Домби и сын
Шрифт:
— Обыкновенная исторія, — сказалъ м-ръ Домби, подавая майору руку. — Его сыну я доставилъ воспитаніе. Вотъ и благодарность!
— И впередъ наука, — отвчалъ майоръ. — Примите совтъ отъ стараго Джоя, м-ръ Домби, — людей этого сорта воспитывать никогда не должно. Они же сядутъ вамъ на шею.
— Да и то сказать, — продолжалъ отецъ, — если бы вы знали, какъ тиранили мое дтище въ этой школ Благотворительнаго Точильщика! Не проходило недли, чтобы его не выпороли два или три раза. Бывало, бдняжка сидитъ за книгой день и ночь, a изъ училища воротится съ раздутыми щеками и подбитымъ глазомъ.
— Пойдемте, майоръ, — сказалъ м-ръ Домби. — Этому конца не будетъ.
— Разумется, не будетъ, — подтвердилъ майоръ, усаживаясь въ карету и потчуя страшными ругательствами бднаго туземца, который помогалъ господину помстить приличнымъ образомъ въ вагон его тучное тло.
— Да, м-ръ Домби, — продолжалъ онъ, — опять повторю вамъ, — этому народу не нужно давать никакого воспитанія. Вотъ, напр., если бы выучить чему-нибудь этого разбойника, да его бы повсили на первой вислиц.
М-ръ Домби согласился съ печальнымъ видомъ, нахмурилъ брови и молча слъ въ карету, не обращая вниманія на окружающіе предметы. Поздъ тронулся. Майоръ болталь безъ умолку, a м-ръ Домби боле и боле погружался въ пасмурныя думы. Не одинъ Точильщикъ былъ y него на ум: крепъ на запачканной фуражк кочегара послужилъ плодовитой темой для тревожныхъ размышленій. Было ясно, тотъ носилъ трауръ по его сын.
Итакъ, сверху до низу, дома и вн дома, отъ Флоренсы, въ его богатыхъ и пышныхъ хоромахъ, до грязнаго работника, разгребающаго уголья въ дымящемся паровоз, — вс обнаруживаютъ притязанія на участіе въ его сын, вс оспариваютъ его y отца! Могъ ли онъ забыть, какъ жена этого добряка плакала надъ подушкой умирающаго ребенка и называла его своимъ милымъ, ненагляднымъ дитяткой! Могъ ли онъ забыть, какая лучезарная радость озарила лицо умирающаго младенца, когда эта женщина осыпала его своими материнскими ласками!
— Какъ? — думалъ м-ръ Домби. — Ужели этотъ несчастный осмливается обнаруживать свою печаль о предмет, безконечно удаленномъ отъ него по общественному положенію? Ужели онъ, забрызганный масломъ, запачканный сажей и золою, сметъ носить трауръ по его сын? И ужели этотъ младенецъ, призванный по своему назначенію раздлять его сокровища, планы, власть, и съ которымъ они должны были отдлиться отъ всего міра грудами золота и серебра, — ужели онъ могъ современемъ допустить къ себ всю дрянь, которая теперь съ такою наглостью хвастается своимъ участіемъ къ его преждевременной смерти! Ужасныя предположенія!
Путешествіе не доставляло мру Домби никакого разсянія. Цвтущія поля и богатые сельскіе виды были для него дикой пустынею, по которой онъ стремглавъ летлъ съ мучительными мыслями въ голов, съ безотрадной тоской въ сердц. Быстрота дороги оскорбляла и дразнила его своимъ сходствомъ съ быстрымъ потокомъ молодой жизни, унесенной такъ безжалостно къ ея невдомой цли. Сила, которая теперь вихремъ мчала его по желзнымъ рельсамъ, гордо презирая на своемъ пути вс возможныя препятствія и унося за собой живыя созданія всякаго пола и возраста, всякаго званія и положенія — эта несокрушимая сила была, въ его глазахъ, образомъ торжествующаго
И летитъ оно, это чудовище, съ громомъ, съ ревомъ, съ визгомъ, пробиваясь черезъ жилища людей, сверкая по лугамъ, прокапываясь черезъ сырую землю, волнуясь въ темнот черезъ затхлый воздухъ и вновь прорываясь на вольный свтъ, озаренный яркими лучами солнца! Съ громомъ, съ визгомъ, съ ревомъ летитъ оно черезъ поля, черезъ лса, черезъ нивы, черезъ песокъ, черезъ глину, черезъ мловыя горы, черезъ утесы, — и все даетъ ему дорогу, все склоняется передъ нимъ, какъ передъ смертью, передъ этимъ неумолимымъ властелиномъ всего живущаго и прозябающаго подъ солнцемъ!
