Добрые времена
Шрифт:
Генерал насмешливо покосился на него.
— До границы еще более двухсот километров. Кроме того — впереди боевое охранение. Ну, думайте. Что надо предпринять?
Ромка живо себе представил изнурительный переход по горам и неожиданно для себя выпалил:
— Отдохнуть!
Генерал живо повернулся к нему.
— Кто сказал? Бессонов? Правильно, товарищ Бессонов. Командир взвода прежде всего должен подумать об отдыхе своих солдат. Значит, нужно всех обойти, поинтересоваться, не натер ли кто ногу, оказать помощь, приободрить острым словцом уставших, позаботиться, чтобы все хорошо поели.
— Вы здесь сегодня хорошо отвечали на самые хитроумные вопросы, — продолжал он. — Чувствуется, что знания есть, и надежные. Но командир взвода — не просто тактик. Он в первую очередь — старший товарищ своих солдат, наставник. Поэтому каждому из вас надо знать своих солдат, заботиться об их хорошем настроении. Тогда они вашу любую команду будут выполнять не просто по уставу, а с воодушевлением. Ясно? Гуманное, отеческое отношение к солдату всегда было традиционным в русской армии. Вспомните, как относились к солдатам Суворов и Кутузов. Ну, а в Советской Армии тем более дисциплина зиждется на уважительном отношении друг к другу. Все ясно, «отцы-командиры»?
— Ясно, — послышались голоса.
— Товарищ генерал, можно закурить? — спросил кто-то из студентов.
Тот пожал плечами:
— Раз была команда «вольно», значит, можно. Хотя я сам лично категорически против. Мой вам совет, как старшего товарища, — бросайте немедленно, пока не втянулись.
— А вы сами никогда не курили? — спросил Родневич.
— Сам никогда, а вот друга из-за курения потерял, — помрачнел генерал.
— Как это, расскажите!
Генерал покачал головой:
— Да особенно и рассказывать нечего. Были в ночном поиске. Залегли у немецкого штаба, чтобы взять «языка», а друг...
— Закурил?
— Нет. Но поскольку был заядлым курильщиком, начал вдруг кашлять и остановиться не может. Часовой услышал и очередью по кустам... Еле ушли, а друг, так не приходя в сознание, и скончался.
Наступила пауза, потом генерал сказал:
— Ну, хватит воспоминаний. Уже поздно.
Действительно, холмы уже окрасились алыми отблесками заката, предвещающими хорошую погоду. Генерал скомандовал:
— Старший лейтенант, постройте роту.
Торжественно выпрямившись во весь свой гигантский рост, он пророкотал:
— Товарищи офицеры! Поздравляю с успешной сдачей экзаменов!
С удовлетворением улыбнулся, услышав на редкость единодушное и раскатистое «ура!».
— Денек вам на отдых. Чтоб все письма домой написали обязательно! А послезавтра начинается ваша стажировка в качестве помкомвзводов в регулярных частях. Можете отправляться на ужин.
Хоть и знатный выдался денек и вроде бы все падали с ног от усталости, однако после отбоя никто не отправился спать. Слишком велико было возбуждение. Тесно расселись по лавкам под грибком, а Стас достал свою старинную гитару, памятную еще с целины. Не пел, а просто перебирал аккорды.
— Ну что, господа гусары, приуныли? — насмешливо спросил ребят подошедший Ванечкин. — А ну-ка, Родневич, подкинь гитару!
Перебирая струны, проверил настройку.
— Вы на гитаре играете, товарищ старший лейтенант? — не пытаясь скрыть изумления, спросил Рожнов.
— Не только на гитаре. И на фоно могу сбацать при случае! Чай, еще в суворовском проходили! — дурачился Ванечкин.
Гитара, почувствовав руку мастера, заиграла совсем по-другому. Дивно, с затейливыми переливами поплыла мелодия цыганочки.
— Я, кстати, — сказал вдруг Ванечкин, — в вашем институте на вечерах не раз бывал. Девчата у вас красивые!
Студенты вспомнили, что действительно видели в институте смущенных краснеющих курсантов, обычно мнущихся по углам.
— А что, старший лейтенант, вы еще не обременены узами Гименея? — спросил Стас.
— Нет, — вздохнул Ванечкин. — Не так это просто. Особенно москвички — как узнают, что придется с благоверным по всему Союзу кататься — так от ворот поворот.
— Скажи проще: значит, не любит, — убежденно сказал Ромка.
— Значит, так, — согласился Ванечкин.
Всем стало немножко жалко старшего лейтенанта.
— Не тушуйся, старлей, найдется еще единственная и неповторимая, — великодушно хлопнул его по плечу Боб. — Да что там! Вот вернемся в Москву, я тебе такую невесту сыщу!
— Дочку врача-косметолога, — ехидно подсказал Светик.
— А что, косметологи — не люди? — обиделся Боб.
— Спасибо, ребята, но я уж как-нибудь сам разберусь. Семейное счастье — штука тонкая. Не случайно англичане говорят: «Май хаус ис май кастл».
— Мой дом — моя крепость? — переспросил Ромка. — Но я понимаю эту пословицу в смысле — «мое не тронь».
— Конечно, тут и частнособственническое можно дать толкование. Но я, скорей, понимаю так, что, дескать, нечего лезть в чужую семью.
— А вы что, и английский проходили? — с явной издевкой спросил кто-то.
— Английский знаю в совершенстве, французский и немецкий — со словарем, — сухо, но не без вызова сказал Ванечкин. — А сейчас думаю на восточные языки приналечь. У нас в части, кстати, кружок создается.
Анохин даже присвистнул от удивления.
— Что, брат Светик, — шутливо обратился к нему Ванечкин, — не очень вписывается современный офицер в стереотип солдафона, а? Инертность мышления — страшная штука. Очень легко наделать непоправимых ошибок, если считать свое мнение раз и навсегда непогрешимым.
Со скамейки вдруг раздался заливистый храп.
— Э, да Рожнов уже спит. Пора и нам, ребятки, на покой. Утро вечера мудренее.
* * *