Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

— Пойдемъ вс вмст, крикнулъ одинъ изъ пастуховъ, только бросимъ сначала жребій, кому остаться стеречь стада.

— Не нужно кидать жребія; я и безъ того останусь, сказалъ другой пастухъ, и за это не требую отъ васъ никакой благодарности; не пойду я потому, что занозилъ ногу и не могу сдлать ни шагу.

— А все-таки спасибо теб, сказалъ Педро.

Донъ-Кихотъ просилъ сказать ему, кто такой былъ покойникъ, и Педро передалъ ему все, что зналъ о Хризостом; именно: что онъ былъ сынъ богатаго гидальго, жившаго въ окрестныхъ горахъ, и что долго учившись въ Саламанк, онъ возвратился домой человкомъ очень ученымъ. Увряютъ, говорилъ Педро, будто покойникъ прекрасно зналъ все, что длаютъ на неб не только звзды, но также солнце и луна, помраченіе которыхъ онъ всегда врно предсказывалъ.

— Ты вроятно хотлъ сказать затмніе, замтилъ Донъ-Кихотъ. Не обращая вниманія на сдланное ему замчаніе, Педро продолжалъ: также врно угадывалъ онъ, какой годъ долженъ быть плодороднымъ и какой безплодороднымъ.

— Неплоднымъ,

замтилъ опять Донъ-Кихотъ.

— Неплоднымъ или безплодороднымъ, это ршительно все равно, возразилъ Педро. Дло въ томъ, что друзья и родственники покойника сдлались бы богачами, еслибъ слдовали во всемъ его совтамъ. Такъ въ одномъ году онъ говорилъ; сйте ячмень, а не пшеницу; въ другомъ — сйте горохъ, а не ячмень: въ этомъ году, говорилъ онъ, будетъ много оливокъ, а въ будущіе три года совсмъ ихъ не уродится, и все это сбывалось отъ слова до слова.

— Эта наука, открывающая намъ будущее, называется астрологіею, замтилъ Донъ-Кихотъ.

— Богъ ее тамъ знаетъ какъ она прозывается, отвчалъ Педро, но только выучилъ онъ всю эту науку, да и много еще кое чего другого. Прошло этакъ нсколько времени, какъ вернулся онъ изъ Саламанки, и вдругъ нежданно, негадано промнялъ студенческій плащъ свой на нашъ пастушій кафтанъ, и въ такомъ наряд, съ посохомъ въ рукахъ, сталъ появляться повсюду вмст съ другомъ своимъ Амброзіо; я забылъ вамъ сказать еще, что покойникъ былъ большой мастеръ слагать псни и вс представленія, играемыя на святкахъ нашими деревенскими парнями, были сочинены имъ. Какъ увидли мы студента Хризостома пастухомъ, такъ просто глазамъ не врилось и догадаться никто не могъ, чтобы это съ нимъ сдлалось такое. Отецъ его между тмъ умеръ и оставилъ ему большое наслдство деньгами, землями и стадами; всмъ этимъ богатствомъ могъ онъ теперь располагать по своей вод, и правду нужно сказать, былъ онъ при своемъ богатств человкъ добрый и сострадательный. Скоро вс мы узнали, что больше полюбилась ему пастушка Марселла, и что изъ за нее собственно и онъ пастухомъ сталъ. Нужно вамъ сказать теперь, господинъ мой, что за женщина такая эта Марселла, потому что не случится вамъ, можетъ быть, услышать про такую женщину, хотя бы суждено было прожить на свт больше старухи Соры.

— Сарры, а не Соры замтилъ въ третій разъ Донъ-Кихотъ, не терпвшій искаженій въ словахъ.

— Да разв не все равно Сора или Сара, возразилъ разскащикъ, и если вы примитесь исправлять каждое слово, то я не кончу своего разсказа и до будущаго года.

— Но, другъ мой, между Саррою и Сорою существуетъ огромная разница, отвчалъ Донъ-Кихотъ.

