Домби и сын
Шрифт:
Ни одинъ волшебный замокъ, созданный сказочнымъ воображеніемъ въ дремучемъ лсу, среди болотъ и пропастей, не былъ столь одинокъ и запущенъ, какъ домъ м-ра Домби въ его угрюмой дйствительности. По ночамъ, когда яркій свтъ струился изъ сосднихъ оконъ, онъ казался темнымъ пятномъ среди улицы; днемъ, между другими зданіями, онъ хмурился, какъ рыцарь печальнаго образа, мрачный и дикій въ своей непроницаемой таинственности.
Не было здсь двухъ свирпыхъ драконовъ, стерегущихъ входъ передъ теремомъ угнетенной невинности; но на этихъ страшныхъ воротахъ каждый, казалось, читалъ адскую надпись: "Оставьте всякую надежду вы, которые входите сюда". Весь домъ былъ до такой степени запущенъ, что мальчишки безпрепятственно чертили мломъ разныя фигуры на мостовой и на перилахъ и рисовали чертенятъ съ рогами и хвостомъ на стнахъ конюшни. Случалось, м-ръ Таулисонъ разгонялъ
Заколдованный домъ спитъ непробуднымъ сномъ цлые вка, но злой волшебникъ, по крайней мр не лишаетъ его обыкновенной свжести. Чары надъ домомъ м-ра Домби имютъ опустошительное дйствіе. Тяжелыя занавсы утратили свои прежнія формы и повисли, какъ могильные саваны; зеркала потускнли; фигуры на коврахъ полиняли, какъ память минувшихъ событій; половицы покоробились и трещали отъ непривычныхъ шаговъ; ключи покрылись ржавчиной въ замкахъ дверей. Сырость расползлась по стнамъ и затмила фамильные портреты. Плсень съ гнилью забралась въ чуланы и погреба. Пыль накопилась во всхъ углахъ, неизвстно какъ и откуда. Пауки, моль и черви распложались съ каждымъ днемъ. Любознательный жукъ, самъ не зная какъ, попадалъ на лстничныя ступени или пробирался въ верхнія комнаты. Крысы поднимали страшный гвалтъ по ночамъ и визжали въ темныхъ галлереяхъ, прокопанныхъ ими подъ панелями.
Мрачное великолпіе парадныхъ комнатъ, полуосвщенныхъ сомнительнымъ свтомъ, пробивавшимся чрезъ затворенныя ставни, довольно хорошо соотвтствовало типу заколдованнаго замка. Почернвшія лапы вызолоченныхъ львовъ, свирпвшихъ изъ-подъ своихъ чехловъ; мраморныя очертанія бюстовъ на пьедесталахъ, страшно выглядывавшихъ изъ своихъ потускнвшихъ покрывалъ; часы, которые никогда не были заводимы, a если какъ-нибудь заводились — били неземныя числа, которыхъ не было на циферблат; случайныя брянчанія висвшихъ люстръ, возвщавшихъ фальшивую тревогу, какъ набатныя трещотки, и безобразныя группы другихъ фантастическихъ фигуръ, нахлобученныхъ саванами, — все это довершало картину могильнаго очарованія.
Была въ заколдованномъ дом большая лстница, по которой хозяйскій сынъ спустился въ могилу. Теперь по ней никто не ходилъ, кром Флоренсы. Были другія лстницы и галлереи, по которымъ тоже никто не проходилъ по цлымъ недлямъ. Были еще дв вчно запертыя комнаты, посвященныя блаженной памяти отжившихъ членовъ фамиліи. Носился слухъ — и вс ему врили, кром Флоренсы, — что по ночамъ бродитъ по пустымъ комнатамъ какая-то фигура, блдная и страшная, какъ выходецъ съ того свта.
И жила Флоренса одна въ огромномъ мрачномъ дом. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и холодныя стны, какъ зминыя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.
Трава пробивалась на кровл и черезъ щели панелей. Передъ окнами въ нижнемъ этаж начинали показываться какія-то чешуйчатыя растенія, отдававшія червивою гнилью. Изсохшая глина отваливалась съ закоптлыхъ трубъ и кусками падала на мостовую. Два тощія дерева съ чахоточными листьями совсмъ завяли и корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. По всему зданію цвта измнили свою форму: блая краска превратилась въ желтую, желтая почти почернла. Словомъ, великолпный домъ знаменитаго негоціанта со смертью бдной хозяйки превратился мало-по-малу въ какой-то темный и душный провалъ на длинной и скучной улиц.
Но Флоренса расцвтала здсь, какъ прекрасная царевна въ волшебной сказк. Книги, музыка и ежедневные учителя, со включеніемъ Сусанны и Діогена, были ея единственными собесдниками. Миссъ Нипперъ, постоянная слушательница всхъ уроковъ молодой двушки и наблюдательница ея занятій, почти сама сдлалась ученою и даже по временамъ разсуждала очень дльно объ отвлеченныхъ предмеіахъ, между тмъ какъ Діогенъ, оцивилизованный, вроятно, тмъ же ученымъ вліяніемъ, клалъ по обыкновенію свою голову на окно и, грясь на лтнемъ солнц, взиралъ умильными глазами на уличную суматоху.
