Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

Женя вытянул руки, покрытые застарелыми рубцами и царапинами.

— Видишь? Работать-то в узкости приходится. Как ни ловчись, а непременно оцарапаешься. Без аптечки и приступать нельзя.

— Досадная работа — так ее называют, — вставила Валя.

— Между рядами лопаток, что ли, руку просовывать надо? — спросила Ксана и пошевелила тонкой, сильной рукой, приноравливаясь к воображаемой работе. Чело­век заводской, она без труда схватывала суть процесса, даже незнакомого ей.

— Вот именно, — подхватил Николай, с удоволь­ствием следя за движениями

ее руки. — Сверху лопатки, снизу лопатки, а ребрышки у них острые, так и жалят... Ну вот, Воловик задумал эту работу механизировать. С ним вместе, — он кивнул на Женю Никитина. — У Во­ловика все мысли тут, в турбинном, возле этих лопаток. Надо разрабатывать, проверять, пробовать. А ваше на­чальство не отпускает его. Целый месяц спор идет. На днях у нас на партбюро директор был, нажали на него — обещал. Так ваш начальник цеха пронюхал об этом и — бац! — выдвигает Воловика мастером. Нароч­но, только бы не отдать.

— Воловик — лучший наш стахановец, — сказала Ксана. — Полгода держит первенство по профессии.

— А что такое стахановец? — воскликнул Нико­лай. — Творческая личность! Как же можно поперек его творчества становиться ради узко цеховых интересов?

Ксана лукаво улыбнулась:

— Ты уж и теоретическую базу подвел?

— Да! Конечно! Так нас партия учит — осмысливать явление политически!

— Что ты и делаешь, не забывая интересов своего цеха, — быстро возразила Ксана.

Они с улыбкой, выжидательно смотрели друг на друга.

— Нет, не так, — после короткого раздумья сказал Николай. — Честное слово, я не ради цеховых интересов. Для завода изобретение Воловика важно? Нужно? Как же можно рогатки ему ставить? Он просит, настаивает, требует.., да и, наконец, он все равно уже работает! Вечерами, ночами... Спроси Женьку, после гудка Воловик всегда в турбинном. Работает бесплатно, сам от себя. И Женя с ним. Техникум из-за этого пропускает. Разве это нормально?

Уклоняясь от ответа — ей, видимо, тоже не хотелось отпускать лучшего стахановца из своего цеха, — Ксана заинтересовалась сутью изобретения.

— Станок это будет или что? — спросила она Же­ню. — Что вы надумали?

— Какое там «мы», — запротестовал Женя. — Воло­вик придумал, я только помогаю. У Воловика такой та­лант! Придумает, прикинет — не понравилось... а у не­го уже новая идея! Повернет совсем по-другому и опять пробует. Не получится — он только ругнется; погоди, я тебя доконаю... Правда, Ксана, он очень талантливый человек. И упорство в нем...

— А без упорства и талант не поможет, — сказала Ксана.

— Ты-то знаешь, — с уважением и восхищением шеп­нул Николай.

Ему хотелось поговорить с Ксаной как следует, мо­жет быть и сказать ей, как он рад, что она пришла, или даже признаться, что Воловик — лишь предлог для того, чтобы встретиться с нею; но Женя Никитин тотчас же прицепился к ее словам насчет таланта: так ли это? Иной упорный годами старается, пыхтит, а ничего изо­брести не может, а талантливый человек только возь­мется — и все у него сразу засверкает.

Ксана горячо возразила:

ничего подобного! Доста­точно прочитать про любое открытие и изобретение — везде труд, упорство, поиски, опыты... Да и не в этом дело! Что ж, когда что-то нужно, сидеть и ждать, пока какого-то гения «озарит»?

Тут и Николай ринулся в спор:

— Если хочешь знать, Женя, твоя точка зрения ни­чего, кроме лени, породить не может!

— Вы говорите так, как будто все должны что-то творить, — заметила с улыбкой Валя Зимина, но тут уже и Никитин обрушился на нее:

— А как же? Обязательно.

Разговор незаметно принял характер горячего спора «о самом главном», когда все высказывали свои завет­ные мысли и опровергали мысли других, хотя, по суще­ству, не очень-то и расходились во взглядах.

— Без творчества жизни нет, — отрезал Николай и в подтверждение рубанул воздух ладонью.

— Для чего ж тогда учиться? Квалификацию полу­чать? — ломающимся голосом закричал Виктор, всегда страдавший оттого, что его не принимали в расчет, счи­тали «маленьким», а потому споривший особенно рьяно и даже сердито. — Для заработка, что ли? Заработок, конечно, нужен, да разве в нем дело? Научили — спаси­бо, но и дорогу дайте!

— Не все же могут творить! — не слушая других, настаивала Валя. — Придумать, изобрести новое — это все-таки талант. А если у меня нет таланта? Но есть же и коллективная работа, и если я честно...

— А мысль ты вкладываешь? Душу вкладываешь? — возразил Николай.

— А по-моему, в жизни случается по-разному, — ска­зала Ксана, ни к кому не обращаясь и говоря как бы для самой себя. — И бывает так, что сознательно отка­зываешься от себя, от выбранного своего пути — ради общего дела.

Тут зашумели все: как? почему? кто требует такого отказа от себя?

— Случается по-всякому, — ответила Ксана, вынула шпильки, скреплявшие закрученные вокруг головы косы, потуже заплела косы и заново уложила их. Лицо у нее стало грустным и решительным.

— Ты о чем, Ксана? — осторожно, чтобы не спугнуть ее откровенность, спросил Николай и, помогая ей, стал подавать шпильки.

А Ксана, втыкая шпильки в прическу, скупо отве­тила:

— Была бригадиром. Выдвинули сменным мастером. Поступила учиться в вечерний машиностроительный. Намечалось назначить меня начальником участка. Гото­вилась к этому... Это был мой путь, моя мечта. А мне сказали: ты нужна как комсомольский работник. Вот и пришлось отказаться от мечты.

И, прерывая разговор, позвала:

— Пойдем, Валя. А то и не заметишь, как день прой­дет.

— Уже? — вырвалось у Николая.

В его голосе прозвучал такой испуг, что Ксана по­смотрела на Николая, смущенно потупилась... новым, девическим, ласковым, движением подтвердила: да, ухо­жу, пора! — и пошла из комнаты, уверенная в том, что за нею последуют.

— Что же вы так скоро? — всполошилась мать. — Я чай поставила. Попили бы чайку...

— Спасибо, — сказала Ксана. — У меня всегда так много планов на воскресенье, и ничего не успеваю!