Дневникъ паломника
Шрифт:
Онъ утверждаетъ, что высота башенъ равна 512 футамъ.
— Вздоръ! — говорю я. — Кто-нибудь подшутилъ надъ вами, видя что вы иностранецъ.
Онъ злится, и говоритъ, что можетъ показать мн фигуры и цифры въ путеводител.
— Въ путеводител! — возражаю я съ сердцемъ. — Вы скоро начнете врить газетамъ!
Б. съ негодованіемъ спрашиваетъ, какую же высоту я дамъ этимъ башнямъ. Я окидываю ихъ критическимъ взоромъ и объявляю, что по моему мннію он не выше 510 футовъ. Б. повидимому окончательно разобидлся, и мы входимъ въ соборъ молча.
Не буду
Они возвышаются надъ нашими домиками, надъ шумными многолюдными улицами, какъ чистыя, мелодичныя ноты надъ музыкальной какофоніей. Здсь, куда не достигаетъ городской шумъ, гд затихаютъ шумные мірскіе голоса, — пріятно отдохнуть и задуматься (если только надодливые гиды оставятъ васъ въ поко).
Безмолвіе отрадно. Оно вдыхаетъ въ насъ новую жизнь. Безмолвіе для нашей души тоже что Мать-Земля для Бріарея. Оно исцляетъ наши раны и даетъ намъ новыя силы для борьбы.
Сектантская болтовня сбиваетъ насъ съ толку. Въ безмолвіи мы находимъ успокоеніе и надежду. Оно ничего не проповдуетъ, никого не стращаетъ — оно только говоритъ намъ, что рука Провиднія бодрствуетъ надъ міромъ.
Какими ничтожными кажутся наши страстишки, наши честолюбьицы, когда нагруженные ими, мы станемъ предъ лицомъ Безмолвія! Мы сами смемся надъ ними, мы пристыжены.
Безмолвіе показываетъ намъ, какъ мы ничтожны, — какъ мы велики. На базар житейской суеты мы лудильщики, портные, аптекаря, воры — респектабальные или нтъ, какъ случится — ничтожные атомы громадной машины, мелкія наскомыя огромнаго роя.
Только въ Безмолвіи мы начинаемъ понимать, что мы нчто большее, что мы люди, — передъ которыми лежитъ безпредльность и вчность.
Только въ Безмолвіи мы слышимъ голосъ Истины. Людскіе храмы и рынки день и ночь оглашаются ложью, шарлатанствомъ и хвастовствомъ. Но въ Безмолвіи нтъ мста для лжи. Ложь не всплываетъ на поверхность въ Безмолвіи. Ложь нужно раздуть людскимъ дыханіемъ: тогда она поднимается на поверхность. Но ложь въ Безмолвіи падаетъ на дно. Тогда какъ правда всплываетъ во всей своей красот, какъ гордый корабль подъ безднами океана. Безмолвіе любовно поднимаетъ ее напоказъ всмъ. Только когда она износится, заржаветъ и перестанетъ быть правдой, воды Безмолвія смыкаются надъ нею.
Безмолвіе — единственная реальная вещь въ этомъ мір преходящихъ грезъ. Время — тнь, исчезающая вмст съ сумерками человчества; но Безмолвіе — частица вчности. Все истинное и долговчное внушено людямъ Безмолвіемъ.
У всхъ народовъ, способныхъ внимать и поклоняться Безмолвію, воздвигнуты величавые храмы, — такъ какъ Безмолвіе голосъ Бога.
Великолпные церкви и соборы, разсянные по лицу земли, сооружены для различныхъ връ — одни для протестантизма, другіе для католицизма, третьи для магометанства. Но во всхъ обитаетъ Безмолвіе Бога, лишь изрдка изгоняемое звономъ колоколовъ и
Мы побродили по храму и направились было на хоры, но тутъ остановилъ насъ какой-то служака, и спросилъ, не угодно ли мн осмотрть мощи, реликвіи, картины старыхъ мастеровъ и другія достопримчательности.
Я отвчалъ: — «нтъ»; и хотлъ пройти мимо. Но онъ загородилъ мн дорогу, и объявилъ:
— Нтъ, нтъ! Вы не заплатили за входъ, сюда даромъ не пускаютъ. — и съ этими словами захлопнулъ ршетку.
Онъ произнесъ эту сентенцію на англійскомъ язык, очень чисто и отчетливо: видно, не въ первый разъ.
Въ Германіи очень распространенъ обычай не пускать, пока не заплатишь за входъ.
Конецъ субботы 24 и начало воскресенья 25 (продолженіе)
Мы вернулись на станцію какъ разъ во время, чтобы занять мста, и въ 10 минутъ 6-го тронулись въ путь. Отъ Бонна до Майнца поздъ почти все время идетъ вдоль рки, такъ что мы могли любоваться великолпными картинами Рейна, старинными городками и деревнями, лпящимися по его берегамъ, мягкими очертаніями горъ и переливами красокъ на ихъ вершинахъ, въ лучахъ заходящаго солнца; гордыми утесами и мрачными ущельями, развалинами замковъ и башенъ, и островками, сверкающими подобно драгоцннымъ камнямъ на лон водъ.
Немного найдется вещей на этомъ свт, которыя бы не обманули вашихъ ожиданій, въ особенности, если вы много наслышались объ ихъ достоинствахъ. Проникнувшись этой философіей, я приготовился разочароваться въ красотахъ Рейна.
Я пріятно обманулся. Панорама, развертывавшаяся передъ нашими глазами въ мягкомъ свт сумерекъ, мало по малу смнявшихся ночью, была прекрасна, обворожительна, выразительна.
Я не намренъ описывать ее. Для того нуженъ боле блестящій и даровитый писатель. Мн же и пробовать не стоитъ: это значило бы даромъ тратить время ваше, любезный читатель, и, — что всего важне, — мое.
Признаюсь, вы бы не отдлались такъ легко, еслибъ я исполнилъ свой первоначальный планъ. Я имлъ въ виду набросать бглый, но краснорчивый и блестящій очеркъ Рейнской долины отъ Кёльна до Майнца. Историческія событія и легенды, связанныя съ этой мстностью, послужили бы мн фономъ, на которомъ я начерталъ бы живую картину современнаго состоянія страны, съ примчаніями и разсужденіями.
Вотъ мои черновыя замтки, набросанныя съ этой цлью:
Зам. для главы о Рейн. — Константинъ Великій часто бывалъ здсь, — и Агриппа. (Поискать что нибудь насчетъ Агриппы). Цезарь очень любилъ Рейнъ, — и мать Нерона.