Шах в этой притче символизирует Бога, а опьяневший ревнитель закона — религиозного рационалиста, «хлебнувшего из чаши экстаза» и ставшего мистиком-суфием. Соитие со служанкой шаха — в глазах трезвого законника деяние абсолютно недозволенное — пьяному судье прощается. Оно символизирует соединение с вышней, сокрытой, мудростью, доступное лишь мистику в особом состоянии близости к Богу (такой же интерпретации подвергается в суфизме кораническое представление о «райских гуриях»). Гнев Божий («шах же… приказал судью сковать») сменяется Его милостью по отношению к законнику, «опьяневшему» от любви и познавшему вышнюю мудрость: «Ты… погасил мой царский гнев».
Д. Щ.
Шах и законник
Шах, гостями окруженный, выпил крепкого винца,И глядит — идет законник мимо царского дворца.Шах призвал его в собранье и вскричал в чаду хмельном:«Кравчий! Знатока закона напои скорей вином!»Покраснев, судья на чашу бросил гневный, злобный взгляд:«Пить вино в застолье вашем? Я бы лучше выпил яд!Винопитье, как нечестье, запрещает нам Коран,Я ж — блюститель благочестья, и с рожденья не был пьян!»Шах,
внимая речи гордой, рассердился на судью:«Властелина слово твердо, растопчу я спесь твою!Ведь пущу я в ход удары, и перечить мне не смей:Коль боишься царской кары, пей, и пей, и снова пей!»В тот же миг судья смирился: чтобы шаха не гневить,Он приказу покорился, стал он пить и снова пить,В нем вино огнем горело и текло по бороде…Стал он громко петь, но вскоре встал и вышел по нужде.Чуть из шахской он светлицы удалился в полутьму,Как нарядная девица повстречалась вдруг ему:И любви хмельная сила, страсти огненной иглаВмиг его воспламенила, дух и плоть его прожгла.Тут земных желаний зовы перестали в нем дремать,И наложницу цареву стал он крепко обнимать,И, хотя она кричала, отбивалась, как могла,Но ее насквозь пронзала страсти огненной игла……Ведь к мужчине в неге страстной, словно тесто, дева льнет,Он же стан ее прекрасный то растянет, то сомнет,Будто пекаря изделье, покоряется она,Чтоб достигли общей цели муж и гибкая жена.Примешает пекарь влаги и на вкус добавит соль —И сольются в высшем благе ритмы мыслей, чувств и воль……Хлопок девы мигом вспыхнул, чуть судья огонь поднес,Всякий звук для них затихнул, кроме вскриков, стонов, слез.Если сердце веселится — разум не идет в расчет:Голову отрубишь птице — птица крыльями забьет.Им утеха и приволье: все приличия — в былом,Позабыто вмиг застолье и вельможи за столом.Не до шахского им сана: милуй, жалуй иль казни, —Ни Хусейна, ни Хасана не заметили б они……Шах спросил, обеспокоясь: «Где ж законник, наш собрат?»,И отправился на поиск — и узрел прямой разврат!Тут судья, от страсти жаркой грозным криком отвлечен,Вновь отправился за чаркой: я, мол, здесь и ни при чем!Шах же, мрачен и разгневан, приказал судью сковать,Чтоб не смел к гаремным девам в темном месте приставать.Но судья, беду почуя, крикнул: «Кравчий, дай вина,Напоить царя хочу я — пусть напьется допьяна!В нем вино погасит ярость и с чела прогонит тьму,Чтоб, как мне, заулыбалась радость светлая ему!»Шах в ответ: «Ты словом метким погасил мой царский гнев.Что ж, гордись подарком редким — этой лучшею из дев!»
Плод жизни
Притча указывает на ту цель, ради которой бессмертная человеческая душа связана с телом и окружающим вещественным миром. Эта связь («прикрепленность» плода к ветви) существует ради духовного роста и созревания самой души; когда же цель достигнута — душа покидает телесный мир (плод срывается с дерева).
Д. Щ.
Плод жизни
Наш мир подобен древу: он даетЖизнь человека — свой конечный плод.Неспелый плод живет, как ветки часть,И не боится наземь он упасть.А сочный плод, налившийся и спелый,Качаясь, смотрит вниз оторопело:То ль путник, проходя, его сорвет,То ль с ветки сам сорвется он вот-вот.И если человек вполне созрел,То, значит, близок дней земных предел.
VII. Методы преподавания
Самыми различными, порой совершенно неожиданными и парадоксальными, «приемами обучения» пользуется
Творец, чтобы воздействовать на людей. Здесь приведены образцы таких методов.
Изгнание змеи
Эмир, сидящий на коне и видящий «с высоты» происходящее, символизирует суфийского учителя — муршида, а спящий — ученика-мюрида, погруженного в духовный сон (приравниваемый мудрецами к смерти). Он слеп и глух по отношению к подстерегающим его опасностям, поэтому учитель вынужден порой прибегать к суровым средствам, дабы избавить своего подопечного от смертельного яда его собственной эгоистической природы (нафса).
Д. Щ.
