Домби и сын
Шрифт:
Приказчикъ опустилъ голову и оскалилъ зубы.
— Въ т дни, — продолжалъ братъ, — мы оба думали, что она, молодая и прекрасная, выйдетъ замужъ и будетъ счастлива. О, если бы ты зналъ, съ какимъ самоотверженіемъ отказалась она отъ этихъ надеждъ, съ какою твердостью пошла она по избранному пути, никогда не оглядываясь назадъ! Братъ, ты не можешь сказать, что ея имя чуждо для твоего слуха!
— Вотъ какъ! Это замчательно. Ты меня изумляешь.
— Могу я продолжать? — кротко спросилъ Джонъ Каркеръ.
— Сдлай одолженіе, — отвчалъ братъ съ язвительной улыбкой. — А, впрочемъ, не лучше ли теб идти своей дорогой?
Джонъ
— Если она, какъ ты говоришь, твердо идетъ по пути, ею избранному, скажи ей, что я съ такою же твердостью иду по своей дорог. Скажи ей, что ршенія мои неизмнны, и моя грудь, твердая, какъ мраморъ, неспособна оборачиваться назадъ.
— Я ничего ей не скажу. Мы никогда не говоримъ о теб. Только разъ въ годъ, въ день твоего рожденія, Гэрріетъ вспоминаетъ твое имя и желаетъ теб счастья. Больше никогда мы не говоримъ о теб.
— Въ такомъ случа потрудись съ этими словами обратиться къ себ самому, и пусть они будутъ для тебя урокомъ, что я мене всего расположенъ толковать съ тобой о предмет, который до меня не касается. Замть это хорошенько однажды навсегда. Я не знаю никакой Гэрріетъ Каркеръ. Такой женщины нтъ на свт. У тебя есть сестра, и ты можешь любоваться ею, сколько хочешь. У меня не было и нтъ сестры.
Сказавъ это, м-ръ Каркеръ съ язвительной улыбкой указалъ на двери и отвернулся. По выход брата онъ взялъ письмо, лежавшее на конторк, сломалъ печать и съ величайшимъ вниманіемъ принялся за чтеніе.
Письмо было отъ м-ра Домби, изъ Лемингтона. М-ръ Каркеръ, быстро пробжавшій вс другія бумаги, читалъ теперь съ большой медленностью, останавливаясь на каждой фраз, взвшивая каждое слово. М-ръ Домби писалъ, между прочимъ:
"Путешествіе, сверхъ ожиданія, доставило мн много наслажденій, и я не расположенъ назначать срока для своего возвращенія. Было бы недурно, Каркеръ, если бы вы потрудились сами пріхать въ Леминтонъ и лично извстить меня о ход нашихъ длъ…" Особенно замчателенъ былъ постскриптъ: "Забылъ сказать о молодомъ Гэ. Если "Сынъ и Наслдникъ" не отправился и стоитъ еще въ докахъ, назначьте въ Барбадосъ другого мальчгіка, a Гэя удержите въ лондонской контор. Я еще не ршился, что изъ него сдлать".
— Какъ это жаль! — сказалъ м-ръ Каркеръ, оскаливая зубы и еще разъ перечитывая постскриптъ. — Летитъ теперь далеко племянникъ дяди Соля, летитъ на всхъ парусахъ, какъ выразился мой пріятель капитанъ Куттль. Право, очень жаль!
Онъ положилъ письмо въ конвертъ и постукивалъ имъ по столу, повертывая его на вс стороны. Было ясно, м-ръ Домби задалъ многосложную работу для его мозга. Въ эту минуту постучался въ дверь разсыльный и, войдя на цыпочкахъ, перегибался на каждомъ шагу, какъ будто низкіе поклоны были наслажденіемъ его жизни. Подойдя къ столу, м-ръ Перчъ съ благоговніемъ подалъ своему повелителю нсколько бумагъ.
— Прикажете сказать, сэръ, что вы заняты? — спросилъ м-ръ Перчъ, потирая руками и склонивъ голову на бокъ, какъ человкъ, хорошо понимавшій, какою грубостью было бы держаться прямо въ присутствіи такой знатной особы.
— Кто меня спрашиваетъ?
