтика и гармония сада была закована во множество квадратов. Прочерченные словно по линейке дорожки создавали прямоугольники, в каждом из которых располагались небольшие белые отштукатуренные домики, отделанные тёмным деревом, обязательно с дымовой трубой-обманкой, выдавленной на главном фасаде. Архитекторы хотели приблизить внешний вид небольших домиков к тем, что строились во времена эпохи династии Тюдоров, создавая тем самым атмосферу средневековой английской деревни. Домики не были ни больше ни просторнее квартир в главном здании, скорее, в них было даже немного теснее. Но некоторые постояльцы принципиально не хотели расставаться с мыслью о том, что они больше не живут в собственном доме, окруженном милыми сердцу деталями, поэтому выбирали жизнь в небольшом прямоугольнике, а вход в дом окружали собственным палисадником, где с удовольствием возились по мере сил.
Все растения в саду пансионата были подобраны с учётом климатических особенностей страны. Умелые садовники и талантливые цветоводы делали всё, чтобы территория почти круглогодично сохраняла облик цветущего сада. Весной активно начинали цвести сначала тюльпаны и гиацинты, затем распускались ирисы и молочая, а ближе к лету всё завершалось пробуждением декоративных злаков. При этом треть всех растений в саду составляли лиственные и хвойные породы густых деревьев, поэтому почти всегда создавался эффект заполненности пространства зеленью. В жаркую погоду под листьями могучих деревьев можно было спрятаться от солнца и не промокнуть до нитки, если лондонский дождь вдруг застал во время моциона или за сплетнями на лавочке. До поздней осени работники только и делали, что бесконечно прищипывали, постригали и прыскали заигравший с весны ансамбль цветов и зелени.
Постояльцы а пансионате были люди весьма обеспеченные. Месяц проживания стоил больше тысячи фунтов стерлингов. Причины поступления были такие же разные, как и причины, по которым дети обычно оказываются в детских домах: от кого-то отказывались, кто-то вынужден ввиду неотвратимых жизненных обстоятельств стареть в полном одиночестве, и так можно перечислять бесчленное множество самых разнообразных вариантов развития сценариев, которые носят универсальное название – «человеческая судьба».
За здоровьем проживающих следили регулярно, оказывалась высококачественная медицинская помощь. Профилактические процедуры обязательно были включены в ежедневное расписание, ежемесячно проводились всякого рода диспансеризации. Но главное, в пансионате была основана целая кафедра, специализирующая на выявлении возрастных деменций. Возглавил её доктор медицинских наук, один из лучших психотерапевтов Великобритании еврейского происхождения – профессор Савва Вильнер. Пятнадцать лет назад он защитил докторскую по теме «методики улучшения памяти в пожилом возрасте», а на протяжении последних десяти лет следил за снижением когнитивных функций стариков вместе с другими врачами разнообразных профилей. Можно сказать, что пансионат, а точнее, его жильцы, стали основой кафедры, исследующей нейродегенеративные заболевания.
Проживали тут как совсем здоровые люди, так и те, кто страдал тяжелой стадией деменции – большинство из них неспособны были выполнять повседневные действия. Некоторые болели рядом других заболеваний, и деменция рассматривалась лишь как сопутствующая. Это болезни Паркинсона или прогрессирующий надъеденный паралич, известный иначе как болезнь Бейля, страдающие ей могли вместо сока налить в стакан керосин или вместо соли положить в суп сахар. Для нуждающихся в помощи персонал пансионата представлял собой универсальных круглосуточных официантов.
Важным для кафедры считалось первичное выявление признаков возрастных деменций и возможность их последующего предупреждения. Это направление работы Савва любил особенно. Каждый год к профессору Вильнеру поступали на практику молодые интерны, которые как раз занимались и этим. Выявить признаки деменции им предстояло методом, который разработал и на протяжении нескольких лет кропотливо внедрял в практику мистер Вильнер.
С виду метод казался очень простым, для проживающих оставался и вовсе незаметным. Интерны, то есть молодые практикующие врачи, каждого из которых Савва отбирал для кафедры лично, должны были вести постоянный диалог с проживающими. Прогулки на свежем воздухе, непринуждённые разговоры за завтраком, обедом, ужином позволяли лучше тестов в душных больничных палатах и прочих анализов выявить такие факторы как: время удерживания новой информации, языковые проблемы в виде подбора слов, колебания настроения – то есть всё то, что является признаком ранней стадии деменции или проводит к выводу, что человек потенциально склонен к таким заболеваниям.
Интернов было немного, пять человек. Этого было достаточно, чтобы выполнять поставленную задачу. Сам пансионат также был рассчитан на небольшое количество постояльцев – вместимость составляла человек тридцать. Чётко молодых практикантов ни к кому не прикрепляли. Можно было вести диалог со всеми, с кем пожелает душа, но в обязательном порядке с теми, кто обратился к практиканту сам.
Интерны вели диалог и записывали истории пациентов после разговоров с ними. Профессор Вильнер называл то, что доктора обычно называют «историей болезни» – просто историей. Также в пансионате никого из пребывающих мистер Вильнер специально не называл пациентами, насколько бы больны они не были. Такой термин был исключен из врачебной лексики на кафедре. Все жители были просто друзья —профессор был убежден, что, исключая из употребления слова, связанные с болезнью, возможно обеспечивать профилактику здорового состояния организма. Если же начать именовать постояльцев пациентами или, чего хуже, больными, то вскоре они такими и станут. По его мнению, если постоялец проходит лечение, а его называют «больным», то таким образом лишают шанса пойти на поправку. Эта идея брала начало из теории разбитых окон, которая обращает внимание на необходимость сокращения совершения мелких проступков, являющихся нарушением закона. Поскольку именно незначительные, оставшиеся при этом безнаказанными проступки, провоцируют людей на более тяжкие преступные деяния. Иначе, если разбитое окно оставить в доме не застеклённым, то проходящие мимо будут думать, что это уже не жилой дом, а рухлядь, в котором никто не за что не отвечает, а значит, делать там можно всё, что угодно, и уже тем более разбить ещё одно окно.
Мистер Вильнер считал, что, называв человека однажды «пациентом» или «больным» – люди, включая, главным образом, врачей разбивают окно, совершают маленький проступок, лишают человека возможности избавиться от недуга. А потом они совершают преступление, в тот момент, когда «больной» или «пациент» начинает жить в соответствии с предъявленными к нему ожиданиями. Он вообще считал слова одним из самых коварных видов оружия. В своих многочисленных монографиях он предлагал застеклять окна следующим образом: «Хочешь быть здоровым – забудь, что существуют болезни».