Изгнание змеи
Раз в полдень под яблоней спящий лежал,А мимо эмир на коне проезжал.Вдруг видит: блеснула в лучах чешуя —То спящему в рот заползала змея.Мгновенье — и вот целиком заползла!К бедняге эмир подлетел, как стрела,И плеткою хвать изо всех его сил!Ошпаренный болью, несчастный вскочил,Пытался бежать, а мучитель — за ним,И сыплет удары, один за одним:«Плоды под ногами! Давай же, давай —Гнилыми плодами живот набивай!»Когда же наелся тот яблок гнилых,То стая ударов и окриков злыхОпять налетела, к болоту гоня:«Напьешься ты тухлой воды у меня!»«Помилуй, за что?! — Бедолага вскричал. —В проклятый же час я тебя повстречал!Ведь даже поклонники ложных боговНе мучают так своих кровных врагов!Продай меня в рабство иль сразу
убей,Но не издевайся и больше не бей!»А тот его — плетью три раза подряд:«Пей тухлую воду, тебе говорят!»Он пил из болота опять и опять,И вот его стало безудержно рвать,И вместе с плодами, что прежде жевал,Бедняга змею наконец изблевал!Тут понял он всё, как змею увидал,И ноги эмиру лобзал, и рыдал:«Твои да продлятся пресветлые дни!За грубое слово меня не вини:Ведь ты для меня — как посланник Творца,И стал ты мне ближе родного отца.Свист плети твоей и доныне в ушах…Прости, что ревел я, как глупый ишак:Хозяин ему наминает бока,Чтоб с тропки опасной вернуть ишака…Но что же ты мне не сказал про змею?Тогда бы я понял заботу твою,Приказам твоим не противился б я,Но сразу познал бы всю пользу битья!»«Когда б рассказал я тебе про змею,То так ужаснул бы я душу твою,Что ты потерял бы сознанье, а ядНе дал бы ему возвратиться назад!..»…Ты притчу услышал? Так помни же впредь:От смерти спасает нас мудрого плеть,Меж тем как дурак добротою своейНас ввергнет в пучину несчетных скорбей!
Названия винограда
Здесь в образе людей четырех национальностей представлены приверженцы различных религий (возможно, четырех наиболее распространенных в пространстве мусульманского Средневековья — Ислама, Христианства, Иудейства и Зороастризма), которые расходятся в терминологии, догматике и ритуале, постоянно вступая на этой почве в конфликты. Между тем их последователей объединяет общая цель — желание «вкусить виноград», что в суфийской символике означает опытное Богопознание, прямой экстатический контакт со Всевышним (ср. в Библии: «Вкусите, и увидите, как благ Господь!..» — Пс. 33, 9). Только тот, «кто мыслью прозорлив и делом скор», т. е. мудрец, понимающий различие путей и единство целей разных религий, может принести «неучам» примирение, чтобы между ними «вмиг закончилась война».
Д. Щ.
* * *
Заметим, что вначале четверо людей «друзьями оставались», т. е. были взаимно расположены и единомысленны. Далее мы, однако, наблюдаем парадоксальную ситуацию: «прибавление благ» (врученная монетка) вызывает не общую благодарность и радость, но… раздор! Этот раздор возбуждается эгоистическим намерением каждого исполнить именно свое желание — не считаясь с желаниями других. Будь состояние путников более альтруистичным, они бы с самого начала старались угодить друг другу, и раздора бы не возникло. Ссора на пути, таким образом, — прямое следствие их внутреннего состояния. В приведенных строфах мы можем найти ответ на настойчивое вопрошание многих: «Почему так трудно живется людям, отчего так скупо отпускаются свыше те блага, которые Создатель мог бы посылать в преизбытке?» Ответ таков: люди еще отнюдь не готовы использовать ниспосылаемые им дары для умножения добра. Возможно, здесь же находится и объяснение тому, что после грехопадения первая человеческая чета была изгнана из рая (мира полного изобилия) в мир, где хлеб добывается «в поте лица», а путь усеян «терниями и волчцами».
М. Х.
Названия винограда
Слова различны — суть у них одна,Но словом вызывается война.Разноязыкая способна речьИ меж друзьями ненависть разжечь.Грек и иранец, тюрок и арабДрузьями оставались бы, когда бПрохожий им монетку не вручил,И этим их сердец не разлучил.«Ну что ж, друзья, — иранец всем сказал, —Хочу ангур! Пойдемте на базар!»Араб в ответ: «Ангура — не терплю!Давайте, я на всех айнаб куплю!»А тюрок: «Что? Какой айнаб? Зачем?Уж лучше я тогда узум поем!»А грек: «Ну вы, собранье простофиль!Кончайте свару — поедим стафиль!»Вот так друзья, не вникнув, что и как,Доходят до раздоров и до драк.Из них был каждый разуменьем слаб:Слова «ангур», «узум», «стафиль», «айнаб» —Суть просто винограда имена,Но меж друзьями вспыхнула война!Ведь неуч не желает понимать —Ему бы кости ближнему ломать…О, если б тот вмешался в злобный спор,Кто мыслью прозорлив и делом скор! —Он бы сказал: «Монету дайте мне,Поверьте моей честной седине:Я вам с базара принесу сейчасТо, что желанно каждому из вас,Всем четверым доставлю то одно,Что примирить друг с другом вас должно!»Тогда бы вмиг закончилась война:Слова различны — суть у них одна,Но может только истинный мудрецНелепым спорам положить конец!
Осел и репейник
Здесь содержится намек на умение шейха резким, неожиданным и порой жестким вмешательством в жизнь мюрида освободить последнего от тяжелых внутренних состояний и душевных страданий. Подобная практика («упреки-укоризны») применялась и в других системах духовного обучения, в том числе в дзэн-буддизме. В притче можно усмотреть также и намек на благодарность, воздаваемую суфием своему учителю: ведь посредством наказания Сам Бог исцеляет и совершенствует человеческую душу (ср. слова апостола Павла: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» — Евр. 12, 11).
Д. Щ.
* * *
Смысл наказания («удара ногой») в суфийской педагогике состоит в том, что оно освобождает от больших страданий, исцеляет пороки. Во время наказания ученик избавляется от «шипа» — будь то внутренний изъян, склонность к злу или страдание невежественной души. Полная противоположность суфийскому подходу — взгляд на наказание как на способ избавить общество от нежелательных проявлений человеческой самости, притом без оглядки на человека как такового.