Доминант
Шрифт:
Как я и ожидал – трущобы. Люблю иногда понаблюдать за жизнью в таких местах. Или, бывает, едешь по трассе и видишь - стоит одинокий дом с небольшим хозяйством. Думаешь, вот кто-то ж тут живёт. И правда, живут. Или иногда приходится проехать мимо какого-нибудь посёлка городского типа, где жителей человек сто-двести, и все знают друг друга. Присмотришься к декорациям, заметишь пару людей, детей. Подумаешь, что вот, тоже ж живут тут люди, может, надеются на красивую какую-то жизнь потом, что что-то у них изменится, и они отправятся в большой город, где этот город скатертью постелится перед ними. А может и не думают они так вовсе, даже не подозревают о мире больших городов, потому что имеют в своём посёлке пару государственных ТВ-каналов, по которым никогда не могут определить красок этих больших
Я вышел из машины и огляделся по сторонам. Подумал: «И тут тоже живут люди».
Весь первый этаж длинного шестиподъездного пятиэтажного дома старой постройки, рядом с которым, не со стороны подъездов, я припарковал машину, был занят каким-то хозяйствами (скорей всего прачки, швейные и еже с ними). Скользнув взглядом по латышским названиям, и не восприняв ни одно из них, как информационный источник, а лишь отметив, что «Kafe» или «Kafejnica» среди них нет, пошёл вдоль этого дома. На перекрёстке в глаза бросилась школа. Русская, латышская? Запущенная. Ну да, мы ведь в таком отдалении от «цивилизации» (пять километров от официального центра Риги)! Я шёл по «вылизанному» до идеальной чистоты, тёмному-тёмному асфальтовому тротуару, в конец испорченному корнями близстоящих деревьев. В одном месте корень вылез сантиметров на пятнадцать и являлся взгляду в виде щупальца гигантского осьминога. Даже будто присоски просматривались, чётко покрывая корень. Приклоняюсь перед человеком, подметавшем эту улицу - так начисто убирать могут только нормальные люди.
Впереди заметил вереницу полицейских машин. Здание полиции? Да. Машины стояли у полицейского здания. Я попытался заглянуть в окна первого этажа. Это был спортзал. Несильно замедлив движение, попытался уловить среди жалкого его убранства какую-то современную атрибутику, тренажёры, например, ведь здесь полицейские проходят физическую подготовку. Не из-за таких ли вот спортзалов малая часть наших полицейских, как мне кажется, не могут подтянуться на турнике, пробежать пять километров, проплыть километр, стрелять, а уж тем более попадать по мишени? Да, в том числе и из-за этого – закончил я быстро, потому что уже пустился в размышления об устройстве в нашем государстве полицейской системы, об отношении государства к полиции, а я ненавижу думать о политике.
Я окинул взглядом само здание. Не реставрировалось лет двадцать. Самая подходящая декорация для съёмок фильма о каких-нибудь криминальных группировках из «лихих» девяностых, даже дополнительных затрат для наведения кинематографического лоска не потребовалось бы. Вероятно, что и внутренняя отделка помещений отвечала тем же.
Мне как-то довелось посреди ночи оказаться в кабинете одного из следователей в одном из наших полицейских зданий, которое уже подверглось какой-то внешней реставрации. На протяжении всей беседы я вынужден был с грустью взирать на симпатичного, сильного, молодого человека, принимающего моё заявление, готового в любую секунду нестись в темноту ночи с оружием, чтобы пресечь преступление, чтобы простые жители могли прибывать хоть в какой-то защищённости, работающего в кабинете, стены которого были отделаны крашеной фанерой и то не во всех местах. Поэтому, о чём тут можно говорить?
Впереди показалось какое-то скопище похожих на торговые лавки строений, а значит, поблизости должно быть какое-нибудь кафе. И я его тут же увидел.
Мне нравится угадывать стоимость кофе по внешнему виду и убранству заведения. Я предположил, что здесь, куда я вошёл, и где сидела сомнительная пожилая парочка, - мужчина и женщина, - пившие пиво из бутылок, и тройка, - двое мужчин и женщина, - разговор которых я, сразу для себя отметил, постараюсь подслушать в процессе, так вот, я подумал, что кофе тут будет стоить восемьдесят евроцентов. Я ошибся - евро.