— Скажу я вамъ теперь, что въ деревн нашей жилъ крестьянинъ Гильомъ, которому Богъ вмст съ другими богатствами даровалъ дочь, оставшуюся безъ матери при самомъ рожденіи. Мн кажется, будто я вижу покойницу, словно сотканную изъ солнца и луны; вижу, какъ это она словно улыбается; вижу ея состраданіе и доброту, вознесшія душу ея на небо — къ престолу Господа Бога. Не долго горевалъ по ней Гильомъ, и скоро самъ отправился къ своей покойниц, оставивъ Марселлу молоденькой, богатой сиротой на рукахъ дяди ея, священника въ нашемъ околотк. Какъ стада она подростать, такъ все больше и больше напоминала покойницу мать свою, и казалось, что будетъ она еще красиве матери. Когда же минуло ей пятнадцать лтъ, такъ каждый, кому приводилось видть ее, восхвалялъ только Бога, создавшаго ея такою чудесной красавицей; и вся деревенская молодежь наша стала съума сходить но ней. Хотя опекунъ то держалъ ее чуть не подъ замкомъ, однако не помшало это ходить про нее разнымъ чуднымъ слухамъ; и все что было лучшаго у насъ между женихами, слыша, какая она красавица, да богатая, да воспитанная, — опекунъ говорятъ все стараніе употребилъ, какъ бы лучше воспитать ея, — одинъ передъ другимъ стали просить его отдать имъ Марселлу въ жены. Добрый священникъ, самъ не прочь былъ пристроить сиротку, только не хотлъ онъ этого длать противъ ея воли. И не думайте, ваша милость, что торопился онъ выдать замужъ Марселлу съ тмъ, какъ бы поживиться ея богатствомъ; нтъ, на этотъ счетъ весь околотокъ нашъ отдаетъ ему справедливость; и такъ какъ въ деревн у насъ каждый хулитъ и хвалитъ какъ ему вздумается, такъ тутъ не разъ, а сто разъ хорошимъ долженъ быть человкомъ тотъ, кто заставитъ всхъ прихожанъ своихъ молвить о себ доброе слово.

— Правда твоя, отвчалъ Донъ-Кихотъ, но сдлай одолженіе, продолжай свой разсказъ; онъ очень заинтересовалъ меня, и ты охотно его разсказываешь.

— Очень хотлось дяд пристроить сиротку, продолжалъ Педро, да только напрасно предлагалъ онъ ей изъ всхъ жениховъ нашихъ выбрать себ любого. Ни къ чему это не послужило. Марселла твердила одно. да одно, что не пора ей еще выходить замужъ, потому что молода она и не способна какъ слдуетъ вести хозяйство. Дядя не понуждалъ ея, полагая, что не слдъ родителямъ понуждать дтей жениться и выходить замужъ, и думалъ, что какъ войдетъ Марселла въ лта, такъ сама образумится. А Марселла между тмъ, не слушая ни родныхъ своихъ, ни знакомыхъ, на удивленіе всмъ сдлалась пастушкой и отправилась съ другими женщинами въ поле, — пасти свои стада. Какъ увидли ее, я вамъ скажу, среди благо дня, мущины наши, то, право, не перечесть вамъ всхъ дворянъ и крестьянъ, ставшихъ пастухами, единственно

для того только, чтобы слдовать за ней, межъ ними былъ и нашъ Хризостомъ; о немъ такъ говорили, что онъ не то что любитъ, а какъ самому Богу покланяется Марселл. Нужно сказать вамъ, однако, что вела она себя хорошо, и никакихъ дурныхъ слуховъ про нее не ходило. Со всми она была привтлива и ласкова, но только и виду никому она не подала, чтобы кто полюбился ей, а если кому приходила охота сказать ей про свою любовь, такъ она такъ ловко спроваживала его отъ себя, что ужъ и не возвращался онъ больше къ ней. И врите ли, хуже лютаго мора разоряетъ она теперь край нашъ, потому что молодежь наша не налюбуется на красоту ея, съума по ней сходитъ, а она всхъ отталкиваетъ; никто не милъ ей. И еслибъ вы пробыли здсь нсколько дней, то услышали бы въ этихъ долинахъ и горахъ такой лютый плачь, такія льются здсь слезы по ней, что вамъ стало бы ясно, почему вс иначе не зовутъ ее, какъ жестокой. Недалеко отсюда больше чмъ на двадцати деревьяхъ вырзано имя Марселлы и сверху корона, какъ надъ царицею красоты. Здсь по ней плачетъ одинъ, тамъ другой, дальше слышна любовная псня третьяго, еще дальше по ней тоскуетъ четвертый. Одинъ не спитъ, да все думаетъ про нее ночь цлую у дубоваго дерева, или на самомъ верху овалы, и солнце застаетъ его съ думой о его красавиц, и не видитъ онъ отъ слезъ свта божьяго. Другой горюетъ по ней, лежа, подъ солнцемъ, на песк сыпучемъ, и молитъ Господа послать поскорй ему смерть. И каждый изъ насъ, какъ поглядитъ что длается вокругъ, такъ волей, неволей думаетъ: какой будетъ всему этому конецъ? и это полюбится наконецъ этой жестокой Марселл, изведшей нашего Хризостома, на похороны котораго вамъ не мшало бы взглянуть, господинъ рыцарь. Покойникъ имлъ много друзей и отсюда до мста, на которомъ просилъ онъ похоронить себя не боле полумили.

