Дорога превращений. Суфийские притчи

Руми Джалаладдин

Д. Щ.

* * *

Фасолина, в исходном виде твердая, как камень, символизирует эгоистичное состояние души ученика, вступающего на суфийский путь. Далее под воздействием двух стихий — «пламени» (внешние испытания, лишения, страдания) и «воды кипящей» (внутреннее восприятие Учения, которое в Священных Писаниях представлено в виде воды) — фасолина сначала смягчается, а затем и полностью растворяется в однородной субстанции. Это значит, что под воздействием «жара» испытаний душа ученика пропитывается «водой» Слова Божьего и сливается воедино с другими «фасолинами» — душами, помещенными в «чугунок» (суфийское братство). Заметим: ни «пламя» само по себе, ни «вода» не могут довести «фасолину» до требуемого состояния. Только совокупность всех элементов суфийского обучения преобразует душу ученика.

М. Х.

Фасолина

Фасолина от адских мук страдала:Взмывала ввысь и в бездну ниспадала,Крича и от бессилия ярясь,В воде кипящей мучась и варясь.Она молила жалобно кухарку:«Ужель тебе меня совсем не жалко?Сдвинь чугунок иль пламя погаси,Меня от мук безжалостных спаси!»На этот вопль ответила кухарка:«Терпенье!

Еще долго будет жарко:Страдай достойно и собой владей,Пока не растворишься ты в воде.Росла ты вольно на холме высоком,Пила росу, и наливалась соком,И светом солнца насыщалась всласть —Не для того ли, чтоб сюда попасть?..»

Два невольника

За первым смысловым слоем притчи (призывом судить о человеке не по внешности, а по свойствам души) скрыт второй — иносказание о «достоверном знании» (илм алйакин) и «достоверном зрении (или восприятии)» (айн алйакин). «Достоверное знание» приобретается с чужих слов. Его символизирует рассказ второго раба, давшего хозяину обманчивые представления о первом. В противоположность этому, «достоверное зрение» позволяет правильно судить о предмете. Оно достигается в результате разговора с первым рабом лицом к лицу, что позволяет хозяину уяснить истинный характер этого человека. «Достоверным знанием» обладают мусульмане, находящиеся на первом этапе религиозного познания (ступень шариата), т. е. выполняющие внешние предписания веры: они знают об Истине с чужих слов — от своих наставников. Суфийские подвижники, вступившие на стезю тариката (путь мистического опыта), непосредственно соприкасаются с Высшей Реальностью — и поэтому обладают «достоверным зрением».

Д. Щ.

* * *

В суфийской традиции учитель не только наставляет ученика, но и исцеляет его душу. А для этого за внешними словами, за строем и содержанием речи, за мимикой и жестикуляцией мудрец должен ясно видеть состояние души ученика, ее недуги и изъяны. В данной притче вопрошающий («хозяин») прибегает к выработанному за многие столетия суфийской практики приему — побудить испытуемых («рабов») самих рассказать правду о своем внутреннем состоянии. Настоящий наставник, которому небезразлична судьба наставляемого, в процессе обучения уделяет внимание не только уровню знаний, но и состоянию души своих подопечных. Духовное, и прежде всего нравственное, обучение в большинстве случаев начинается с постижения Священных Книг («…нас учит слово Божье, // Что истиной является, что — ложью»). Как известно, Священная Книга (будь то Библия, Коран, Веды, Авеста и др.) лежит в основе каждой культуры, являясь главным и незаменимым источником нравственного просвещения народа (очень жаль, что до сих пор изучение книг Священного Писания, хотя бы как литературных и этических первоисточников, не заняло на начальных этапах обучения, в т. ч. в школьной программе, подобающего места…).

