Дневникъ паломника
Шрифт:
— Они видли Его, блднаго и безмолвнаго, на суд первосвященниковъ, а потомъ у римскаго проконсула, между тмъ какъ толпа — та самая, которая привтствовала Его криками «Осанна!» — вопила: «Распни Его! Распни Его!» — Они видли кровь, струившуюся по Его лицу изъ-подъ терноваго внца. Они видли Его по прежнему въ сопровожденіи толпы, изнемогающимъ подъ тяжестью креста. Видли женщину, отершую кровавый потъ съ Его лица. Видли послдній долгій нмой взглядъ, которымъ Онъ обмнялся съ Матерью, когда идя на смерть, проходилъ мимо Нея по узкой улиц, гд когда-то шествовалъ въ кратковременномъ тріумф. Слышали глухія рыданія, когда Она уходила, опираясь на Марію Магдалину. Видли его распятымъ
— Врядъ ли найдется искренній христіанинъ, который не почувствовалъ бы себя укрпленнымъ и обновленнымъ въ своей вр и любви, выходя изъ этого страннаго театра. Его Богъ сдлался человкомъ ради него, жилъ, страдалъ и умеръ, какъ человкъ; и сегодня онъ видлъ Его человкомъ, живущимъ, страдающимъ и умирающимъ, какъ другіе люди.
— Человкъ съ сильнымъ воображеніемъ не нуждается въ какой бы то ни было возвышенной и выразительной мимик, чтобы уразумть величіе драмы, финалъ которой разыгрался восемнадцать съ половиной вковъ тому назадъ на Голго.
— Просвщенный умъ не нуждается въ исторіи человческаго страданія, чтобы поврить ему или убдить въ немъ другихъ.
— Но люди просвщенные или съ пылкимъ воображеніемъ рдки, и крестьяне Оберъ-Аммергау могутъ сказать вмст съ своимъ Учителемъ, что они обращаются не къ ученымъ, а къ нищимъ духомъ.
— Человка неврующаго это представленіе тоже заставитъ задуматься. Оно откроетъ ему скоре, чмъ чтобы то ни было, тайну могущества христіанства; причину, по которой эта вра, зародившаяся на берегахъ Галилейскаго озера, дальше распространилась и глубже укоренилась въ человческой жизни, чмъ какая-либо изъ връ, въ которыхъ люди ищутъ помощи въ нужд и утоленія душевнаго голода. Не доктрины, не общанія Христа привлекли къ нему сердца людскія, а исторія Его жизни.
Вторникъ 27 (продолженіе)
— А что вы скажете о представленіи, какъ о представленіи? — спрашиваетъ Б.
— О, что касается до этого, — отвчаю я, — то я думаю, что всякій, кто видлъ его, согласится, что пьеса разыграна удивительно.
— Опытные профессіональные режиссеры, къ услугамъ которыхъ являются всевовможныя приспособленія, не говоря уже о трупп, вскормленной и выросшей въ атмосфер театра, въ конц концовъ создаютъ толпу, которая производитъ впечатлніе безпокойныхъ, проголодавшихся людей, съ нетерпніемъ ожидающихъ ужина.
— Въ Оберъ-Аммергау деревенскіе священники и домохозяева, изъ которыхъ никто по всей вроятности въ жизнь свою не заглядывалъ въ театръ, ухитрились создать изъ крестьянъ, взятыхъ прямо отъ токарнаго станка, или изъ хлва, — оживленную толпу, шумную чернь, важныя засданія, — до такой степени живыя, реальныя, что вамъ хочется войти на сцену и смшаться съ ними.
— Это доказываетъ, что серьезное отношеніе къ длу и стараніе могутъ превзойти техническую и профессіональную ловкость. Цль Оберъ-Аммергаузскаго статиста — не развязаться поскоре съ дломъ, чтобы идти ужинать, а содйствовать успху драмы.
