Добрые времена
Шрифт:
Милую девочку с упрямой головкой.
— А, слезливое бормотанье! — Ромка поморщился, прочитав еще раз, скомкал бумагу и бросил под стол.
— Заметка в стенгазету? — иронически спросил наблюдавший за ним исподтишка Светик.
— Да, так. Не обращай внимания.
— Как же не обращать, если друг ничего не ест, а ночью вздыхает так жалобно, будто плачет?
Ромка ничего не ответил, а просто встал и вышел на улицу. Он не видел, как Светик нырнул под стол и достал скомканную бумажку...
* * *
Вроде бы совсем немного осталось — две недели. Но тоска по дому все сильнее. А тут еще агроном с улыбочкой:
— Кто вам сказал, что до первого сентября уедете? Это уже как хлеб уберем!
Вдруг заорала Алка, будто с цепи сорвалась:
— Это безобразие! Нам гарантировали! Мы в Москву будем жаловаться! Дойдем куда нужно.
— Тише, тише, — примирительно похлопал ее по плечу Ромка.
— Что тише? — огрызнулась Алка, и он поразился, сколько в ее глазах было злости. — Сам блаженненький, так и другие должны страдать?
— Дура! — начал сердиться Ромка. — Врезать бы тебе, так ведь осудят...
Алка съежилась и отошла. Агроном растерянно посмотрела ей вслед.
— Вот ведь скаженная! Я хотела договорить и не успела... Совхоз взял обязательство досрочно уборку кончить. Так что, наоборот, зря держать вас не будем.
Через день Алке принесли телеграмму. Та прочитала и заплакала навзрыд.
— Что, что такое? — окружили ее девчонки.
— Мама серьезно заболела, — и сунула телеграмму подошедшему Стасу.
— «Срочно выезжай матери гипертония отец», — прочел он вслух встревоженным голосом.
— Да, плохи дела.
— Вот видишь, телеграмма врачом заверена, — шмыгнув носом, деловито добавила Алка.
— Надо действовать, — решительно сказал Стас. — Ромка, сбегай в гараж, узнай, может, кто на центральную едет. А ты вещи собирай, живо. И не нюнь. Самолетом отправим.
И уже через полчаса Алку с чемоданом из желтой кожи усадили в кабину полуторки. Девочки целовали ее и совали наспех написанные письма домой.
Ромка, как и остальные, махал рукой вслед машине, испытывая щемящее чувство вины перед Алкой.
— Умеют же люди устраиваться! — сказал рядом стоявшая Натэллочка.
— Что ты болтаешь? У человека мать заболела...
— Действительно, блаженненький, как Аллочка выражается. Что такое гипертония, знаешь?
— Что-то с сосудами, по-моему.
— Повышенное давление.
— Ну разве это хорошо?
— Плохо! Но этой болезнью болеют десятками лет и никто не умирает. Я знаю, что у Алкиной матери — гипертония несколько лет.
— Так, может, приступ?
— Какой приступ? Просто Алка написала, что хочет скорей домой. Вот отец и расстарался.
— А как же подпись врача?
— Так он заверил все правильно: у нее же действительно гипертония.
— Значит, все эти слезы...
— Бутафория, мой милый. Просто по дому соскучилась.
— Так ведь все по дому соскучились, но никто же не убегает. Вот ты, например...
— Что ты! — ужаснулась Натэллочка. — Мне папа никогда дезертирства не простит.
— Ты правильно сказала — дезертирство.
Ромка себя чувствовал так, будто его обмазали чем-то липким и грязным. Было как-то неудобно смотреть другим в глаза.
«Как же так получается? — размышлял он. — Сверху человек вроде бы один, а внутри — другой?»
Они со Светиком давно уже придумали игру, в которую обычно играли в троллейбусе. Разглядывая пассажиров, старались угадать, кто на какой остановке сойдет. И так в конце концов навострились, что угадывали почти безошибочно.
Эта дама в модном платье сойдет, конечно, у Арбата. Видно, что коренная москвичка, живет там, в одном из узеньких, кривых переулков. Супружеская пара выйдет у Вахтанговского, ясное дело, в театр собрались. Этот парень костюм едет покупать в «Руслан», черноусый гражданин в широкой кепке следует до Дорогомиловского рынка. Ну, а это — свой брат, студент. Даже носок дырявый виден. Сойдет, конечно, на Студенческой.
Небезуспешно угадывали профессии пассажиров. Этот — рабочий, тот — служащий какой-нибудь мелкой конторы, а этот в кожаном пиджаке, — либо маститый журналист, либо малоизвестный артист.
А вот попробуй угадать, какой человек перед тобой? Взять ту же Алку. Когда сюда ехали, активнее ее не было. Первой в отряд записалась, речи говорила. И вроде от работы не отлынивала. И первой сбежала. Показала, что глубоко наплевать ей на всех.
А вот Михаил — наоборот. Казалось бы, лодырь, шут гороховый. Но когда ногу вывихнул и ему предложили уехать в Москву, чуть не застонал:
— Что вы, ребята! Как же я без вас вернусь? Стыдно в глаза будет смотреть.
Или тот же Светик. Они все лапки кверху, а он пошел к секретарю парткома. А Василий. Как взялся кашеварить, так стряпает до сих пор без единого слова.
Хотя есть такие типы, которых сразу видно. Тот же Евгений. Как был гад ползучий, так и остался. Подошел тут как-то к Светику и Ромке:
— Что-то вы, братцы-кролики, на меня косо смотрите?
— С чего ты взял? — великодушно сказал Светик.
— Ну, тогда ладно. Меня будете держаться — не пропадете. Если, к примеру, Андрей в отношении вас снова начнет права качать, я его вмиг к ногтю!
— Ты? Каким же образом? — удивился Ромка.
Евгений гаденько хихикнул:
— Помнишь, на выходной мы в центральную усадьбу ездили?
— Ну?
— Там девчонок с нашего курса встретили. Андрюша наш, конечно, хвост трубой. Они ему говорят: «зазнался, как командиром стал». Ну, он, чтоб доказать, в совхозный сад залез, там мичуринская скороспелка какая-то: его и цапнули. Ели скандал замяли.
— Кошмар, — расстроился Ромка.
— Конечно, кошмар, — подтвердил Евгений. — Он потому и с управляющим тише воды был. Когда машину с зерном украли, помнишь? Скандала не хотел. За свою шкуру каждый дрожит!