Другой важнейший принцип педагогики — осознание себя частью нравственно ориентированного социума. Человек не создан самодостаточным, и понять себя мы можем, лишь созерцая свое «отражение» в ближних, а также стараясь увидеть самих себя их глазами («…его свидетельства точны, // К тому же смотрит он со стороны»). Сообщество друзей — необходимое условие самосовершенствования каждой личности. Поэтому очень важно заботиться о той нравственной атмосфере, в которую погружены обучаемые. По мере своего нравственного и интеллектуального совершенствования человек начинает осознавать необъятную мощь заложенных в нем мыслительных способностей («А что до мысли — от ее игры // Порой зависят целые миры»). Интересно, какое именно действие мысли подразумевает здесь Руми? Идет ли речь о силе мысли как таковой, пределы которой до сих пор неведомы? Или же — о силе мысли, проявленной в действии, результаты которой (в особенности негативные) столь зримо воплотились в XX веке («А мысли — клад, но веку испокон // В соседстве с кладом прячется дракон»)?..

М. Х.

Два невольника

Раз некий муж с невольничьих торговПривел домой двух молодых рабов.Но в человеке ум важней, чем стать,И он решил их мысли испытать.Сладка ли речь, горька ли наша речь,Она — лишь средство, чтобы мысль облечь.А мысли — клад, но веку испоконВ соседстве с кладом прячется дракон.Один невольник притчи изрекал,В парчу и жемчуг мысли облекал,И речь его подобилась волне,Где чудный жемчуг спрятан в глубине……Способна проницательная речьНас обольстить, сбить с толку и завлечь,И потому нас учит слово Божье,Что истиной является, что — ложью.Как часто наши мненья неверны!Мы зрим нередко в небе две Луны,Но если исцелится косоглазый,Одна из этих Лун исчезнет сразу.Нередко речь приправлена обманом:Чтоб долго не блуждать в пути туманном,Ты не слова, а смысл в расчет бери,Раскрой глаза — не слушай, а смотри!..…Хозяин видит: этот раб речист,Сладкоголос и выговором чист.Другой невольник слово произнес…«Не подходи, — зажал хозяин нос, —Я слушал бы, коль у тебя во рту быНе сгнили, не испортились все зубы:Нет, замолчи! В лицо мне перестаньДышать — и от меня подальше встань!»За снедью первого раба послав,Второму он сказал: «Неужто правТвой друг, сказавший мне, что ты порочен,Что, мол, к работе склонен ты не очень,И репутация твоя плоха?Я думаю — он сам не без греха?»И раб ответил: «Друг мой очень честен,Характер мой ему вполне известен:Боюсь, его свидетельства точны!К тому же, смотрит он со стороны,А всем известно: смертного судьба —Всё в мире видеть, только не себя.Вот почему гордыню я смиряю,И показаньям друга доверяю.Но я молюсь, чтоб мне при жизни БогПомог исправить каждый мой порок!»Хозяин, этой речью озадачен,Сказал: «Ну что ж, тогда мы обозначимИную тему: ты мне расскажиО

