Дневникъ паломника
Шрифт:
Изъ Гейдельберга въ Дармштадтъ. Мы провели въ Дармштадт полдня. Почему намъ вздумалось остановиться въ немъ — не знаю. Это очень хорошій городовъ для житья, но совершенно неинтересный для иностранца. Прогулявшись по городу, мы справились насчетъ поздовъ и узнавъ, что одинъ изъ нихъ отправляется немедленно, услись въ вагонъ и пріхали въ Боннъ.
Изъ Бонна (гд мы катались и по Рейну, и поднимались на колняхъ на двадцать восемь «благословенныхъ ступеней», такъ называютъ ихъ въ часовн; но мы не называли, проползши первыя четырнадцать) мы вернулись въ Кёльнъ. Изъ Кёльна отправились въ Брюссель, изъ Брюсселя въ Гентъ,
Отыскивать позда было адски хлопотливое дло. Я предоставилъ его всецло Б. и онъ потерялъ двадцать фунтовъ вса надъ этимъ дломъ. Я думалъ одно время, что мой милый родной Бредшо достаточно головоломная штука для человческаго интеллекта. Но милый старый Бредшо ясне Эвклидовской аксіомы въ сравненіи съ континентальными росписаніями поздовъ. Каждое утро Б. усаживался за путеводитель и, охвативъ голову руками, старался уразумть его, сохраняя разсудокъ въ цлости.
— Вотъ, — говорилъ онъ. — Вотъ нашъ поздъ. Отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45; приходитъ въ Гейдельбергъ въ 4 — какъ разъ во время для чашки чаю.
— Приходитъ въ Гейдельбергъ въ 4? — восклицаю я. — Значитъ всего два съ четвертью часа въ дорог? Какъ же мы хали оттуда всю ночь.
— Смотрите сами, — отвчаетъ онъ, указывая на таблицу. — Мюнхенъ, отходитъ 1.45; Гейдельбергъ, приходитъ 4.
— Да, — отвчаю я, глядя черезъ его плечо, — но разв, вы не видите, что 4 напечатано жирнымъ шрифтомъ? Это значитъ 4 утра.
— О! а! да! — восклицаетъ онъ. — Я и не замтилъ. Да, конечно! Нтъ, не можетъ быть. Это значитъ, онъ идетъ четырнадцать часовъ. Онъ не можетъ идти четырнадцать часовъ. Нтъ, ни въ какомъ случа. Это не жирный шрифтъ. Это обыкновенный шрифтъ, только немного пожирне, — вотъ и все.
— Во всякомъ случа, не сегодня въ четыре часа, — доказываю я. — Завтра въ четыре часа. Это вполн похоже на германскій курьерскій поздъ, — употребить сутки на шестичасовой перездъ.
Онъ задумывается, потомъ вдругъ вскрикиваетъ:
— О! понимаю, въ чемъ дло! Экій я олухъ! Этотъ поздъ идетъ въ Гейдельбергъ изъ Берлина.
Повидимому онъ въ восторг отъ этого открытія.
— Такъ какой же намъ прокъ отъ него, — спрашиваю я.
Онъ затуманивается.
— Да, кажется, мало прока. Онъ идетъ изъ Берлина въ Гейдельбергъ, не останавливаясь въ Мюнхен. Да, такъ куда же идетъ поздъ въ 1.45. Долженъ же онъ приходить куда нибудь.
Пять минутъ спустя онъ восклицаетъ.
— Къ чорту 1.45! Онъ кажется никуда не приходитъ. Отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45, — вотъ и все.
— Однако, долженъ же онъ приходить куда нибудь!
— Но кажется онъ и впрямь никуда не приходитъ. Повидимому этотъ поздъ отходитъ изъ Мюнхена въ 1.45 и теряется гд-то въ пространств. Можетъ быть, это молодой, романтическій поздъ, жаждущій сильныхъ ощущеній. Онъ не хочетъ сказать, куда идетъ. Вроятно и самъ не знаетъ. Онъ идетъ на поиски приключеній.
— Я отправляюсь, — думаетъ онъ, — ровно въ 1.45 и пойду куда глаза глядятъ, а тамъ посмотримъ, что изъ этого выйдетъ.
