Дневникъ паломника

Клапка Джером Джером

Съ минуту онъ курилъ молча, потомъ, вынувъ трубку изо рта, спрашиваетъ:

— Да какая надобность вамъ говорить?

Вотъ въ самомъ дл счастливая мысль. Гора съ плечъ долой. Что за бда, если я ничего не скажу? Кому какое дло, что и о чемъ я буду говорить? Никто этимъ не интересуется — къ счастью для себя. Это очень утшительная мысль для издателей и критиковъ. Добросовстный человкъ, зная, что его слова имютъ всъ и значеніе, побоится и выговорить ихъ. Но тотъ, кто понимаетъ, что отъ его словъ никому ни тепло, ни холодно, можетъ разводить какіе угодно цвты краснорчія. Чтобы я ни сказалъ о представленіи Страстей въ Оберъ-Аммергау, никому отъ моихъ словъ не будетъ ни тепло, ни холодно. И такъ я буду говорить, что мн вздумается.

Но что же именно?

Могу-ли я сказать что нибудь, что уже не было сказано, — и притомъ гораздо лучше? (Авторъ всегда увряетъ, будто всякій другой авторъ пишетъ лучше его. Въ дйствительности онъ этого вовсе не думаетъ, — какъ вы сами понимаете — но слдуетъ длать видъ, что такъ думаешь). Читатель уже знаетъ все, что я могу сказать, а если не знаетъ, то врядъ-ли желаетъ знать. Не трудно наговорить съ три короба, когда говорить, въ сущности, не о чемъ, какъ было до сихъ поръ въ моемъ дневник. Но когда есть о чемъ говорить, то право радъ бы быть трубочистомъ, только не авторомъ.

— Почему бы не начать съ описанія Оберъ-Аммергау? — говоритъ Б.

Я отвчаю, что его уже Богъ знаетъ сколько разъ описывали.

Б. возражаетъ:

— Да вдь и гонки оксфордскихъ и кембриджскихъ студентовъ и скачки въ Дерби уже Богъ знаетъ сколько разъ описывались. Однакожь находятся люди, которые описываютъ ихъ снова и снова, равно какъ и люди, которые читаютъ эти описанія. Скажите, что эта маленькая деревушка пріютилась подъ снью мечетеобразнаго храма, среди долины, окруженной огромными горами, которыя толпятся вокругъ увнчаннаго крестомъ Кофеля, точно бодрые, недремлющіе часовые, охраняя стародавнюю тишину и покой этого мирнаго пріюта отъ суеты и гвалта вншней жизни. Опишите эти квадратные, чисто выбленные домики, съ высокими кровлями, съ рзными деревянными балкончиками и верандами, гд сходятся вечеромъ сосдъ-рзчикъ съ сосдомъ-фермеромъ выкурить трубочку и поболтать о телятахъ, о представленіи Страстей, о деревенской политик; опишите раскрашенныя фигуры святыхъ, мучениковъ, пророковъ, сіяющія вверху, надъ портикомъ, и жестоко пострадавшія отъ непогоды, такъ что безногій ангелъ уныло поглядываетъ на своего визави — безголовую мадонну, а въ открытомъ углу какой-то несчастный святой, истерзанный дождями и втромъ сильне чмъ его терзали когда либо язычники, утратилъ почти все, что могъ назвать своимъ, сохранивъ только полголовы и об ноги.

Объясните читателю странную нумерацію здшнихъ домовъ, сообразно времени построенія, такъ, что нумеръ шестнадцатый приходится рядомъ съ нумеромъ сорокъ седьмымъ, а нумера перваго вовсе нтъ, потому что онъ былъ проданъ на сломъ. Разскажите, какъ неискусившійся въ софизмахъ поститель, зная, что его квартира помщается въ номер пятьдесятъ третьемъ, бродитъ день за днемъ вокругъ номера пятьдесятъ втораго, проникнутый неосновательнымъ соображеніемъ, будто слдующая дверь окажется дверью его дома, который на самомъ дл находится за полмили, на другомъ конц деревни; какъ его находятъ въ одно солнечное утро на крыльц номера восемнадцатаго, распвающимъ жалостныя колыбельныя псни; какъ его берутъ и увозятъ, несмотря на сопротивленіе, слезы и крики, въ Мюнхенъ, гд онъ и кончаетъ свои дни въ сумасшедшемъ дом.

Разскажите о погод. Люди, знакомые съ этой мстностью, говорили мн, что въ Оберъ-Аммергау дождь льетъ три дня изъ четырехъ. Четвертый, ясный, приберегается для потопа. Они прибавляли, что когда дождь идетъ надъ деревней, въ окрестностяхъ свтитъ солнце, и когда крыши начинаютъ протекать, поселяне хватаютъ своихъ дтей и бгутъ на сосднее поле переждать грозу.

— Вы врите имъ — т. е. лицамъ, которые разсказывали вамъ объ этомъ? — спрашиваю я.

— Не вполн, — отвчаетъ онъ, — Я думаю, что они преувеличивали, видя, что я младъ и зеленъ, — но безъ сомннія въ ихъ розсказняхъ было зерно истины. Я самъ ухалъ изъ Оберъ-Аммергау при проливномъ дожд, и нашелъ безоблачное небо по ту сторону Кофеля.

