До седьмого колена
Шрифт:
– Популярный еженедельник «Московский полдень», – говорило радио бодрым женским голосом, – ссылаясь на конфиденциальный источник, близкий к проводящим расследование органам, утверждает, что в деле об убийстве музыкального продюсера Виктора Артюхова и его жены популярной телевизионной ведущей Лены Зверевой появились новые обстоятельства. Вчера в Москве был задержан подозреваемый в совершении этого преступления, у которого обнаружили пакет с личными вещами убитых. Подозреваемый упорно отрицает свою вину в тройном убийстве – напомним, что вместе с Виктором Артюховым и Леной Зверевой был убит тракторист сельскохозяйственного кооператива «Красная Слобода» Василий Головин, – однако обнаруженные при нем улики, по мнению лиц, проводящих следствие, неопровержимо свидетельствуют о его причастности к совершению данного преступления, которое следствие склонно квалифицировать как заказное убийство.
– Пропадите вы пропадом, – сказал Юрий, выключая радио. –
Ему никто не ответил, поскольку в машине он был один, если не считать полуторалитровой бутылки пива и пакета с тремя вялеными воблами. Бутылка молча потела конденсатом, а вобла также молча таращила на Юрия покрытые соляной коркой глаза, округлив, словно от повышенного внимания, широко разинутые зубастые рты. Взгляд мертвых рыбьих глаз был неприятен, в нем чудился немой упрек, и Юрий, протянув руку, перевернул пакет так, чтобы вобла смотрела не на него, а в дверцу.
Квартира встретила его тишиной, прохладой и знакомым с детства запахом – неопределенным, но сильным и легко узнаваемым, который не могли вытравить ни ремонты, ни холостяцкая привычка Юрия курить где попало. Захлопнув за собой дверь, Юрий сразу прошел на кухню, бросил на стол вынутую из почтового ящика газету и сунул в морозилку пиво – конденсат на бутылке уже высох, а это означало, что пиво нагрелось до комнатной температуры и его снова надо охлаждать. Пока холодильник занимался этим ответственным делом, Юрий сходил в ванную и еще раз принял душ, потому что, стоя в пробке по дороге домой, опять ухитрился вспотеть.
Из душа он вышел бодрым, посвежевшим и благоухающим дорогим французским одеколоном. Этот одеколон его заставил купить все тот же Димочка Светлов; самому Юрию было глубоко плевать, чем от него пахнет после бритья, его в этом плане вполне устраивали «Шипр» и «Тройной», однако Димочке удалось его переубедить. То есть не переубедить, конечно, поскольку выдвигаемые Димочкой аргументы в пользу французской парфюмерии все равно казались Юрию надуманными, а сам вопрос мелким и не стоящим такого пространного и эмоционального обсуждения, – просто согласиться было легче, чем спорить, и Юрий вместе с Димочкой отправился в дорогой парфюмерный магазин и позволил господину главному редактору выбрать себе одеколон, каковой одеколон безропотно оплатил, хотя стоил он как целая коробка того же «Шипра». Жена Димочки, понюхав одеколон, одобрила выбор супруга, сказав, что запах очень приятный и в высшей степени мужской, как раз для Юрия, и на этом вопрос был закрыт. С тех пор Юрий, не рискуя экспериментировать, время от времени наведывался в знакомый магазин, вежливо раскланивался со знакомыми продавщицами и покупал там один и тот же одеколон – тот самый, который он про себя окрестил «редакторским».
Ожидая, пока охладится пиво, Юрий присел к столу и развернул газету. Это был все тот же «Московский полдень» – сорок восемь страниц белиберды, в равных пропорциях смешанной с полезной информацией и рекламой. Еженедельник Юрий никогда не покупал и не выписывал, тот время от времени вдруг начинал сам собой появляться у него в почтовом ящике. Это происходило, когда Светлов, спохватившись, по старой дружбе оформлял ему полугодовую бесплатную подписку. Иногда Димочка забывал спохватиться, и «Московский полдень» на какое-то время исчезал из почтового ящика. Юрий по этому поводу ничего не предпринимал, твердо зная, что когда-нибудь господин главный редактор о нем вспомнит, снимет трубку внутреннего телефона, вызовет отдел подписки и отдаст соответствующее распоряжение. Когда газета переставала приходить, Юрий чувствовал, что ему как будто чего-то не хватает; когда же она приходила, вот как сейчас, он неизменно обнаруживал, что читать в ней нечего – треть написанного представлялась ему не стоящей внимания ерундой, треть – откровенным враньем, а остальное место занимала реклама, которую он вообще никогда не читал.
