Добрые времена
Шрифт:
Сейчас, поглядывая на горделиво расправившего плечи Рожнова, Анохин не удержался и шепнул на ухо Ромке:
— Чего задается? Нам бы такой ящик, когда мы в солдатики в детском саду играли!
Его шепот дошел до чутких ушей полковника, мгновенно побагровевшего от ярости.
— Детский сад? Ну-ка, Анохин, примите командование! Итак, даю вводную.
Он на мгновение задумался, потом указкой ткнул в ящик.
— Там — расположение нашей дивизии. Здесь — взвод боевого охранения. Наблюдатели доложили, что вот по этой дороге к нам приближается, — полковник прищурил глаз, — двадцать бронетранспортеров, за ними следуют ракетные установки среднего радиуса действия, пять штук. Замечено также движение противника слева и справа. Командир взвода Анохин, ваши действия? — рявкнул Кислица.
Светик вздрогнул, как от пушечного залпа, и неожиданно для себя тоже рявкнул:
— Отступать!
Кислица схватился за голову, будто не веря своим ушам. Потом вдруг тихо переспросил:
— Как — как? Отступать?
И закричал так, что закачались наглядные пособия, развешанные по стенам:
— Нет такого слова в нашей армии! Кто вас учил?
Потом, успокаиваясь, окинул Анохина недобрым взглядом и сказал:
— Единицу, и то мало вам за такое. Ладно, продолжим. Командир взвода Бессонов, ваши действия.
Ромка вышел вперед, приосанился, подергал зачем-то себя за мочку правого уха и вдруг тоже сказал нечто странное:
— Я полагал бы, товарищ полковник, что в данный ситуации следовало бы...
Кислица даже откинулся назад, будто защищаясь от удара.
— Спасибо, достаточно. Вы кто — военный советник, наблюдатель или... командир взвода? Что за словечки — «полагал бы»? Устав забыли? Что надо немедленно сделать?
— Окопаюсь! — догадался Ромка.
— Вы — командир взвода, самому окопаться мало, — саркастически сказал полковник. — Где отделение расположите, а где приданные средства?
Через минуту разгромленный в пух и прах Бессонов получил свою законную двойку и был отстранен от командования.
Когда зазвенел звонок, полковник сказал:
— Конечно, тактические занятия в ящике с песком — вещь условная. Скоро вам представится возможность развернуть свои полководческие таланты. Двадцатого июня заканчивается сессия, а двадцать первого мы с вами отправляемся на лагерные сборы. Там же будете сдавать экзамены...
— На чин! — подсказал, стараясь сохранять серьезность, Родневич.
Полковник покосил глазом, нет ли подвоха, и согласился:
— Да, на первое офицерское звание. Чтобы его заработать...
— Надо как следует поработать, — хором завершили любимую полковничью поговорку студенты.
— Вольно, Р-разойдись!
* * *
К поезду их доставил старенький автобус, неведомо где раздобытый заботливым полковником. С гиканьем, прижав в угол растерянно улыбавшуюся проводницу, штурмовали вагон. Полковник покрикивал, но не строго, больше для порядка. Он вроде бы помолодел, видно, и его волновала предстоящая встреча с Действующей Армией.
Когда тронулись, полковник зашел в купе, где разместилась троица и примкнувший к ним Рожнов.
— Наши жены — пушки заряжены... — мурлыкал Стас, доставая из объемистого рюкзака припасы, заготовленные заботливой супругой.
— Бутылки, надеюсь, нет? — спросил полковник, обводя купе настороженным взглядом.
— Только чай, — не моргнув глазом, соврал Стас, извлекая из рюкзака термос и взболтнув его для верности. — Не хотите?
— Нет, нет, — заделикатничал полковник. — Мне другие купе надо посмотреть...
В термосе, конечно, оказался чистейший армянский коньяк. К всеобщему удивлению, отказался от стопки Светик.
— Не приштавайте к шеловеку, — жуя бутерброд, прошамкал Ромка. — Он теперь — йог.
— Йог? С каких пор?
— Когда дипломную писал, в исторической библиотеке мадам Блаватской начитался, — разъяснил староста.
— Кто это? Почему не знаю? — заинтересовался Боб.
— Была такая дура-истеричка в начале нашего столетия. Во всякую чертовщину верила и других агитировала.
— Ну и вовсе не дура, — запротестовал Светик. — Она же конкретные чудеса описывала, когда в Индии была.
— Ну, допустим, — согласился не любящий теории Боб. — Так ты что, теперь на голове стоишь?
— На голове — это низшая стадия, хатха-йога, — снисходительно разъяснил Светик. — А высшая — четвертая, раджа-йога. Когда человек ее достигнет, он овладевает не только черной, но и белой магией.
— Как это? — спросил изумленный Боб.
— Мадам Блаватская описывает, например, как один йог с помощью черной магии вызвал бурю, а другой, владевший белой магией, ее разогнал.
— Ух ты! — восхитился Боб. — И ты что, тоже можешь?
— Я только учусь, — скромно потупился Светик.
— Что ты уши развесил! Он же тебя разыгрывает! — вмешался Стас.
— Да?! — Боб не любил насмешек. — Ну, Свет, я тебе сейчас так врежу...
Вмешался Ромка, расправившийся наконец с бутербродом.
— Какой Свет? Ребята, опомнитесь. Вы же без пяти минут молодые специалисты. Он теперь вовсе и не Светик.
— А кто же? — недоверчиво спросил Боб, ожидая нового розыгрыша.
Но Ромка был серьезен.
— Святослав Игоревич, никак не меньше. А он, — Ромка показал на Родневича, — Станислав Феликсович.
— А я, значит, Борис Алексеевич? — радостно догадался Рожнов.
— Точно. Ну, для друзей можно попроще. Боб Сеич. А меня — Роман Палыч.
Все поглядели друг на друга с оттенком вежливого уважения.
— Роман Палыч, не угостите сигаретой?
— С удовольствием, Станислав Феликсович.
В купе всунулась чья-то взлохмаченная башка:
— Борька, пошли пулю распишем.