До седьмого колена
Шрифт:
Убийца перешел ручей вброд и остановился по колено в сочных раскидистых лопухах, утирая вспотевший лоб кепкой. Потом, будто спохватившись, бросил кепку на землю, аккуратно положил рядом пакет, вернулся к ручью и тщательно ополоснул лицо, руки и шею. К мокрой коже назойливо липла мошкара; убийца закурил новую сигарету, поискал глазами вокруг и, наклонившись, выволок из кустов еще одно тело. Теперь перед ним в лопухах лежал явно похожий на него мужчина – такой же загорелый, костлявый, небритый, с прилипшими ко лбу жидкими прядями спутанных и редких рыжеватых волос. На убитом были замасленные рабочие штаны и линялая клетчатая рубашка, распахнутый ворот которой позволял видеть на худой жилистой шее отчетливые черно-синие отпечатки чьих-то сильных пальцев. Убийца
– Владей, братан, – негромко сказал он, – нам чужого не надо. Все на месте, даже сигареты. Правда, одну я выкурил. – Слушай, как ты курил это дерьмо? Им же только тараканов травить...
Говоря, он вытащил из кармана моток прочного нейлонового шнура, в меру грязного и затасканного, чтобы сойти за имущество убитого тракториста, перочинным ножом отхватил от него кусок нужной длины, бросил остаток в траву и несколькими точными движениями соорудил скользящую петлю. Выбрав над головой сук попрочнее, он привязал к нему конец шнура, поднял мертвеца и накинул петлю ему на шею. Затем убийца отпустил тело; веревка натянулась, сук выгнулся, но не сломался, выдержал. Тело несколько раз качнулось на пружинящем суку и повисло неподвижно, подогнув под себя ноги и свесив голову на бок. Безжизненно повисшие вдоль тела руки были черны от въевшегося машинного масла, от мертвеца ощутимо попахивало соляркой и водочным перегаром. Носком сапога убийца выкатил из лопухов и подтолкнул поближе к повешенному пустую бутылку из-под водки. Оглядев дело рук своих, он удовлетворенно кивнул. Внешне все выглядело очень просто: напившийся паленой водки тракторист тронулся умом и, войдя в пьяный раж, порешил на дороге двоих не понравившихся ему горожан. А потом пришел в себя, понял, что натворил, пошел в овраг, выпил на посошок и повесился. На первый взгляд все выглядело вполне очевидным, но вот именно и только на первый взгляд. Только слепой мог не заметить синевших на шее трупа отпечатков пальцев, и убийца очень надеялся, что среди тех, кто будет расследовать убийство, слепых не окажется.
– Думаю, этим не обманешь даже местного участкового, – обращаясь к повешенному, будто советуясь с ним, рассудительно сказал убийца. – А ты как полагаешь, братишка? А? Не знаешь? То-то, что не знаешь. Я, брат, тоже не знаю, а надо бы знать. Кому же знать, как не нам с тобой?
Оглядевшись, он поднял с земли замасленную кепку и нахлобучил ее на голову мертвому трактористу, надвинув козырек до самой переносицы. Вид у трупа получился донельзя нелепый, что и требовалось доказать.
– Вот так в самый раз будет, – сказал убийца. – А если эти бараны все-таки поведутся, ничего не заметят, в следующий раз придумаем что-нибудь посмешнее. Ну, братан, ты здесь отдыхай, а у меня дела. Без обид, заметано? Все, виси, мне пора.
Он подобрал пакет и, больше не оборачиваясь, стал взбираться по склону, противоположному тому, по которому спустился в овраг. Выбравшись наверх, он остановился, внимательно огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, выкатил из кустов старенький «Ковровец» с густо залепленным грязью регистрационным номером. Мотоцикл завелся с громким треском; облако сизого дыма, путаясь в кустах, поплыло над оврагом. Убийца оседлал мотоцикл, включил скорость и по утоптанной тропинке, что вела наискосок через вспаханное поле, поехал к дороге.