— Дале, — продолжаетъ онъ, — вы можете распространиться о закаленной натур баварскаго крестьянина. Разсказать, какъ онъ или она разгуливаютъ

босые и съ непокрытой головой подъ холоднымъ ливнемъ, и точно подъ пріятнымъ теплымъ душемъ. Какъ во время представленія Страстей, они поютъ и играютъ на открытой сцен, не обращая ни малйшаго вниманія на струйки воды, сбгающей по ихъ волосамъ и сочащейся изъ промоченнаго до нитки платья, скопляясь въ лужи на сцен; какъ зрители, въ открытой, дешевой части театра любуются ихъ игрой, съ такимъ же стоицизмомъ, и ни одинъ даже не грезитъ о зонтик (да еслибъ и вздумалъ грезить о подобной штук, то былъ бы возвращенъ къ суровой дйствительности внушительными толчками сзади).

Б. останавливается и начинаетъ сосать трубку. Я слышу, какъ леди въ сосдней комнат расхаживаютъ взадъ и впередъ и ворчатъ сильне чмъ прежде. Мн кажется, что он подслушивали у дверей (наши комнаты соединены дверью). Я желалъ бы, чтобъ он улеглись спать или сошли внизъ. Он мн надоли.

— Ну, а дальше, что же я напишу? — спрашиваю я Б., когда онъ вынимаетъ наконецъ трубку изо рта.

— Дальше?.. что-жь?.. вы можете разсказать исторію этихъ представленій.

— О, но вдь объ этомъ столько разъ писалось, — возражаю я.

— Тмъ лучше для васъ. Публика, которая уже разъ десять слышала одну и ту же исторію, тмъ охотне повритъ вамъ когда вы повторите ее въ одиннадцатый. Разскажите ей, какъ въ эпоху тридцатилтней войны жестокая чума (какъ будто полдюжины армій, разгуливавшихъ по стран, высасывая изъ нея послдніе соки и воюя Богъ знаетъ изъ-за чего, — не были сами по себ достаточной чумой) опустошала Баварію, не пропустивъ ни одного города, ни одной деревушки. Изъ всхъ горныхъ деревень только Оберъ-Аммергау убереглось на нкоторое время отъ заразы, благодаря строгому карантину. Ни одна душа не могла оставить деревню, ни одно живое существо проникнуть въ нее.

— Но въ одну темную ночь Каспаръ Шухлеръ крестьянинъ изъ Оберъ-Аммергау, работавшій въ сосдней, зараженной чумою, деревн Эшенлое, пробрался ползкомъ мимо сторожей и проникъ въ свой домъ, и увидлъ тхъ, къ кому давно рвалось его сердце, — жену и ребятишекъ. За этотъ эгоистическій поступокъ пришлось дорого поплатиться ему самому и его односельцамъ. Три дня спустя онъ и его домашніе лежали мертвыми, чума свирпствовала въ долин и казалось ничто не могло обуздать ея бшенства.

— Когда вс человческія средства испытаны, остается прибгнуть къ Богу. Жители Аммера дали обтъ разыгрывать каждыя десять лтъ Страсти Господни, если чума прекратится. Силы Небесныя повидимому остались довольны этимъ общаніемъ. Чума разомъ исчезла и съ тхъ самыхъ поръ Оберъ-Аммергаусцы каждыя десять лтъ исполняютъ свое общаніе и разыгрываютъ Страсти. Они до сихъ поръ видятъ въ этомъ благочестивый подвигъ. Передъ каждымъ представленіемъ актеры собираются на сцен вокругъ пастора и на колняхъ умоляютъ Небо благословить ихъ начинанія. Выручка, за вычетомъ платы актерамъ, разсчитанной такъ, чтобы вознаградить ихъ за потерю времени (рзчикъ Майеръ, играющій роль Христа, получаетъ около пятисотъ рублей за тридцать или боле представленій въ теченіе сезона, не считая зимнихъ репетицій), идетъ частію на нужды общины, частію въ церковь. Вс отъ бургомистра до подпаска, отъ Іисуса и Маріи до послдняго статиста — трудятся не ради денегъ, а изъ любви къ своей религіи. Каждый чувствуетъ, что его работа подвигаетъ впередъ дло христіанства.

— Да! можно будетъ упомянуть и о старомъ Дойзенбергер — подхватилъ я — о простодушномъ, славномъ священник, отц долины, который покоится теперь среди своихъ чадъ, которыхъ онъ такъ любилъ. Вдь это онъ превратилъ грубый средневковый фарсъ въ величавую, священную драму, которую мы видли вчера. Вонъ его портретъ надъ кроватью. Какое славное, открытое, благодушное лицо! Какъ пріятно, какъ отрадно встртить иногда доброе лицо! Не святое лицо, напоминающее о хрустальныхъ и мраморныхъ гробницахъ, а грубое, человческое лицо, изъденное пылью, дождемъ и солнечнымъ свтомъ жизни, и лицо, которое пріобрло свое выраженіе, не созерцая умиленнымъ окомъ звзды, а глядя съ любовью и смхомъ на человческія дла.