Дневникъ паломника
Шрифт:
— Я такъ и думалъ, — отвчалъ онъ. — Это видно по вашему лицу. Чтобы вамъ проснуться хоть чуточку!
Мы оставались въ Остенде около часа, пока снаряжался поздъ. Оказалось, что только одинъ вагонъ назначается въ Кёльнъ, такъ что для четырехъ пассажировъ не хватило мстъ.
Не подозрвая этого, мы съ Б. не торопились занять мста и когда, допивъ кофе, отправились въ вагонъ, въ немъ не оказалось ни одной свободной скамейки. На одной красовался чемоданъ, на другой саквояжъ, на третьей торчалъ зонтикъ и такъ дале. Въ вагон не было ни души, но вс мста были заняты!
Среди
Но въ четвертомъ часу утра наше моральное чувство еще слабо развито. Сознаніе средняго человка начинаетъ работать часовъ съ восьми, съ девяти — словомъ, посл завтрака. Въ четвертомъ часу утра онъ способенъ на такія вещи, противъ которыхъ его природа возмутится въ четвертомъ часу пополудни.
Снять чужой чемоданъ и захватить чужое мсто показалось бы мн при обыкновенныхъ обстоятельствахъ такимъ же чудовищнымъ, какъ древнему израильтянину сбросить межевой знакъ сосда; но въ этомъ раннемъ часу утра лучшая часть моей природы еще спала.
Мн часто случалось читать о внезапномъ пробужденіи лучшихъ сторонъ человческой природы. Это происходитъ обыкновенно подъ вліяніемъ шарманщика или младенца (послдній — я готовъ объ закладъ побиться — разбудитъ всякаго, исключая разв тхъ, кто безнадежно глухъ или умеръ боле сутокъ тому назадъ); и если бы шарманщикъ или младенецъ случились на станціи Остенде въ это утро, событія могли бы принять иной оборотъ.
Б. и я были бы избавлены отъ преступленія. Въ разгар нашей гнусной дятельности шарманщикъ или младенецъ пробудили бы въ насъ добрыя чувства, и мы залились бы слезами, и кинулись бы вонъ изъ вагона, и тамъ, на платформ, бросились бы другъ другу въ объятія, рыдая и клянясь дождаться слдующаго позда.
На дл же вышло совсмъ иное: мы проскользнули въ вагонъ, оглядываясь, не увидалъ бы кто, — очистили два мста, и услись, стараясь принять невинный и безмятежный видъ.
Б. замтилъ, что когда явятся другіе пассажиры, намъ лучше всего притвориться спящими и длать видъ, что ничего не понимаемъ, если насъ примутся расталкивать.
Я отвчалъ, что съ своей стороны могу произвести надлежащее впечатлніе безъ всякаго притворства; и началъ устраиваться поудобне.
Спустя нсколько секундъ вошелъ другой пассажиръ, очистилъ себ мсто и услся.
— Это мсто занято, сэръ — сказалъ Б., изумленный такимъ хладнокровіемъ. — Вс мста въ этомъ вагон заняты.
— Вижу, — цинично отвчалъ нахалъ. — Но мн нужно сегодня быть въ Кёльн.
— Но вдь и тому пассажиру, чье мсто вы заняли, нужно быть въ Кёльн, — возразилъ я. — Какъ съ нимъ-то быть? Нельзя же думать только о себ!
Чувство справедливости проснулось во мн и я положительно негодовалъ на пришлеца. Минуту тому назадъ я могъ отнестись равнодушно къ захвату чужого мста. Теперь подобный поступокъ казался мн чудовищнымъ. Дло въ томъ, что лучшая часть моей природы никогда не засыпаетъ надолго. Даже въ отсутствіи шарманщика или младенца она пробуждается сама собою. Да, — я
Этотъ человкъ расшевелилъ его. Чувствуя, что мн слдуетъ искупить проступокъ, совершенный мною нсколько минутъ тому назадъ, я разразился обличительной рчью.
Но мое краснорчіе пропало даромъ.
— О! это только вице-консулъ, — замтилъ пришлецъ — вонъ его имя на чемодан. Не важная птица; посидитъ и съ кондукторомъ.
Безполезно было защищать священное дло Правосудія передъ человкомъ съ такими низкими чувствами. И такъ, заявивъ протестъ противъ его поведенія и тмъ самымъ облегчивъ свою совсть, я прислонился къ спинк сиднья и заснулъ сномъ праведника.
За пять минутъ до отхода позда явились законные владльцы вагона. Ихъ было семеро, а свободныхъ мстъ оказалось только пять. Они удивились и начали ссориться.
Б., я и несправедливый пришлецъ, занявшій мсто въ уголку, пытались успокоить ихъ, но разгорвшіяся страсти заглушали голосъ разсудка. Оказывалось, какъ ни верти, — что двое заняли мсто обманомъ, и каждый былъ совершенно увренъ, что остальные шестеро лгутъ.
Меня пуще всего огорчало, что они бранились по англійски.
Они могли бы говорить на своихъ языкахъ — тутъ было четыре бельгійца, два француза и одинъ нмецъ — но англійскій показался имъ самымъ подходящимъ для ссоры.
Убдившись, что нтъ никакой надежды столковаться, они обратились къ намъ. Мы тотчасъ ршили дло въ пользу пятерыхъ худощавыхъ, и они, считая повидимому, это ршеніе окончательнымъ, услись, предложивъ двумъ толстымъ убираться.
Но т — нмецъ и одинъ изъ бельгійцевъ — ршились обжаловать приговоръ и позвали оберъ-кондуктора.
Оберъ-кондукторъ не счелъ нужнымъ выслушать ихъ жалобу, а съ перваго же абцуга началъ упрекать ихъ за то, что они вламываются въ вагонъ, гд вс мста уже заняты, и безпокоятъ другихъ пассажировъ.
Онъ тоже объяснилъ имъ это по англійски, а они, выйдя на платформу, отвчали ему на англійскомъ же язык.
Повидимому англійскій языкъ въ ходу у иностранцевъ въ случаяхъ ссоры. Должно быть они находятъ его боле выразительнымъ.
Мы смотрли на нихъ изъ оконъ. Насъ забавляла эта ссора. Вскор на сцену явился жандармъ. Онъ разумется принялъ сторону оберъ-кондуктора. Человкъ въ мундир всегда поддерживаетъ другого человка въ мундир, не спрашивая, изъ-за чего возникла ссора, кто правъ, кто виноватъ. До этого ему нтъ дла. У мундирныхъ людей сложилось твердое убжденіе, что мундиръ не можетъ быть виноватъ. Если бы мошенники носили мундиръ, полиція оказывала-бы имъ всяческое содйствіе и забирала въ участокъ всякаго, кто осмлился бы мшать ихъ занятіямъ. Жандармъ помогалъ оберъ-кондуктору обижать двухъ толстыхъ пассажировъ, и помогалъ опять таки на англійскомъ язык. Онъ скверно говорилъ по англійски и вроятно выразилъ бы свои чувства гораздо картинне и живе на французскомъ или фламандскомъ язык, но это не входило въ его разсчеты. Какъ и всякій иностранецъ, онъ мечталъ сдлаться отличнымъ англійскимъ ругателемъ, а тутъ ему представлялась практика.