До особого распоряжения
Шрифт:
– Нет! Сидеть мне больше нельзя. Нельзя...
Словно пробуя свои силы, Махмуд-бек еще несколько раз прошелся по комнате, крепче ступая
ногами.
Фарида открыла дверь, удивленно посмотрела на мужа.
– Решил пойти в чайхану, к ферганцам...
Он еще ни разу никуда не выходил.
– Скоро придет Шамсутдин, - напомнила Фарида.
– Лучше с ним...
– С ним? Хорошо пойду с ним...
Оба остались довольны этим компромиссным решением.
Агроном хотел отговорить Махмуд-бека.
Махмуд-бек продолжал возбужденно ходить по комнате, радуясь, как мальчишка, неожиданной
свободе, появившимся силам. Он и похож был на мальчишку: худой, жилистый, с тонкими, неокрепшими
руками, с острыми коленками, которые не может скрыть даже ватный халат.
Кажется, ничто не изменилось за эти тяжелые месяцы. По улочке шли люди, как всегда
сосредоточенные, занятые своими мыслями и заботами. Торопливо семенил выносливый ослик, с
трудом вытягивая шею из-под огромной поклажи. Он рад был бы побыстрее отделаться от груза, сам
спешил, но недовольный хозяин все же подгонял его. Хозяин - грузный, толстый человек - не поспевал за
осликом. Догнав его, он зло стегал по костлявому крупу.
– Гхе!
– хрипло восклицал хозяин, довольный своей маленькой победой.
Ослик вырывался вперед, и хозяину снова приходилось догонять животное, воинственно щелкая
плеткой, с трудом переводя дыхание.
– И чего это он...
– недовольно проворчал Шамсутдин.
Махмуд-бек тоже заинтересовался этой, казалось, обычной уличной сценкой. Старый толстяк
задыхается, а гонит, осла... Неужели проживший большую жизнь человек так и не поумнел? В который
раз уже задаешь себе этот вопрос! И все равно не находишь на него ответа.
Из последних сил лезут дряхлые, отжившие, можно сказать, свой век, люди... Лезут, чтобы показать
свою власть: щелкнуть слабого и на какой-то миг успокоиться, почувствовав превосходство. Даже если
это превосходство над безобидным животным.
Дожди прибили пыль в переулках, на улицах. Но кое-где почва размякла. Вязкая солончаковая грязь
приставала к подошвам, И даже эту незначительную тяжесть чувствовал Махмуд-бек.
На глинобитных дувалах темнели мокрые полосы, мелкие капли чудом держались на голых ветках.
Махмуд-бек, замедляя шаг, жадно вдыхал свежий воздух и наслаждался покоем небольшой улочки.
Шамсутдин в этот миг смотрел на него с тревогой: не случилось ли чего?.. Голова у Махмуд-бека порой
кружилась, и он однажды схватился за локоть Шамсутдина. Но не стал сознаваться в своей слабости,
сделал вид, что ему хотелось обратить внимание спутника на уличного торговца.
– Так и сидит. .
148
Старик дремал за нехитрым товаром, как и несколько лет назад. Он не узнал Махмуд-бека.
мутноватыми глазами и успокоился: это не покупатели. Нечего на них тратить силы и слова.
– Сидит. .
– ответил Шамсутдин.
– Мало что изменилось.
Он прав... Большая, страшная война не коснулась тихих улиц и шумных базаров. Люди старели. Одни
нищали, другие богатели, третьи умирали... Рождалось, взрослело новое поколение.
Мало что изменилось. Так казалось на первый взгляд... Но где-то рядом с этим покоем шла борьба.
За улыбками и поклонами по-прежнему прятались ненависть и хитрость. И Махмуд-беку надо снова
вступать в эту борьбу. А выходил ли он из нее? Ведь даже в тесной тюремной камере он не переставал
работать.
С сегодняшнего дня он снова будет отвечать на улыбки, пожимать руки и обниматься, слегка
похлопывая ладонью по спине. И его будут также похлопывать, словно успокаивая перед
неприятностями.
Фруктовый базар был маленьким, будничным. Он не походил на те яркие торговые ряды, возле
которых сидели заключенные, ожидая подаяния.
Но этот базар тоже напоминал о недавних днях. И Махмуд-бек невольно пошел быстрее. Шамсутдин
понял его. В это тревожное, трудное время Шамсутдин научился понимать его по малейшему жесту,
одному взгляду.
В «Ферганской чайхане» тоже мало что изменилось. Хозяин бросился навстречу Махмуд-беку, обнял
его, засыпал десятком вопросов о здоровье, самочувствии, благополучии. Не ожидая ответа (и так видно,
как выглядит Махмуд-бек!), начал жаловаться на невзгоды и трудное время, на дороговизну и отсутствие
настоящих посетителей, которые не ожидают сдачи.
Хозяин усадил Махмуд-бека и Шамсутдина в угол. Пусть порядочным людям не мешают разные
бродяги и нищие.
В чайхане стихло. Редкие посетители изучающе осматривали Махмуд-бека. Некоторых эмигрантов
Махмуд-бек знал и почтительным кивком здоровался с ними. В наступившей тишине звякнула крышка
чайника. Она болталась на веревочке. Хозяин старательно обварил чайник кипятком, потом шмыгнул с
ним в каморку. Разумеется, за какой-то особой заваркой.
Он принес поднос с фруктами, поставил чайник и доверительно шепнул:
– Китайский... Из Кашгара получил.
Чай был терпким, вкусным. Его аромат, пожалуй, почувствовали посетители.
– Еще что?
– спросил хозяин.
Махмуд-бек улыбнулся. Ему всегда нравился этот добрый, искренний человек. Судьба забросила его
в далекий край, но не сломала, не ожесточила. И не было более счастливых минут у чайханщика, чем те,
когда кто-нибудь заводил разговор о Фергане, восторгался тополями, урюковыми садами, торопливыми