До мурашек
Шрифт:
И меня в такие моменты раздирало два острых чувства: страха, что он прямо сейчас пойдёт и найдёт более сговорчивую, и чувство протеста - я не позволю себя принуждать.
Постоянно понукаемая матерью, преподавателями, режимом в училище, от Лёвки я воспринимала болезненно любой намёк на давление. Мне так хотелось, чтобы в этом мире хотя бы он никогда ни к чему меня не вынуждал.
И он старался, ждал, когда я сама решусь. Последний год перед восемнадцатилетнем меня уже начали терзать мысли, что разовые девочки у него всё-таки уже были, в обход меня. Нет, я никогда ни на чем его ловила, просто очень боялась этого и не могла выкинуть из головы. Спрашивать - не спрашивала, да он бы и не сказал. И эти мысли, да еще постоянно сдерживаемая сексуальная энергия, стали придавать нашему общению нервозность и какой-то надрыв, провоцируя вспышки ревности и ссоры, раньше вообще нам не свойственные. Мы уже звенели вдвоем как натянутая струна, ощущая, что совсем скоро она лопнет, ошпарив хлестким ударом до костей. Еще чуть-чуть и рванет.
На свой восемнадцатый день рождения я свалилась с гнойной ангиной, загремев в больницу, так что отметить не получилось. Лёвка не попадал в часы посещения, и потому, умудрившись умаслить медсестер, приходил ко мне вечерами, когда получалось. Мы сидели в пустынном больничном коридоре на дальней кушетке, смея только держаться за руки и украдкой целуясь на прощание.
– Уже взрослая, да? – бормотал Лёва, улыбаясь. И глаза его болезненно горели, шаря по моему лицу.
– Перестань...
– гладила его волосы, успокаивая, а у самой внизу живота всё тяжелело от этого взгляда и намеков.
Уже взрослая, да. Выпишусь и твоя...
Меня отпустили в пятницу, но родителям я соврала, что продержат до понедельника, и из больницы меня встречать не надо - я прекрасно доберусь до училища сама. Дело в том, что Лёвкина компания на эти выходные снимала коттедж на турбазе, чтобы отметить день рождения одного из парней. И Лёва уговорил меня ехать, а мать бы не пустила, мотивируя тем, что я только что лежала под капельницей пластом.
Всю дорогу до турбазы в Лёвкиной машине сидела как на иголках. Внутри дребезжало от нервного перевозбуждения, пальцы, не переставая, теребили что-то. То край кофты, то прядь волос. Мы ведь с ночевкой едем, на два дня. Лёва сказал, что у нас будет отдельная комната...Ох...
Ловила на себе Лёвин скользящий взгляд, когда он на секунду отвлекался от дороги, чтобы покоситься на меня. На заднем сидении горланили песни его друзья - придурки- курсанты. Ржали до слёз. Лёва тоже смеялся периодически с ними, прислушиваясь к разговору, а я, сидя на переднем пассажирском, как сквозь вату в ушах всё воспринимала и не разбирала слов. Думала только о том, что этой ночью я точно стану женщиной. Совсем его.
Я уже ждала этого и сама хотела, но всё равно сам факт, что вот точно прямо сейчас, был настолько будоражащий, что сердце тонко нитевидно трепыхалось, рождая испарину на коже, а язык прилипал к пересохшему нёбу. И мутило до слабости, будто не ела три дня.
Правда, оказалось, что я ошиблась. Никакой ночи Лёва ждать не собирался. У него уже все тормоза снесло.
20. Гулико
– Проходи, - Лёвка толкнул плечом дверь в самую дальнюю комнату на втором этаже и придерживал её спиной, пока я не зашла вовнутрь.
– Хм, неплохо, - слабо улыбнулась, рассеянно озираясь по сторонам. На самом деле я мало что видела, с трудом подмечая детали обстановки. Крашеная в белый доска, трюмо, балконная дверь, тяжелые серые портьеры, огромная двуспальная кровать... Сглотнула, останавливая на ней взгляд, и вздрогнула от звука упавших на пол наших сумок за моей спиной. Так небрежно избавившись от поклажи, Лёвка прошёл вслед за мной в середину комнаты и тоже бегло огляделся.