А можетъ быть это самонадянный, упрямый поздъ. Онъ не желаетъ слушаться чужихъ совтовъ и указаній. Начальникъ дистанціи желаетъ направить въ Петербургъ или въ Парижъ. Старый, сдой начальникъ станціи предлагаетъ ему отправиться
Но во всмъ совтамъ и увщаніямъ онъ оставался холоденъ и нмъ.
— Оставьте меня въ поко, — возразилъ онъ, — я знаю, куда мн идти. Не безпокойтесь обо мн. Занимайтесь своими длами. Стану я слушать совты старыхъ дураковъ. Самъ знаю что длать.
Чего можно ждать отъ такого позда? разумется онъ худо кончитъ. Я представляю себ печальную картину его будущности: старый, избитый, для всхъ чуждый, всми презираемый, поздъ безцльно скитается въ какой нибудь отдаленной стран, съ грустью вспоминая о дн, когда, полный безумной гордости и честолюбія, онъ отправлялся изъ Мюнхена, съ блествшимъ какъ зеркало паровикомъ, въ 1.45.
Б. оставляетъ въ поко поздъ въ 1.45, какъ безнадежный и неисправимый, и продолжаетъ свои поиски.
— Ура! вотъ такъ штука! — восклицаетъ онъ. — Вотъ это намъ кстати. Отходитъ изъ Мюнхена въ 4, приходитъ въ Гейдельбергъ въ 4.15. Вотъ такъ быстрота. Только нтъ-ли здсь ошибки, что-то ужь очень быстро. Неужели можно дохать изъ Мюнхена въ Гейдельбергъ въ четверть часа?
О! вижу въ чемъ дло. Этотъ въ 4 идетъ въ Брюссель, а оттуда въ Гейдельбергъ. Приходитъ туда въ 4.15 — должно быть завтра. Удивляюсь, зачмъ ему длать такой кругъ. Притомъ онъ кажется останавливается въ Праг. О, проклятая таблица!
Наконецъ онъ находитъ поздъ, отходящій въ 2.15 — и кажется идеальный поздъ. Онъ приходитъ въ восторгъ отъ этого позда.
— Вотъ нашъ поздъ, старина, — говоритъ онъ. — Великолпный поздъ. Онъ нигд не останавливается.
— Онъ приходитъ куда нибудь? — спрашиваю я.
— Разумется приходитъ, — отвчаетъ онъ съ негодованіемъ. — Это курьерскій поздъ. Мюнхенъ, — бормочетъ онъ, водя пальцемъ по таблиц — отходитъ 2.15. Только первый и второй классъ. Нюрнбергъ? Нтъ, онъ не останавливается въ Нюрнберг. Вюрцбургъ? Нтъ. Франкфуртъ на Страссбургъ? Нтъ. Кёльнъ, Антверпенъ, Калэ? Чортъ побери, да гд же онъ останавливается? Долженъ же онъ гд нибудь остановиться! Берлинъ, Парижъ, Брюссель, Копенгагенъ? Нтъ. Ей Богу, онъ тоже никуда не приходитъ. Отходитъ изъ Мюнхена въ 2.15, — вотъ и все. Больше ничего.
Повидимому у Мюнхенскихъ поздовъ въ обыча отправляться куда глаза глядятъ. Очевидно, у нихъ на ум только выбраться изъ города. Куда они придутъ, что съ ними станется, — до этого имъ нтъ дла, — лишь бы улизнуть изъ Мюнхена.
Ради Бога, — говорятъ они, — выпустите насъ отсюда. Не спрашивайте, куда мы пойдемъ; мы ршимъ это, когда будемъ за городомъ. Главное, — выпустите насъ изъ Мюнхена.
Б. начинаетъ приходить въ ужасъ.
— Ршительно, намъ не выбраться изъ этого города. Тутъ вовсе нтъ поздовъ изъ Мюнхена. Это заговоръ, съ цлью удержать насъ здсь, — вотъ что. Мы никогда не удемъ отсюда. Не видать намъ нашей милой старой Англіи!