— Непремнно поду, отвчалъ Донъ-Кихотъ, и благодарю тебя за удовольствіе, доставленное мн твоимъ разсказомъ.

— Могъ бы я разсказать вамъ много другихъ исторій про влюбленныхъ въ Марселлу, сказалъ Педро, но завтра, мы врно повстрчаемъ дорогой какого нибудь пастуха, который разскажетъ намъ ихъ. Теперь же, не худо бы вашей милости отдохнуть гд нибудь въ закрытомъ мст, потому что съ вашей раной не хорошо вамъ оставаться на сырости; хотя правду оказать, нечего вамъ бояться теперь, посл нашего лекарства.

Санчо, тысячу разъ посылавшій къ чертямъ пастуха съ его разсказами, торопилъ Донъ-Кихота войти въ шалашъ Педро, и рыцарь, хотя съ трудомъ, согласился наконецъ исполнить желаніе своего оруженосца, но вспоминая о влюбленныхъ въ Марселлу, онъ внутренно поклялся себ посвятить всю ночь воспоминаніямъ о своей дам. Санчо же улегся между осломъ и Россинантомъ на подстилк, разостланной пастухами и уснулъ не какъ пламенный любовникъ, а какъ человкъ, котораго недавно поколотили.

Глава XIII

Заря едва занялась, когда проснувшіеся уже пастухи пришли будить Донъ-Кихота, спрашивая его: остается-ли онъ при прежнемъ намреніи отправиться на похороны Хризостома? и въ случа его согласія предлагали отправиться вмст. Рыцарь съ радостью согласился на это и приказалъ Санчо осдлать Россинанта и быть готовымъ съ своимъ осломъ. Санчо поспшилъ исполнить приказаніе своего господина, и спустя нсколько времени, вся компанія двинулась въ путь. Прохавъ съ четверть мили, путешественники наши встртили на перекрестк одной дороги шесть пастуховъ, одтыхъ въ черныя кожи, съ палками въ рукахъ, и съ головами, покрытыми лавровыми и кипарисными внками; за ними хали верхомъ два прекрасно одтые господина, въ сопровожденіи трехъ служителей. Путешественники вжливо раскланялись между собою, и такъ какъ имъ предстояло хать по одной дорог, поэтому они и отправились вмст. Немного спустя одинъ изъ верховыхъ сказалъ своему спутнику: «синьоръ Вивальдо! кажется, мы не пожалемъ, что насъ нсколько задержитъ эта церемонія; она должна быть очень интересна, судя по тому, что мы слышали о покойник и его жестокой красавиц.»

— Я, съ своей стороны, отвчалъ Вивальдо, готовъ жертвовать не однимъ, а четырьмя днями, лишь-бы только увидть похороны Хризостома.

Донъ-Кихотъ спросилъ у путешественниковъ: что знаютъ они о Хризостом и Марселл? Т отвчали, что встртивъ печальное шествіе пастуховъ, они спросили о причин его, и тутъ имъ передали трогательную исторію столько-же прекрасной, сколько безстрастной Марселлы, злополучную любовь ея безчисленныхъ поклонниковъ и смерть Хризостома, на похороны котораго они спшили теперь. Словомъ, Донъ-Кихоту повторено было все то, что говорилъ ему Педро. Разговоръ коснулся вскор другихъ предметовъ, и Вивальдо спросилъ, между прочимъ рыцаря, что заставляетъ его путешествовать, вооруженнымъ съ ногъ до головы, въ мирное время и въ совершенно спокойной стран?

— Мое званіе и данный мною обтъ, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Праздность и изнженность — удлъ придворныхъ, но оружіе, тревоги, битвы, труды и усталость принадлежатъ по праву лицамъ, называемымъ странствующими рыцарями, въ которымъ имю счастіе принадлежать и я, какъ младшій и наимене достойный членъ.

Услышавъ это, путешественники сочли Донъ-Кихота полуумнымъ, и желая окончательно увриться въ своемъ предположеніи и ближе ознакомиться съ этимъ новымъ родомъ помшательства, Вивальдо спросилъ нашего героя, что понимаетъ онъ подъ словомъ странствующій рыцарь?