Добрые времена
Шрифт:
— Показалось это тебе. Понятно?
Алка мгновенно поняла, что уже не до шуток, и легко согласилась:
— Эту сплетню второкурсницы пустили. Вроде им сама Леночка...
— Прикуси язык. Жениться в обозримом будущем я не собираюсь.
Выходя из аудитории, он натолкнулся на поджидавшую его и откровенно сияющую Леночку. Стараясь не обращать внимание на проплывающих мимо с ехидными улыбочками девчонок, Ромка грубовато спросил:
— Ты — ко мне?
— Сегодня мама
— О чем?
— Что мы с тобой поженимся.
Ромка сморщился.
— Вот что. Идем куда-нибудь в пустую аудиторию, здесь не дадут поговорить.
Усадив ее на стол, он заходил нервно из угла в угол и наконец сказал:
— Ты зачем своим трепанула, что мы с тобой встречаемся?
— Так ведь спрашивают. Разве это скроешь, — весело заговорила Леночка и вдруг осеклась, поглядев на Ромкино лицо. — Ром, ты обиделся?
— Знаешь, Леночка, нам не надо больше видеться.
— Почему? — в ее голосе задрожали слезы.
Он почти закрыл глаза, чтобы не видеть боли на ее лице, и рубанул:
— Потому что не выйдет ничего из этого. Не получится у нас.
И выбежал из аудитории. Не раз Леночка пыталась с ним объясниться. Но Ромка старательно избегал встреч и в конце концов на месяц вообще уехал домой, под предлогом написания дипломной работы.
Возвратившись, первую, кого он встретил в институте, была Леночка. Видимо, инстинкт влюбленной привел ее сюда. Она здорово осунулась, как после болезни, глаза ее лихорадочно блестели.
Строго, без улыбочки Леночка взглянула на него и вдруг выпалила:
— Трус!
— Я?!
— Сплетен испугался! Я все знаю. Мне ваша Алка рассказала. Как же, беспорочный Ромочка вдруг женится по расчету. Эх ты!
И она прошла мимо, слегка задев его плечиком. Ромка почувствовал себя оплеванным. Но все нее вздохнул с известным облегчением:
— Скверно, конечно! Хотя хорошо, что все кончилось.
Но однажды он лицом к лицу столкнулся с ее отцом. Элегантный профессор тоже узнал его.
— Рома! Можно вас на минуточку?
Взяв его нежно под руку, отвел в уголок коридора и, пряча глаза, сообщил, что он, конечно, не сторонник ранних браков, тем более что Роман из того же института, однако, любя единственную дочь и видя, как она страдает, не в силах возражать против их союза и готов на первых порах оказать посильную помощь.
Так же пряча глаза, Роман ответил, что вести речь о женитьбе, пожалуй, рановато, что они с Леной слишком мало знают друг друга, а сейчас вообще в ссоре.
Покачав головой, профессор удалился, непривычно сгорбившийся.
Вот какая была история, из которой Ромка сделал вывод, что не любить и быть любимым столь же тяжко, как и питать неразделенную любовь.
* * *
Наутро перед строем старший лейтенант громко спросил Рожнова, будто забыл:
— Старшина! У кого есть наряды вне очереди?
Рожнов покосился на Родневича. Мимикой он сказал:
«Попался, голубчик! Что теперь делать?»
— Что вы мнетесь, Рожнов? Есть или нет?
— Так точно, есть.
— У кого?
— У Родневича.
— Родневич, два шага вперед. До обеда назначаетесь в помощь дневальным на кухне. В столовую шагом марш.
Только позже ребята догадались, почему наказание оказалось неожиданно легким. Старший лейтенант не имел права давать им наряды вне очереди, пока они не примут присягу. И лишь необыкновенная, по его мнению, дерзость вынудила командира пойти в чисто воспитательных целях на некоторое нарушение устава.
А рота отправилась на следующую безымянную высоту, чтобы научиться дружно ходить в атаку, поражать из учебного гранатомета танки, скрытно, используя подручные средства, переправляться через реку. Последнее занятие, учитывая небывалую жару, продлилось больше всего и напоминало обычное купание.
Усталые, но жизнерадостные, они топали в расположение части. Однако на подходе к столовой их ждало новое испытание. Неожиданно старший лейтенант, и без того стройный, еще более подобрался и певуче крикнул:
— Рота!
Рота перешла на строевой шаг.
— Песню!
Тут только ребята заметили, что на пригорке, недалеко от поворота к столовой, стоит в наполеоновской позе командир полка. Стоит и с нескрываемым любопытством поглядывает на них.
Вот когда они почувствовали острую нехватку запевалы Родневича! Начали препираться, кому начинать, да так громко, что Ванечкин крикнул:
— Отставить! Рота, кругом марш!
Вновь отошли на исходные позиции, повернулись и опять:
— Рота! Песню!
Чувствуя, что возникла угроза остаться без обеда, начали все вместе, но вразнобой:
— «Соловей, соловей, пташечка...»
— Отставить! Кругом марш!
И вот снова они подходят к роковому месту, мысленно внушая незыблемо стоящему полковнику:
— Ну, уйди же ты! Чего пялишься!
— Рота! Песню!
Бессонов бросил взгляд на идущего сбоку Рожнова:
— Боб, выручай!
Да Боб и сам почувствовал всю серьезность момента. Чтобы он остался без обеда?
И он вдруг запел, вернее закричал отчаянным фальцетом, на мотив «Соловей-пташечка», но в фокстротном ритме нечто невообразимое: