Добрые времена
Шрифт:
Генерал насмешливо покосился на него.
— До границы еще более двухсот километров. Кроме того — впереди боевое охранение. Ну, думайте. Что надо предпринять?
Ромка живо себе представил изнурительный переход по горам и неожиданно для себя выпалил:
— Отдохнуть!
Генерал живо повернулся к нему.
— Кто сказал? Бессонов? Правильно, товарищ Бессонов. Командир взвода прежде всего должен подумать об отдыхе своих солдат. Значит, нужно всех обойти, поинтересоваться, не натер ли кто ногу, оказать помощь,
— Вы здесь сегодня хорошо отвечали на самые хитроумные вопросы, — продолжал он. — Чувствуется, что знания есть, и надежные. Но командир взвода — не просто тактик. Он в первую очередь — старший товарищ своих солдат, наставник. Поэтому каждому из вас надо знать своих солдат, заботиться об их хорошем настроении. Тогда они вашу любую команду будут выполнять не просто по уставу, а с воодушевлением. Ясно? Гуманное, отеческое отношение к солдату всегда было традиционным в русской армии. Вспомните, как относились к солдатам Суворов и Кутузов. Ну, а в Советской Армии тем более дисциплина зиждется на уважительном отношении друг к другу. Все ясно, «отцы-командиры»?
— Ясно, — послышались голоса.
— Товарищ генерал, можно закурить? — спросил кто-то из студентов.
Тот пожал плечами:
— Раз была команда «вольно», значит, можно. Хотя я сам лично категорически против. Мой вам совет, как старшего товарища, — бросайте немедленно, пока не втянулись.
— А вы сами никогда не курили? — спросил Родневич.
— Сам никогда, а вот друга из-за курения потерял, — помрачнел генерал.
— Как это, расскажите!
Генерал покачал головой:
— Да особенно и рассказывать нечего. Были в ночном поиске. Залегли у немецкого штаба, чтобы взять «языка», а друг...
— Закурил?
— Нет. Но поскольку был заядлым курильщиком, начал вдруг кашлять и остановиться не может. Часовой услышал и очередью по кустам... Еле ушли, а друг, так не приходя в сознание, и скончался.
Наступила пауза, потом генерал сказал:
— Ну, хватит воспоминаний. Уже поздно.
Действительно, холмы уже окрасились алыми отблесками заката, предвещающими хорошую погоду. Генерал скомандовал:
— Старший лейтенант, постройте роту.
Торжественно выпрямившись во весь свой гигантский рост, он пророкотал:
— Товарищи офицеры! Поздравляю с успешной сдачей экзаменов!
С удовлетворением улыбнулся, услышав на редкость единодушное и раскатистое «ура!».
— Денек вам на отдых. Чтоб все письма домой написали обязательно! А послезавтра начинается ваша стажировка в качестве помкомвзводов в регулярных частях. Можете отправляться на ужин.
Хоть и знатный выдался денек и вроде бы все падали с ног от усталости, однако после отбоя никто не отправился спать. Слишком велико было возбуждение. Тесно расселись по лавкам под грибком, а Стас достал свою старинную
— Ну что, господа гусары, приуныли? — насмешливо спросил ребят подошедший Ванечкин. — А ну-ка, Родневич, подкинь гитару!
Перебирая струны, проверил настройку.
— Вы на гитаре играете, товарищ старший лейтенант? — не пытаясь скрыть изумления, спросил Рожнов.
— Не только на гитаре. И на фоно могу сбацать при случае! Чай, еще в суворовском проходили! — дурачился Ванечкин.
Гитара, почувствовав руку мастера, заиграла совсем по-другому. Дивно, с затейливыми переливами поплыла мелодия цыганочки.
— Я, кстати, — сказал вдруг Ванечкин, — в вашем институте на вечерах не раз бывал. Девчата у вас красивые!
Студенты вспомнили, что действительно видели в институте смущенных краснеющих курсантов, обычно мнущихся по углам.
— А что, старший лейтенант, вы еще не обременены узами Гименея? — спросил Стас.
— Нет, — вздохнул Ванечкин. — Не так это просто. Особенно москвички — как узнают, что придется с благоверным по всему Союзу кататься — так от ворот поворот.
— Скажи проще: значит, не любит, — убежденно сказал Ромка.
— Значит, так, — согласился Ванечкин.
Всем стало немножко жалко старшего лейтенанта.
— Не тушуйся, старлей, найдется еще единственная и неповторимая, — великодушно хлопнул его по плечу Боб. — Да что там! Вот вернемся в Москву, я тебе такую невесту сыщу!
— Дочку врача-косметолога, — ехидно подсказал Светик.
— А что, косметологи — не люди? — обиделся Боб.
— Спасибо, ребята, но я уж как-нибудь сам разберусь. Семейное счастье — штука тонкая. Не случайно англичане говорят: «Май хаус ис май кастл».
— Мой дом — моя крепость? — переспросил Ромка. — Но я понимаю эту пословицу в смысле — «мое не тронь».
— Конечно, тут и частнособственническое можно дать толкование. Но я, скорей, понимаю так, что, дескать, нечего лезть в чужую семью.
— А вы что, и английский проходили? — с явной издевкой спросил кто-то.
— Английский знаю в совершенстве, французский и немецкий — со словарем, — сухо, но не без вызова сказал Ванечкин. — А сейчас думаю на восточные языки приналечь. У нас в части, кстати, кружок создается.
Анохин даже присвистнул от удивления.
— Что, брат Светик, — шутливо обратился к нему Ванечкин, — не очень вписывается современный офицер в стереотип солдафона, а? Инертность мышления — страшная штука. Очень легко наделать непоправимых ошибок, если считать свое мнение раз и навсегда непогрешимым.
Со скамейки вдруг раздался заливистый храп.
— Э, да Рожнов уже спит. Пора и нам, ребятки, на покой. Утро вечера мудренее.
* * *