По лощинамъ, по холмамъ, по долинамъ, по горамъ, по паркамь, по лугамъ, по огородамъ, по садамъ, черезъ каналы, черезъ рки, черезъ тучныя пастбища съ табунами и стадами, черезъ безмолвныя кладбища съ монументами и крестами, черезъ заоды съ ихъ дымными трубами, черезъ деревни съ ихъ бдными хижинами, черезъ площадки съ ихъ великолпными зданіями и куполами, — везд и черезъ все летитъ оно съ громомъ, съ визгомъ, съ ревомъ, не оставляя посл себя никакихъ слдовъ, точно такъ же, какъ смерть, какъ этотъ неумолимый властелинъ всего живущаго и прозябающаго подъ солнцемъ!
Впередъ и впередъ, въ ведро и ненастье, въ дождь и бурю, черезъ пропасти и трясины, впередъ по насыпямъ и массивнымъ мостамъ, мимо деревенскихъ хижинъ, мимо великолпныхъ дачъ и богатыхъ помстій, мимо старыхъ дорогъ и тропинокъ, мимо мельницъ и фабрикъ, впередъ и впередъ мимо всхъ этихъ людей, съ безмолвнымъ изумленіемъ глазющихъ на могучаго гиганта, который катится и реветъ, гордо и быстро, ровно и гладко, направляя путь къ врной цли, презирая всхъ и все, какъ этотъ неумолимый властелинъ всего живущаго и прозябающаго подъ солнцемъ.
Летитъ паровой гигантъ съ громомъ, съ ревомъ, съ визгомъ, прорываясь подъ самою землею и работая съ такой энергіей, что движеніе среди мрака и вихря кажется остановленнымъ до той поры, пока лучъ свта на мокрой стн не обнаружитъ его стремленія, подобнаго бурному потоку. И вновь летитъ онъ подъ открытымъ небомъ при блеск солнца, летитъ съ пронзительнымъ визгомъ, изрыгая изъ мрачной пасти адское презрніе на всхъ и на все. Тамъ и сямъ на мгновеніе останавливается онъ передъ толпой новыхъ лицъ, съ жадностыо пьетъ воду, смачиваетъ перегорвшее горло, и прежде, чмъ помпа, утолившая его жажду, перестала капать, онъ опять кружится и реветъ, съ визгомъ и трескомъ пробгая багряное пространство.
И громче визжитъ онъ, и сильне реветъ, подъзжая наконецъ къ опредленной цли. Его путь, какъ путь смерти, усянъ теперь пепломъ и прахомъ. Все почернло вокрутъ. Чуть виднются тамъ и сямъ грязныя лужи, темныя захолустья, мрачныя жилища, развалившіяся стны, проломленныя крыши, скаредныя каморки, черезъ которыя проглядываютъ нищета и болзни во всхъ возможныхъ положеніяхъ и видахъ. Дико и угрюмо смотритъ м-ръ Домби изъ окна вагона на окружающіе предметы: онъ увренъ, что лучи дневного свтила никогда не падаютъ на эту грязь, окуренную дымомъ и копотью безобразнаго чудовища, которое принесло его на это мсто. Таковъ былъ соотвтствующій конецъ этого пути, опустошительный и гибельный, и такимъ могло быть окончаніе всякой вещи!