— Пожалуй, что никто, сэръ, или, то есть, почти все равно, что никто. Приходилъ старикъ Гильсъ, инструментальный мастеръ, съ уплатой долга, да я ужъ сказалъ, что ваша милость ужасно заняты.
— A
— Нтъ, сэръ, еще никого не было. Тотъ парнишка, что приходилъ вчера и на прошлой недл почти каждый день, шляется и теперь около дома, да вдь нельзя же докладывать вашей милости о всякой сволочи. Какой-то бездомный прощалыга, сударь, свиститъ себ да гоняетъ воробьевъ.
— Вы не знаете, что ему нужно?
— Да говоритъ, сэръ, что y него нтъ мста, ваша милость, говоритъ, не пристроитъ ли его на доки: рыбу, говоритъ, умю ловить; ну да вдь…
Здсь м-ръ Перчъ сомнительно покачалъ головою и кашлянулъ изъподъ руки.
— Кто же онъ такой?
— Бездомный прощалыга, какъ я осмлился докладывать вашей милости. Шляется безъ куска хлба. Да только, видите ли, сэръ, — прибавилъ м-ръ Перчъ, толкнувъ колномъ въ дверь, чтобы увриться, хорошо ли она заперта — нахалъ этотъ говоритъ, что мать его была кормилицей нашего молодого джентльмена; вотъ онъ и надется, что авось, дескать, какъ-нибудь… народъ грубый. Нтъ, это не по-нашему. М-съ Перчъ выкормила для м-ра Домби двочку на славу, a небось, заикался ли я, что вотъ-де жена моя была кормилицей; опредлите меня въ доки.
М-ръ Каркеръ оскалилъ зубы, какъ акула и, казалось, о чемъ-то размышлялъ.
— Какъ же прикажете, сэръ? — продолжалъ м-ръ Перчъ посл короткой паузы, — не сказать ли этому сорванцу, что его притянутъ въ судъ, если онъ станетъ надодать? Оно бы, пожалуй, я пригрозилъ ему переломать бока, да только наживешь хлопотъ за тлесный страхъ, {(Bodily fеаг). То есть, м-ръ Перчъ боится, какъ бы обиженный не пожаловался на него въ суд. Въ такомъ случа, по англійскимъ законамъ, ему, какъ обидчику, слдовало бы явиться въ судъ и дать подписку за денежнымъ поручительствомъ двухъ особъ, что онъ, обидчикъ, не выполнитъ своей угрозы и впередъ клятвенно обязывается на. блюдать общественную тишину, he will be bound to keep the peace. Прим. перев.} a y меня и безъ того голова идетъ кругомъ по поводу теперешняго положенія моей жены. Судъ — бдовое дло. Струхнешь, — и какъ разъ подпишешь присягу.
— Приведите сюда этого сорванца. Я хочу его видть.
Вскор за дверьми послышался стукъ тяжелыхъ сапогъ и пронзительный голосъ м-ра Перча, который говорилъ: "Тише, тише". Въ комнату, вслдъ за разсыльнымъ, вошелъ дюжій парень лтъ пятнадцати, съ красными круглыми щеками, съ круглымъ и гладкимъ лбомъ, съ круглыми черными глазами, съ круглымъ туловищемъ, и въ довершеніе общей круглоты, имя круглую шляпу въ рукахъ съ оторванными полями.
По мановенію м-ра Каркера, Перчъ немедленно удалился, едва успвъ представить неуклюжаго просителя. Оставшись съ нимъ съ глазу на глазъ, м-ръ Каркеръ, безъ всякихъ предварительныхъ объяснеиій, схватилъ его за горло и началъ душить безъ милосердія.
Ошеломленный мальчишка думалъ, что наступилъ его послдній часъ. Вытаращивъ глаза на своего палача съ блыми зубами и на конторскія стны, онъ старался передъ послднимъ издыханіемъ разгадать, за что предаютъ его лютой казни. Мало-по-малу онъ опомнился и хриплымъ голосомъ закричалъ:
— Да оставьте же меня! что я вамъ сдлалъ?
— Тебя оставить, мерзавецъ! Вотъ я теб дамъ! Я задушу тебя, каналью!
— За что же? Связался съ бднымъ парнемъ! Я никого не трогалъ. Душить, такъ души равнаго себ, a не меня! Вотъ нашелъ…