Такъ жила Флоренса въ пустынномъ и дикомъ дом среди своихъ занятій, и ничего не тревожило ея. Теперь, не боясь быть отверженной, она часто спускалась въ комнаты отца, думала о немъ и съ любящимъ сердцемъ подходила къ его портрету. Она
Никто не зналъ этой тайны страждущаго сердца, потому что никто не входилъ въ комнаты м-ра Домби, a Флоренса прокрадывалась въ нихъ по сумеркамъ, по утрамъ или когда домашняя прислуга сидла за обдомъ.
Но въ этихъ грустныхъ прогулкахъ Флоренса была не одна. Фантастическія мечты и призраки сопутствовали ей везд и толпами роились въ ея воображеніи, когда она сидла въ пустынныхъ комнатахъ. Часто думала она, какъ полна была бы ея жизнь, если бы отецъ не отвергалъ ея любви, и мечты ея были такъ живы, виднія такъ ясны, что иной разъ казалось ей, что она въ самомъ дл любимая дочь. Обольщенная яркой мечтой, она припоминала, будто они когда-то вмст горевали y постели умирающаго младенца, и сердца ихъ проникались взаимнымъ сочувствіемъ. Она вспоминала, какъ часто посл того говорили они о своемъ любимц, и какъ нжный отецъ старался ее утшить общими надеждами и врой въ лучшую будущность по ту сторону гроба. Въ другой разъ казалось ей, будто мать ея еще жива. О, съ какою любовью вглядывалась она въ этотъ призракъ пылкаго воображенія, какимъ трепетомъ билось ея сердце! Но скоро спокойное размышленіе заступало мсто сладкой мечты, и угрюмая дйствительность снова леденила ее мертвящимъ вліяніемъ.
Но была одна мысль въ этой душ, могучая и пылкая, которая поддерживала ее въ трудной борьб съ несчастной дйствительностью. Она уврила себя, что смертью не разрываются узы, соединяющія насъ съ предметами нашей любви: увренность, общая всмъ несчастнымъ, для которыхъ жизнь не представляетъ никакой отрады, никакого успокоенія. Ей казалось, что ея мать и братъ, окруженные лучезарнымъ сіяніемъ, смотрятъ съ высоты неба на оставленную сироту, наблюдаютъ за ея поступками, видятъ ея мысли, сочувствуютъ горю, оживляютъ надежды ея сердца и готовы руководить ею на всхъ ступеняхъ ея земного странствованія. Эта мысль впервые озарила ее со времени рокового свиданія съ отцомъ въ послднюю ночь и съ той поры уже ни разу не оставляла ее. Думать объ этой надзвздной жизни сдлалось единственной отрадой ея растерзаннаго сердца. Но вдругъ, по странному сцпленію идей, ей пришло въ голову, что, горюя безпрестанно по поводу суровости отца, она можетъ вооружить противъ него умершихъ членовъ семейства. Какъ ни странна и дика подобная мысль, но источникъ ея заключался въ любящей натур, и съ этой минуты она принудила себя думать объ отц не иначе, какъ съ надеждой пріобрсти его любовь.
Почему же нтъ? Отецъ, — думала Флоренса, — не знаетъ, какъ она его любитъ. Она еще такъ молода, и безъ матери никто не могъ научить ее какъ должно выражать любовь своему отцу. Надо подождать. Со временемъ это искусство, вроятно, придетъ само собою, она сдлается умне, и тогда-то отецъ узнаетъ, какъ она его любитъ.
Это сдлалось задачей ея жизни. Когда утреннее солнце бросало лучи на пустынный домъ, одинокая его хозяйка уже была на ногахъ и трудилась безъ устали съ одною цлью — сдлаться достойной отцовской любви. Флоренса думала, чмъ больше пріобртетъ она познаній, чмъ совершенне сдлается ея образованіе, тмъ пріятне будетъ отцу, когда онъ ее узнаетъ и полюбитъ. Иногда, съ трепещущимъ сердцемъ и слезами, она спрашивала себя, въ состояніи ли она приличнымъ образомъ поддержать разговоръ, когда они вмст станутъ разсуждать; иногда старалась придумать, нтъ ли особаго предмета, которымъ отецъ дорожитъ больше, чмъ другими. Везд и всегда — за книгами, за музыкой, за тетрадями, за рукодльемъ, за утренними прогулками и въ ночныхъ молитвахъ — одна и та же цль преслдовала ее въ различныхъ видахъ, съ разными подробностями. Странный трудъ для ребенка — изучать дорогу къ жестокому сердцу отца!