Недалеко от того места, где проселочная дорога выходила на шоссе, она ныряла в березовый перелесок. Здесь убийца остановил мотоцикл, откатил его подальше в лес, снял с багажника спортивную сумку и не спеша переоделся. Завалив сослуживший свою службу мотоцикл сучьями, он вразвалочку двинулся к шоссе. Услышав впереди себя несмолкающий шум большой дороги, похожий на отдаленный рокот прибоя, и увидев в просветах между стволами берез мелькающие цветные пятна проносящихся по шоссе автомобилей, убийца свернул под прямым углом и пошел параллельно трассе. Пройдя лесом километра полтора, он выбрался на дорогу и увидел, что немного ошибся в расчетах: оставленный на обочине автомобиль
Убийца перешел дорогу и сел за руль немолодой «восьмерки» с пятнами ржавчины на крыльях. Двигатель завелся с пол-оборота; убийца дисциплинированно включил указатель левого поворота, выбрался с обочины на проезжую часть и дал газ. Простоявшая полдня на солнцепеке машина была раскалена, как духовка; убийца опустил стекло слева от себя, ловко закурил одной рукой и втолкнул кассету в приемную щель магнитолы. «Братва, не стреляйте друг в друга», – запел хрипловатый задушевный баритон. Убийца задумчиво покивал головой, соглашаясь с певцом, поерзал на сиденье, принимая более удобную позу, и погнал машину прочь от Москвы.
Он сделал огромный крюк протяженностью километров в двести и въехал в город совсем с другой стороны, ухитрившись не привлечь к себе ничьего внимания. Недалеко от Центра он остановил машину и вышел, с удовольствием разминая затекшее тело. Заметив поблизости пластиковую раковину таксофона, убийца двинулся туда, закуривая на ходу. Он вставил в прорезь аппарата карточку, по памяти набрал знакомый номер, послушал длинные гудки, беспечно дымя сигаретой и глазея на легко одетых девушек, и, когда на том конце провода сняли трубку, сказал:
– Это я. Первого можешь вычеркнуть.
– Даллас? – после короткой паузы спросили на том конце.
– Ага, – сказал убийца и подмигнул проходившей мимо девушке. Девушка поспешно отвернулась и сделала крюк, чтобы подальше его обойти.
– Ты все сделал, как я велел?
– В лучшем виде, – сказал убийца.
– Хорошо, – сказал голос в трубке. – Пока можешь отдыхать, я тебя найду. А пакет?
– Пока со мной, – ответил убийца. – Ничего, я его сейчас пристрою.
– Аккуратно, – напомнил голос в трубке.
– Аккуратный – это мое детское прозвище, – сказал убийца и, не прощаясь, повесил трубку.
Выходя из телефонной будки, он столкнулся с каким-то пьяным, который брел по тротуару без руля и ветрил, выписывая заплетающимися ногами затейливые кренделя.
– Аккуратнее, братишка, – сказал убийца миролюбиво.
– Смотри, куда прешь, рожа, – одновременно с ним прорычал пьяный.
Язык у него заплетался, широкая физиономия пламенела нездоровым румянцем, усы стояли торчком, волосы были всклокочены, а подол рубашки с одной стороны выбился из-за пояса брюк. Судя по одежде, внешнему виду и манерам, это был типичный лох, серая законопослушная скотинка, в честь неизвестного праздника налакавшаяся до полного беспамятства среди бела дня. Это глупое животное находилось в той стадии опьянения, когда любой кролик начинает чувствовать себя львом и всячески стремится это доказать. Словом, явление было вполне обыденное, и убийца наверняка не счел бы его достойным внимания, но пьяный придерживался на этот счет несколько иного мнения. Похоже было на то, что он счел себя оскорбленным или ущемленным в каких-то своих, одному ему ведомых правах. Как бы то ни было, он ловко заступил пытавшемуся обойти его убийце дорогу, довольно сильно толкнул его в плечо открытой ладонью, покачнулся на нетвердых ногах, вцепился обеими руками в куртку своего оппонента и, дыша на него парами неусвоенного алкоголя, агрессивно поинтересовался:
– Че те надо, педрила? Че ты тут ползаешь, петушина безглазая?
На миг убийце показалось, что это неспроста, что заказчик решил рассчитаться с ним не деньгами, а засунутым под ребро перышком. В следующее мгновение он прогнал эту мысль: пьяный был пьян по-настоящему, без дураков, и то, что он сейчас вытворял, было следствием обычного пьяного куража. Умнее всего было бы отцепить его от себя и спокойно уйти, однако убийца совсем недавно вернулся в Москву из мест, где намеки на нетрадиционную сексуальную ориентацию не принято было оставлять без внимания. Реакция на такие намеки вошла у него в плоть и кровь, сделавшись неотъемлемой частью натуры, и его костлявый кулак вошел в плотное соприкосновение со слюнявыми губами пьяного раньше, чем убийца успел подумать, стоит ли связываться с дураком.