Дочь мэра
Шрифт:
— Мужчина, я была занята твоим телом!
Звучит двусмысленно, и это не остается без внимания Исаева. Еще бы осталось…
— Так и скажи, что рассматривала младшенького! Кстати, он вообще не против.
Младшенького? Прыскаю от смеха и прикрываю глаза, пока Исаев снова ведет губами по моей шее, умещаясь в ямочке за ушком. В груди словно стальные канаты меня обвивают.
— Младшенького? — повторяю еле слышно. Он дал имя своему члену? Нет слов, имеются лишь эмоции, рвущие меня по частям на лоскутки…
— А господи, ну а как его назвать? Фаллос? Что там по медицинским справочникам? Бубенцы и фаллос?
— Тестикулы и член, Бодя, — выдаю абсолютно спокойно, всматриваясь в игривые и бесстыжие глаза своего парня. Они у него сейчас сверкают получше бриллиантов.
— Ля, ну а ты будешь называть его младшеньким, — он хватает меня за руку и тянет ее прямо к возбужденному Младшенькому.
Обжигающие ощущения плавно скатываются вниз живота, рождая там особое томление, потушить которое невозможно.
Под ладонью ощущаю немаленький размер, хоть и абсолютно ничего не понимаю в разновидностях половых членов. Здесь мне все равно кажется, что у Исаева с подобным вопросом проблем нет.
Аж в пот бросает, да по щекам разливается румянец. У Богдана же никакого смущения, только трепетная радость, проступающая через мимику и полыхающие огнем глаза. В них можно сейчас утонуть.
Пальцы дрожат, по спине плавно скатывается лава, отчего я ерзаю. Табун мурашек короткими перебежками по телу проносится, оставляя после себя шлейф чего-то нового. Того, что раньше я совсем не могла прочувствовать. Пальцы слегка надавливают на моментально реагирующую плоть и отпускают.
Я отодвигаю руку к стальным мышцам пресса, с трудом проталкивая воздух в скукоженные от сковавшего напряжения легкие. Мне неловко и одновременно очень хочется продолжения.
Если бы еще Бодя не смотрел на меня сейчас так, как он смотрит, может я была бы более раскрепощенной. Но только от такого испепеляющегося взгляда я тушуюсь и теряюсь, прикидывая в голове, что сейчас покажусь ему неумехой, коих у него, конечно же, в помине не было.
А затем сразу даю себе воображаемую затрещину, чувствуя спад настроения. Опыта нет, да. Но не надо же накручивать себя, вместо этого логичнее сказать как есть, не будет же он смеяться?
— Облачко, ты чего? Я сильно резко, да? Ты прости, все. Рейтинг сегодня пока шестнадцать плюс без анатомических подробностей.
Он скользит ладонями по бедрам, сильнее придвигая к себе, пока губы мягко водят по носу, губам, подбородку. Все невесомо и нежно, будто бы спрашивая разрешения.
Мои же руки намертво впиваются в широкие плечи, при этом я все еще держу в голове, что не должна упираться в грудь, и на бедро давление не совершать, ведь пока нежелательно. Даже если принять во внимание тот факт, что Исаев завтра выписывается.
Сердце отбивает безумного ритма чечетку, локализуя волнение прямо в грудине. Сильнее и сильнее.
Облизав губу, слегка опускаю голову, проезжаясь лбом по пухлым губам Боди. Мне кажется, что от стыда сейчас сгорю окончательно и бесповоротно, но раз наши отношения развиваются настолько стремительно, что есть смысл раскрыть все как есть.
Это будет честно ведь, да и я не вижу причины стыдиться. Не кричать, конечно, каждому при знакомстве, но уже явно не стыдиться.
Я больше боюсь, что он может испугаться…
Глупость такая, но да. Мне брат говорил, что есть процент парней, которые не связываются с девственницами из принципа, потому что такие девочки потом тяжело переносят расставания в случае чего. А статистика вроде как упряма.
— Кудряшка, ты так громко думаешь, что я начинаю бояться. Мне совсем гайки? Может помилуешь в честь дня Рождения? Я тебя больше не буду так трогать… — в глаза Боди вселенская печаль, он сразу сникает, опускает руки и только смотрит на меня как на тортик после шести вечера, пока я продолжаю сидеть у него на руках.
И вариться в собственном соку.
Запоздало доходит его фраза до вскипающего думами мозга. Как это не будет трогать? Почему?
— Нет, ты трогай, — первая тянусь к нему и мягко обхватываю его лицо, покрытое синяками. Он даже такой очень красивый. Пальцы порхают по покрытой щетиной коже.
Видимо, моя просьба ввергает Исаева в ступор, на что он слегка трусит головой и улыбается шире, опуская взгляд на мою грудь. Себе не изменяет ничуть. От пристального внимания даже без касаний мне кажется, что она становится тяжелее, кажется, что взглядом Исаев прощупал ее всю, оставляя глубокие отметины на коже.
— Охереть можно, — гордо заявляет, поле чего сразу лупит себя по губам. — Великолепно же как! — сразу исправляясь, заставляет меня рассмеяться в голос. То, что он матершинник, совсем не новость года, но эти попытки быть идеальным трогают и подкупают…
А затем притягивает меня к себе так, что я полностью сажусь на выступающий член, ощутимо горячее, чем тело парня.
Охнуть не успеваю, как проворные пальцы обхватывают грудь и сжимают ее, пока губы берут мои в плен, нагло протискивая язык в рот. Я отвечаю Боде так же отчаянно, как и всегда. Только в этот раз позволяю ему расстегнуть лифчик сквозь ткань медицинского халата, пробраться под него и стиснуть в грубой ласке мягкую кожу.
Халат скатывается по плечам, чтобы ничего больше не мешало ласкать языком выступающие ключицы, опускаться ниже к ложбинке…
Чтобы ничего не мешало мне сойти с ума.
Шум в коридоре действует как ушат ледяной воды. Паника заставляет замереть.
Богдан шустро натягивает на меня халат и слишком резко упирается лбом в оголенную грудь, толкая меня назад и дыша при этом так, будто бы мы марафон преодолели.
Даже если кто-то зайдет, увидит не больше, чем мою спину и недвусмысленную позу, но это мы точно переживем…Пульс грохочет в ушах, отрезая меня от реальности. Колючая щетина касается кожи, будоража и без того беснующееся воображение. Слишком много чувств и эмоций захлестывает меня сейчас. Слишком…