Добрые времена
Шрифт:
— Нет, не сказал бы. И с тещей, и с тестем отношения вроде нормальные. Даже когда мы с женой спорим, они вроде мою сторону принимают, а все равно — жизни нету. Никакой самостоятельности. Пусть будет плохое, но свое. Понимаете? И вообще мой совет — не спешите жениться. Я бы сейчас ни за какие коврижки.
— Правильно! — поддержал его Рожнов. — Надо сначала нагуляться как следует.
— Позволь. Ты же говорил, что у тебя — невеста. У нее еще мама...
— Врач-косметолог! — радостно подсказал Боб. — Сказочная женщина — по пятьдесят рублей в день зашибает!
— Тебе-то что? Ты же на дочке жениться собираешься?
— Как что? — возмутился Боб. — Она Кларе кооперативную квартиру пообещала. Деньги нам на ресторан дает. И вообще подарки делает! Вот часы — ее подарок на день рождения. Плохо разве?
— Ну, а Клару свою ты любишь? — спросил Ромка.
— Девушка она вроде неплохая, — раздумчиво протянул Боб.
— Значит, любишь?
— Чего привязался, — отмахнулся Рожнов. — Какое это имеет значение!
— Как какое? Или ты идешь на брак по расчету?
— Ну, в общем-то, конечно, где-то...
— Не лги! За часы, значит, продался да за кооперативную квартиру?
— Так и что! — рассердился Боб. — Материальная база в семейной жизни главное. Вон тебе и Стас скажет. Это ты такой карась-идеалист. Такая девушка тебя полюбила, дочка профессора, сейчас, глядишь, уже в аспирантуре бы ошивался.
— Боб Сеич, лучше прекрати! — голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Ромка.
— А почему действительно у вас с Леночкой расклеилось? — невинно спросил Родневич. — Такая вроде бы видная пара получалась...
— Потому и расклеилось... — буркнул Ромка и, не желая продолжать разговор, вышел из палатки.
Хотя горизонт еще голубел, на небе вспыхивали одна за другой звезды. Из палаток доносился неясный гул, прерываемый смехом. Бойцы обсуждали минувший день. Ромка прошел дальше, где под грибком стояли скамейки. Плюхнулся на одну из них, зябко поежился от вечерней прохлады и спрятал кисти рук под мышками. Сосредоточенно глядя перед собой и ничего не видя, вспоминал Леночку.
Был институтский вечер, посвященный окончанию зимней сессии. Их последней сессии. Впереди — дипломная работа и прощай, «альмаматер»! Поэтому четверокурсники чувствовали себя в некотором роде именинниками. Потряхивая воображаемыми сединами, они снисходительно поглядывали на беспечно веселящуюся молодежь.
— Чистые телята, — фыркнул Светик, — ишь, как взбрыкивают.
Он показал глазами на стайку девчонок второго курса, шедших хороводом вокруг долговязого очкастого парня.
— Как на Вадикины именины испекли мы каравай! — кричали они, с озорством поглядывая на старшекурсников, как бы приглашая их присоединиться к веселью.
Ромка и Светик, пробиравшиеся было к «своим» девчатам, сгрудившимся стайкой в противоположном углу актового зала, приостановились, не сговариваясь. В самом деле, кого они там не видели?
Может, Ирку, которая по осени неожиданно выскочила замуж за известного спортсмена? Хотя сегодня она на вечере без своего благоверного, чье мужественное лицо иссечено бесчисленными шрамами то ли от клюшки, то ли от шайбы, говорить с ней Ромка не хотел. В нем еще тлела обида, причем не столько за себя, сколько вообще за всю мужскую часть института. Променять столь интеллектуальных ребят на какого-то увальня, чей словарный запас чуть больше, чем у Эллочки-людоедки.
Ослепленный ревностью, Ромка не хотел видеть столь привлекательных качеств спортсмена, как простота, лишенная какой-либо позы, мужественность, порядочность.
Потому что, если уж быть предельно честным с самим собой, в глубине души Ромка продолжал любить ее. И не раз в его воображении представала картина, как Ирка, сломленная и несчастная, подходит к нему, кладет руки на плечи и говорит:
— Ромочка! Я все поняла. Этот спортсмен не для меня. Ты простишь?
А он, ничего не говоря, просто прижимает ее к себе...
В общем, не было смысла растравлять старые раны. Светик тоже обиженно косил глазами в ту сторону. Когда Мишка, став министерским чиновником, столь разительно изменился, Натэллочка резко оборвала их отношения. И Светик воспрянул духом, чувствуя, что его шансы возрастают. Он тут же пригласил Натэллочку в кино, потом проводил ее до дому и у подъезда, подвергнув резкой критике разных конъюнктурщиков, намекнул, что есть вокруг настоящие парни, которые способны на проявление самых пылких чувств. Об этом со смехом поведала Натэллочка всей группе на следующее же утро. Вероломство жестокой красавицы столь потрясло Светика, что он не разговаривал с ней вот уже три недели, хотя Натэллочка не раз искала пути к примирению.
Два «Печорина» вроде бы случайно приостановились, с любопытством поглядывая на веселящуюся молодежь. Ромка обратил внимание на высокую девушку с золотистой копной волос, бывшую здесь явной заводилой. Он ее знал. Это была Леночка, дочка профессора из института. Они уже не раз сталкивались то в библиотеке, то в коридорах института, и каждый раз Леночка одаривала его полным восхищения взглядом своих ясных, голубых глаз, от чего Ромка поневоле краснел.
Вот и сейчас она неожиданно остановила круговое движение и крикнула:
— Мальчики! Давайте к нам в хоровод. Мы Вадика чествуем в связи с его тезоименитством!
— Да куда уж нам уж! — снисходительно, опережая Ромку, ответил Светик. — Мы вроде как пенсионеры!
В этот момент грянул самодеятельный джаз, и Ромке не оставалось ничего другого, как пригласить Леночку. Обняв ее за талию, он в неторопливом ритме вел ее, осторожно обходя прыгающих друг против друга парней и девчат.
Леночка вопросительно подняла глаза:
— Это же твист!
— Ну и что? — парировал Ромка. — Ведь суть танца в чем? В том, что мужчина держит в объятиях женщину. А это, — он кивнул на танцующих рядом, — полная профанация танца. Вырождение. Вот увидишь, все равно вернутся к прежнему. Ведь смысл танца теряется! Так можно и со стулом танцевать, и с печкой!
Леночка благодарно прильнула к нему своим крупным телом.
— И правда! Так хоть поговорить можно, да?
— Конечно!
— Мне очень капустник понравился, а вам? Особенно пародия на зарубежный детектив.
Ромка, сочинивший именно этот скетч, скромно признался в авторстве.
— Ой, какой вы умный! А трудно сочинять? — тараторила Леночка.
— Так, так! — услышал Ромка иронический Алкин голосок, оказавшейся рядом в паре с каким-то незнакомым типом. — Ирочка там сохнет одна, а он тут амуры строит!