Продавщица показалась мне привлекательной, она с любопытством взглянула на меня, и мне это понравилось, на это я рассчитывал, отправляясь в такую даль. Брюнеточка, худенькая, лет двадцати пяти, волосы собраны в хвост, но, наверно, немытые уже пару дней. Дешёвенькая, тёмная одежда, то ли одичавший, то ли одинокий взгляд, но красивые губки между красивых щёчек. Из такой можно было бы сделать писаную красавицу. Она откровенно уставилась на мои наручные часы, сверкнувшие отсветом барной подсветки, которые уже десятки раз привлекали внимание многих мужчин и женщин – очень удачную модель купил, однако - когда я извлекал из стопки бумажных денег, из бумажника, десять евро за заказанный мной чёрный кофе. Такую бы, я имею в виду девушку, отчистить, отмыть, накормить, напоить, да спать уложить, и можно было бы рассчитывать на старательную благосклонность благодарного тела, не то, что зажравшаяся «элита», с которыми ты вынужден обращаться, как со свиньями, потому что тебя они тоже ни как человека обнимают, а как силуэт, вырисованный денежными купюрами, как я видел недавно карикатуру.
Я рассчитывал, что подслушаю интересную беседу у тех трёх, будто встречающихся инкогнито вдали от «цивилизации», но там были только глупое ржание женщины, поддакивания, скорей, её мужа, и попытки их визави произвести на них впечатление, неся нечто о каких-то своих допотопных делах, чем он, якобы, занимается, и, наверно, кажущихся ему привлекательными в глазах этой парочки, но полностью не соответствующих его облику. Я знаю людей, которые занимаются таким делом, он может и в теме, но только снизу, а не на самой вершине, как он преподносит. И зачем, спрашивается?
Барменша уткнулась в телефон. Я ещё раз бросил взгляд на убранство кафетерия. Эмблема нашего хоккейного клуба «Динамо» Рига над барной стойкой упиралась входящему прямо в лоб. Я стал искать глазами телевизор и сразу его нашёл. Вот он – основной доход заведения. Трансляция спортивных игр – футболов, хоккеев, прочих – и как следствие барыши от болельщиков, любителей понаблюдать за игрой из такого заведения. Бедная девочка в такие моменты, подумал я о барменше.
Не найдя для себя привлекательным сидеть с умным видом и пить кофе, я полез в электронную почту, где оказалось письмо от Марты, в котором она сообщала о делах, с которыми справляется в данный момент, чтобы успеть на совещание. Письмо показалось мне очень скучным, от Марты я всегда ожидаю только «нашу» тему. Она скорей должна б была написать мне о какой-нибудь новой фантазии, которая будоражит её «голодное» тело, за чем следовал бы мой ответ, где я должен был бы набросать примерный вариант реализации этой фантазии. А чтоб так, дела да заботы. Это мои проблемы, а ей предписано просто быть. Быть и наслаждаться.
Что ж, тогда книги. Можно почитать. Я открыл книгу в телефоне.
Через десять минут я заказал ещё кофе.
Книга читалась с трудом, и вообще, такое времяпровождение скорей стало выводить из себя, чем захватывать.
Я допил кофе и той же дорогой вернулся к машине. Можно было поехать к себе в офис и продолжить описание нашей с Мартой связи. Правда, порыв и настрой, с которыми я несколько дней назад написал первые предложения, куда-то исчезли. Всё чаще на ум шли мысли негативные, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы придерживаться объективного взгляда и не поддаваться изменившемуся настроению. Что возьмёшь с настроения? Сегодня оно такое, завтра противоположное. Мне кажется, у меня получалось выхватывать и фиксировать только положительные моменты в описании, как у меня получается жить, придерживаясь только положительной стороны вещей. В этом-то и проблема: что касается Марты, то здесь всё с ног на голову, с Мартой на меня обрушивается всё, я бы сказал – жизнь, но это не может быть так. Жизнь - не проблема, Марта – проблема, значит, Марта - не жизнь.
Через тридцать минут я уже сидел у себя в кабинете и занимался этой писаниной, постоянно отслеживая бегущее время. В какой-то момент я чуть не написал: «Время и мысли, из-за моего этого помешательства когда-то, а теперь неспособности изменить ситуацию, бесполезно провожались моим внутренним зрением. Да, как будто что-то оставило меня. Я всегда чувствовал помощь, мои мысли всегда были легки, а теперь помощь исчезла, голос, с которым я разговаривал, молчит. У меня под носом происходят вещи, которые никогда не происходили, а женщина, которой я прокладывал путь из самой дорогой брусчатки, и с которой сдуваю пылинки, не замечает моих ухаживаний и не обнаруживает благосклонности за мои хлопоты».