– Смотри, Гулён, есть душевая и туалет, - приоткрыл неприметную белую дверь около вешалки.
Захлопнул обратно и спрятал ладони в задних карманах джинсов. Форму он люто не любил и переодевался сразу, стоило переступить порог училища. Хотя я искренне считала, что она очень ему идет.
– Это, похоже, лучшая спальня здесь, - заметила я, потирая рукой шею, словно мне нужна была помощь, чтобы дышать.
Снизу доносился приглушенный гомон Лёвкиных друзей и парочки подружек, напоминая, что мы не одни в этом коттедже. И всё же давящее знойное ощущение, что в этой спальне только мы, отрезанные от целого мира, перекрывало всё. Особенно, когда Лёвка вдруг закрыл входную дверь изнутри...
– Вадик не будет против, что мы заняли? Он всё-таки именинник, - произнесла заторможено, смотря, как он защелкивает собачку на замке, и резко вскинула взгляд вверх, чтобы заглянуть Лёве в глаза. Окончательно растерялась от их выражения, тяжелого и жгучего, пронизывающего насквозь. Как хищник на уже пойманную, трепыхающуюся добычу. Щеки ошпарило жаром, колени ослабели. Это было невероятно глупо в нашей ситуации, ведь мы были вместе столько лет, но инстинкты не слышат доводов разума. Когда на тебя так смотрят, то хочется убегать…
«Я думала, мы ночью...Ещё так светло...Даже двенадцати нет...Я думала, выпью пару бокалов вина, расслаблюсь, я…» - это всё вихрем кружилось в голове, пока я, сама не замечая, тихонечко пятилась от собственного парня вглубь комнаты.
– Не будет против, - отрывисто ответил Лёва на мой вопрос и легко, в два широких шага, преодолел расстояние между нами. Остановился вплотную. Так близко, что я уловила запах его лосьона после бритья, смешавшийся с ароматом разгоряченной словно от температуры кожи. Взгляд застыл на уровне его шеи, зачарованно смотря, как от колотящего сердцебиения у Лёвки бешено пульсирует венка. Воздух вокруг словно начал потрескивать, превращаясь в густой кисель.
– Ну что, пошли ко всем? – скрипнула ломким голосом, натянуто и нарочито весело улыбнувшись, - Надо с салатами помочь и… Лёвка только отрицательно качнул головой, смотря на меня сверху вниз, и в следующую секунду грубовато сгреб в охапку, нетерпеливо тесня к кровати.
21. Гулико
– Лёв, Лёв, я...- слабо забормотала, не понимая, что накатывает сильнее - легкая паника или жаркое возбуждение.
Но он уже не слушал меня. До хруста сжал грудную клетку, прижимая к себе, начал беспорядочно целовать запрокинутое к нему лицо, тяжело дыша.
– Блять, Гулёна...- едва слышно на выдохе, ведя дорожку губами по моей щеке.
Одной ладонью обхватил мой затылок, зарываясь пальцами в волосы, вторую переместил с поясницы на задницу, вжимая мои бедра в свои. И шаг, шаг, шаг...Пока мои ноги не уперлись в матрас.
– Не матерись, - осекаю на автомате.
Фыркает нервно.
– Пиздец, не могу, потерпи, - и толкает на кровать.
Не успеваю выдохнуть после мягкого удара в спину, как Лёва уже наваливается сверху, впечатывая меня в покрывало. Находит мой рот, давит, раздвигая языком губы. Сбитый выдох- вдох, и мы уже целуемся, смешивая пропитанный жаром кислород и утопая во вкусе другого.
Я минуту назад боялась? Я не помню уже...Мне так горячо.
Низ живота болезненно тянет, пульс частит. Тело рвется из одежды, и, кажется, даже из кожи, чтобы быть ближе. Я всем нутром чую, что между нами сейчас всё изменилось. Раньше мы целовались, трогали друг друга ради самого процесса, а сегодня каждая клеточка горит желанием этот процесс завершить. Лёвкины руки жадно шарят по моему телу, беспорядочно стаскивая одежду, язык глубоко толкается в рот, сплетаясь с моим. Я как распятая под ним лежу, замирая, и лишь иногда проявляю инициативу, помогая стянуть толстовку или расстегнуть молнию на джинсах.