Дневникъ паломника
Шрифт:
Я думалъ, что старушенція иронизируетъ надъ нами; но Б. сказалъ «нтъ». Она имла въ виду купальни на Рейн и совтовала намъ отправиться туда. Я согласился. Мн казалось, что Рейнъ во всякомъ случа годится для нашей цли. Теперь, посл весенняго половодья, въ немъ должна была скопиться масса воды.
Увидвъ его, я остался очень доволенъ. Я сказалъ Б.:
— Вотъ именно то, что намъ нужно, старина. Это какъ разъ такая рка, въ которой мы можемъ вымыться какъ слдуетъ. Мн не разъ приходилось слышать похвалы Рейну. Радуюсь, что могу присоединиться къ нимъ. Онъ удивительно освжаетъ.
Впослдствіи
— Нтъ, — говорили они. — Горы многое объясняютъ, конечно, только не это. Мы знаемъ обычное состояніе Рейна: онъ грязноватъ, иногда подвониваетъ, но… онъ выносимъ. А нынче рка въ такомъ вид, что лучше не хать. Мы подождемъ слдующаго половодья.
Посл купанья мы отправились спать. Для изнженнаго англичанина, привыкшаго спать каждую ночь на одной и той же обычнаго типа кровати, попытка переночевать на нмецкой постели представляется своего рода штукой. Сначала ему и въ голову не приходитъ, что это постель. Ему кажется, что кто-то, задумавъ перезжать на другую квартиру собралъ со всего дома мшки, подушки, антимакассары и тому подобныя вещи и свалилъ ихъ въ ящикъ. Онъ звонитъ горничную и объявляетъ ей, что она ошиблась комнатой. Онъ просилъ провести его въ спальню.
— Это и есть спальня, — говоритъ она.
— Гд же кровать? — вопрошаетъ онъ.
— Вотъ! — отвчаетъ она, указывая на кучу мшковъ, подушекъ и антимакассаровъ въ ящик.
— Это! — восклицаетъ онъ. — Да какъ же я улягусь въ ней спать?
Горничная не знаетъ, какъ онъ уляжется, потому что никогда не видла какъ джентльмены укладываются спать. Ей кажется, впрочемъ, что онъ можетъ растянуться на кровати и закрыть глаза.
— Но она коротка, — возражаетъ онъ.
Горничная думаетъ, что онъ помстится, если согнетъ ноги.
Онъ убждается, что ничего лучшаго не достанетъ, и что приходится примириться съ неизбжностью.
— Ну, хорошо, — говоритъ онъ. — Такъ постелите же ее.
— Она уже постлана, — отвчаетъ горничная.
Онъ пристально смотритъ на двушку. Не вздумала ли она потшиться надъ нимъ, одинокимъ странникомъ, заброшеннымъ далеко отъ родни и друзей? Онъ подходитъ къ тому, что она называетъ кроватью, и схвативъ самый верхній мшокъ, поднимаетъ его говоря:
— Потрудитесь объяснить мн, что это такое?
— Это? — говоритъ двушка, — это перина.
Онъ ошеломленъ такой неожиданной репликой.
— О! — произноситъ онъ. — Такъ это перина! Я думалъ, это подушечка для булавокъ: Прекрасно! зачмъ же эта перина забралась сюда на
— Тамъ ей и мсто, — возражаетъ двушка.
— Какъ! на верхушк?
— Да, сударь.
— А гд же одяло?
— Внизу, сударь.
— Послушайте, милая, — говоритъ онъ, — что нибудь одно: или вы меня не понимаете, или я васъ не понимаю. Когда яукладываюсь спать, то ложусь на перин, и накрываюсь одяломъ. Я не хочу ложиться на одяло и накрываться периной. Вдь это не комическій балетъ, а?
Двушка увряетъ его, что онъ ошибается. Кровать постлана какъ слдуетъ; какъ всегда постилаютъ кровати въ Германіи. Если ему не по вкусу, онъ можетъ передлать ее какъ угодно, или разсердиться и лечь на полу.
Онъ изумленъ. Ему кажется, что такъ постелить постель могъ бы только человкъ, вернувшійся домой съ попойки поздно ночью. Но безполезно спорить съ двушкой.
— Хорошо, — говоритъ онъ, — принесите же мн подушку, япопытаюсь.
Горничная объясняетъ ему, что на кровати уже есть дв подушки, и указываетъ на два плоскіе какъ блинъ тюфячка, въ квадратный аршинъ, лежащіе другъ на друг на одномъ конц груды.
— Эти! — восклицаетъ усталый путешественникъ, начиная думать, что ему вовсе не придется лечь въ постель. — Это не подушки! Мн нужно что нибудь подъ голову, а не подъ… спину. Не говорите мн, что я долженъ спать на этихъ блинахъ.
Но двушка говоритъ ему это и кром того намекаетъ, что ей нкогда стоять съ нимъ и болтать о кровати.
— Хорошо, растолкуйте же мн, какъ туда влзть, — говоритъ онъ, — и я васъ отпущу.
Она растолковываетъ и уходитъ, а онъ раздвается и влзаетъ въ кровать.
Подушки доставляютъ ему много хлопотъ. Онъ не знаетъ, сидть ли на нихъ или только прислониться къ нимъ спиной. Пробуя и такъ и сякъ, онъ стукается головой о верхній край кровати. Вслдъ затмъ произноситъ: «Охъ!» и подается къ нижнему концу. Тутъ вс его десять пальцевъ на ногахъ пребольно ударяются о нижній край.
Ничто такъ не раздражаетъ человка, какъ колотушки, въ особенности, если онъ чувствуетъ, что не заслужилъ ихъ. На этотъ разъ онъ произноситъ: «Охъ, чортъ побери!» и судорожно сгибаетъ ноги, причемъ колни его стукаются о боковой край кровати. (Нмецкая кровать, надо помнить, устроена въ вид неглубокаго открытаго ящика, такъ что жертва со всхъ сторонъ окружена крпкими деревянными досками съ острыми краями. Не знаю, какое дерево употребляется для этой цли. Оно чрезвычайно твердо, и когда стукнешься объ него костью, издаетъ курьезный — музыкальный звукъ).
Посл этого онъ лежитъ смирно въ теченіе нкотораго времени, спрашивая себя, чмъ еще онъ стукнется. Но видя, что все обстоитъ благополучно, собирается съ духомъ и начинаетъ легонько шевелить ногой, стараясь оріентироваться.
Ему холодно подъ простыней и тоненькимъ одяломъ. Подъ периной было бы тепло, но она слишкомъ коротка. Онъ натягиваетъ ее на подбородокъ — начинаютъ мерзнуть ноги. Спускаетъ ее на ноги — зябнетъ верхняя часть тла.
Онъ пытается свернуться въ клубовъ и подобраться подъ перину — напрасно! та или другая часть тла постоянно высовывается наружу.