Пробежав глазами рубрику анекдотов и пару раз улыбнувшись, Юрий перевернул страницу – читал он, как водится, с конца, с последней полосы, постепенно подбираясь к передовице, – и наткнулся на раздел уголовной хроники. Тут, как и следовало ожидать, имела место довольно пространная заметка об убийстве Артюхова и Зверевой, в коей подробно излагалось то, что Юрий уже слышал час назад по радио. Правда, тогда он не дослушал до конца и сейчас, бегло просмотрев заметку, обогатился информацией о главном подозреваемом. Это был коренной москвич, несудимый, в данный момент нигде не работающий, склонный к злоупотреблению спиртным; свою вину он отрицал, а по поводу обнаруженных при нем улик ничего пояснить не мог,
«Дерьмо, – с раздражением подумал Юрий, закуривая сигарету. – Сразу видно, что менты до смерти рады, заполучив козла отпущения. Никакой он, судя по всему, не киллер, никого он не убивал, а пакет этот несчастный, наверное, подобрал где-нибудь на помойке. Вот только доказать, что он не верблюд, ему теперь вряд ли удастся. Отобьют ему все внутренности, пытаясь выведать имя заказчика, а потом предложат взять все на себя, и получится убийство на почве личной неприязни при отягчающих обстоятельствах, и загремит он, куда Макар телят не гонял, на исторически значимый срок. Вот это погулял парень, вот это дернул водочки в свое удовольствие! С одной стороны, так ему, дураку, и надо, а с другой – не многовато ли будет за какой-то лишний стакан?»
Еще он подумал, что было бы не худо показать эту заметку Сереге Веригину, сопроводив показ лекцией соответствующего содержания: вот, дескать, до чего водка доводит! Ему немедленно стало тошно от себя самого, и он решил, что Веригин – человек взрослый и сам в состоянии за себя отвечать. К тому же его, Веригина, и без Юрия есть кому пилить. Интересно, подумал он, Серега уже вернулся домой или все еще где-то бродит? До сих пор скандалы в семье Веригиных угасали так же быстро, как и вспыхивали, хотя из дома Серегу пока еще ни разу не выгоняли. Юрий задумчиво посмотрел в сторону комнаты, где стоял телефон. Конечно, не мешало бы позвонить Людмиле Веригиной, спросить что да как... А с другой стороны, ну, какое ему до всего этого дело? Веригина, чего доброго, начнет потом рассказывать направо и налево, что, как только она избавилась от своего беспутного мужика, к ней тут же, прямо на следующий день, начал бить клинья завидный кавалер из соседнего подъезда – одинокий, симпатичный, малопьющий и состоятельный – не то, что ее раздолбай... Уж кому-кому, а Сереге она это скажет обязательно, при первой же встрече, и тот, дурак, немедленно примчится выяснять отношения. Кому это надо? Да никому! Разве что все той же Людмиле Веригиной, которая жить не может без скандалов, они для нее как воздух...
Юрий сложил и оттолкнул от себя газету. Пиво пролежало в холодильнике около получаса – маловато для того, чтобы по-настоящему охладиться, но тянуть дальше не было сил. Он встал, открыл холодильник, вынул пиво из морозилки и сразу же свернул пластмассовый колпачок. Пиво коротко пшикнуло, над горлышком поднялся легкий дымок. Юрий крякнул, потянулся к сушилке за чистым стаканом, и в это время в прихожей раздался звонок.
– Чтоб тебя! – сказал Юрий.
Открывать ему не хотелось – хотелось пить холодное пиво и заедать его воблой. В дверь продолжали названивать – не так настойчиво, как это делал давеча Веригин, но тоже без излишней скромности. «Что за жизнь? – с тоской и раздражением подумал Юрий, снова вставая из-за стола и с огромной неохотой направляясь в прихожую. – Ведь, казалось бы, один как перст, никому на свете не нужен – живи в свое удовольствие, делай что в голову взбредет! Так нет же, пива и то спокойно попить не дадут. С цепи сорвались, честное слово! Если это опять Веригин явился, отдам ему его шмотки и выставлю за дверь. Сколько можно, надоел хуже горькой редьки...»
Он открыл дверь, как обычно забыв посмотреть в глазок, и инстинктивно отступил на шаг, потому что на площадке стоял никакой не Веригин, а его жена, Людмила. Юрию сразу вспомнилось, что на нем ничего нет, кроме растянутых спортивных штанов; он схватил с вешалки и напялил на себя первое, что подвернулось под руку. Это оказалась его зимняя куртка на меху, и Юрий подумал, что теперь выглядит еще глупее, чем минуту назад, когда стоял голый по пояс.
Впрочем, Веригиной было не до тонкостей. Как всегда, без приглашения она втиснулась в прихожую и, наверное, пошла бы дальше, если бы на дороге у нее не стоял Юрий. В тесном пространстве малогабаритной прихожей царил интимный полумрак; незваная гостья стояла в каких-нибудь двадцати сантиметрах от Юрия, и даже на таком расстоянии, дистанционно, чувствовалось, какая она теплая, мягкая, пышнотелая и гладкая. От нее вкусно пахло домашней стряпней, духами и, как ни странно, валерьянкой. «Вот семейка, – с раздражением подумал Юрий. – Сначала один приперся, за ним другая „. Что им здесь, проходной двор? Я им кто, спрашивается, – семейный психолог? Сейчас непременно начнет выпытывать, не заходил ли ко мне ее муженек, не здесь ли он укрылся от ее праведного гнева, а если не здесь, то куда его, черта усатого, понесло...»