— Группы, какъ во время самаго дйствія, такъ и картинахъ, предшествующихъ каждому явленію, таковы, что я сомнваюсь, можетъ-ли какой-нибудь артистъ поравняться съ ними. Картина, изображающая жизнь Адама и Евы посл ихъ изгнанія изъ рая, прекрасна. Отецъ Адамъ, дюжій и загорлый, въ одежд изъ
— Въ картин, изображающей возвращеніе развдчиковъ изъ Ханаана, толпа въ четыреста-пятьсотъ человкъ, мужчинъ, женщинъ и дтей, мастерски сгруппирована. На переднемъ план модель виноградныхъ гроздьевъ, которую несутъ на плечахъ двое людей. Видъ этихъ гроздьевъ, принесенныхъ развдчиками изъ обтованной земли, удивилъ дтей Израиля. Я понимаю это. Изображеніе ихъ удивляло и меня, когда я былъ ребенкомъ.
— Сцена торжественнаго възда Христа въ Іерусалимъ полна жизни и движенія, такъ же какъ и сцена его послдняго шествія на Голгоу. Кажется весь Іерусалимъ собрался поглядть на него, большинство съ радостнымъ смхомъ, немногіе съ грустью. Они загромоздили тсныя улицы, напираютъ на римскую стражу.
— Они загромождаютъ балконы и ступени домовъ, поднимаются на ципочки, стараясь взглянуть на Христа; лзутъ другъ другу на плечи, чтобы кинуть Ему какую нибудь остроту. Они непочтительно подшучиваютъ надъ своими священниками. Каждый отдльный актеръ, мужчина, женщина или ребенокъ въ этихъ сценахъ играютъ, — въ полной гармоніи со всми остальными.
— Изъ главныхъ актеровъ Майеръ, кроткій, но вмст съ тмъ царственный Христосъ; бургомистръ Лангъ, суровый, мстительный первосвященникъ; его дочь Роза, — нжная сладкогласная Марія; Рендль, достойный сановитый Пилатъ; Петеръ Рендль, возлюбленный Іоаннъ, съ прекраснйшимъ, чистйшимъ лицомъ, какое я когда либо видалъ у мужчины; старый Петеръ Рендль, грубый, любящій, малодушный другъ, Петръ; Руцъ, начальникъ хора (хлопотливая должность, могу васъ уврить), и Амалія Демлеръ, Магдалина, — превыше всякихъ похвалъ. Эти простые крестьяне… Опять эти бабы подслушиваютъ! — восклицаю я внезапно, и останавливаюсь, прислушиваясь къ звукамъ, раздающимся изъ сосдней комнаты. — Хоть бы ушли куда нибудь! совсмъ разстроили мн нервы!
— Да полно вамъ, — говорить Б. — Это старыя почтенныя леди. Я встртилъ ихъ вчера на лстниц. Совершенно безвредныя старушки.
— Почемъ знать?… — отвчалъ я. — Мы вдь одни одинешеньки. Почти вся деревня въ театр. Жаль что у насъ нтъ хоть собаки.
Б. успокоиваетъ меня и я продолжаю.
— Простые крестьяне съумли изобразить нкоторыя изъ величайшихъ фигуръ въ исторіи міра съ такимъ спокойнымъ достоинствомъ и значительностью, какихъ только можно было ожидать отъ самихъ оригиналовъ. Должно быть въ характер этихъ горцевъ есть какое-то врожденное благородство. Они нигд не могли перенять эту манеру au grand seigneur, которой проникнуты ихъ роли.
— Единственная плохо сыгранная роль — роль Іуды. Достойный фермеръ, пытавшійся изобразить его, очевидно недостаточно знакомъ съ пріемами и образомъ дйствія дурныхъ людей, или недостаточно опытенъ въ этомъ отношеніи. Повидимому ни одна черта въ его характер не согласуется съ испорченностью, которую онъ долженъ понять и изобразить. Его старанія быть негодяемъ просто раздражали меня. Можетъ быть это только тщеславіе, — но мн кажется, что я бы лучше изобразилъ предателя.
— Да, да — продолжалъ я, переведя духъ, — онъ совсмъ, совсмъ неврно сыгралъ свою роль. Настоящій негодяй смотритъ совершенно иначе. Я знаю, какъ онъ долженъ дйствовать. Мой инстинктъ подсказываетъ мн.