свойствах друга — лени или лжи,Дабы потом, как жить мы вместе станем,Я мог бы снисходить к его обманам».Тот молвил: «Друга моего порокВ том, что солгать он никогда не мог.Второй порок: добро — его отрада!Но вовсе не посмертная наградаЕго к творенью блага побуждает:Само добро его и награждает.Хотя и сказано в святом Коране,Что к раю нас ведут благодеянья,Но, может быть, мой друг отчасти прав:Приятней Богу бескорыстный нрав.Похоже на торговлю благочестье,Когда оно живет с корыстью вместе.И третий есть порок в твоем рабе:К другим он мягок, но суров к себе!»Сказал хозяин: «Ты начнешь едва лишьРечь о грехах — и сразу друга хвалишь!Замолкни: мы исследовать должны,Насколько похвалы твои верны.Теперь иди — пройтись тебе пора б!»И тут же возвратился первый раб.Ему хозяин горько улыбнулся:«Ну, хорошо, ты вовремя вернулся:Друг о тебе такое говорил,Что при тебе бы вряд ли повторил!»«Поведай, что же он сказал такое,Чтоб мог я оправдаться пред тобою!»«Во-первых, он сказал, что ты неверный,И, во-вторых, что нет привычки скверной,Которой бы ты не был заражен;И, в-третьих, что чужих ты портишь жен!»Раб зубы сжал, услышав это слово,И стало все лицо его багрово,И крикнул он: «Ах, так! Какой подлец!Что ж, на земле он больше не жилец!Я думал — он и вправду мне приятель,А он — доносчик, жалкий пес, предатель!Я знаю: с детских лет и до сих порОн — мерзопакостник, и лжец, и вор!»Сказал хозяин: «Да, твой друг неправ!Ведь я его и твой проверил нрав.Ты, недостойный всех его похвал,Сей речью сам себя обрисовал.Хоть речь твоя чиста и хороша,Но мерзостью разит твоя душа.Так отойди! С сегодняшнего дняПодальше стой и берегись меня!А он, хоть нечисты его уста, —Зато душа прекрасна и чиста!..»…Пусть кубок и красив, но мы-то пьемНе красоту его, а то, что в нем.Исчезнет красота когда-нибудь,Бессмертна только внутренняя суть.Стареет плоть, к небытию спеша,Но вечно обновляется душа.С ракушкой схож души сокрытый дом,Но не во всякой жемчуг мы найдем.Зачем ты внешней мощи возжелал?Всегда булыжник тяжелей, чем лал.Твоя рука куда сильнее ока,Но взор твой простирается далеко,А вот рукой, длине ее под стать,Лишь то, что близко, можешь ты достать.А что до мысли — от ее игрыПорой зависят целые миры!..

Капитан и книжник

Море в данной притче (как нередко и вообще в суфийской метафорике) — символ Бога, Высшей Реальности. Полное упование на Него (таваккул), т. е. готовность отречься от своего низшего «я» и погрузиться в море Божественного единства (умение «плавать по волнам»), отличает просветленного суфия («капитана») от ограниченного «книжника». Последний изучал лишь взаимодействие вещественных феноменов («закон стихосложенья»), и потому прожил жизнь напрасно, не поняв ее смысла и цели.

Д. Щ.

* * *

В притче на удивление наглядно показано отличие истинной мудрости от ложной. Истинная мудрость — ситуативна, т. е. позволяет своему носителю «быть на высоте» в любой жизненной ситуации. Часто, однако, за мудрость принимают обширную ученость (в данной притче — знание «закона стихосложенья»). Но сложность земной жизни (житейского «океана» с его постоянным движением и частыми бурями) требует от мудреца быстрых и правильных решений. Таким образом, учитель призван не только наставлять учеников теоретически, но и учить их жить — «плавать» в бурном житейском «океане».

М. Х.

Капитан и книжник

Ученый книжник, задирая нос,Раз капитану задал свой вопрос:«О приводящий наш корабль в движенье,Познал ли ты закон стихосложенья?»«Нет, муж почтенный, честно говоря…»«Ну что же, ты провел полжизни зря!»И проглотил ту тяжкую обидуНаш капитан, не подавая виду.Когда ж разбушевался океан,То задал свой вопрос и капитан:«Спасаться с корабля придется нам!Учился ли ты плавать по волнам?»«О нет, добрейший, честно говоря!»«Ну что ж, тогда всю жизнь ты прожил зря!..»…Кому нужна начитанность твоя?Ты умертви свое земное «я»,Забудь законы прежнего житья —И смело прыгай в Море Бытия!..

Состязание между ромеями и китайцами

Этот сюжет известен из более ранней суфийской литературы (например, он содержится в поэме Низами «Искандернаме»). В то время как ортодоксальные теологи и философы («китайцы») воссоздают дробную картину вещественного мира («сверкает целый мир на стенах»), суфийские мудрецы «полируют» свое сердце, очищая его от низших страстей, дабы оно стало «зеркалом», отражающим Творца и Его творения. Вместив образ Бога в свою душу, человек одновременно «принимает в себя» и весь мир («красок буйство и горенье»), поскольку последний является лишь «преломлением» красоты своего Создателя («солнечного света»). «Рум» — мусульманское наименование Малой Азии (как бывшей части Римской, т. е. Византийской, империи), и от этого названия происходит псевдоним Руми — «румиец», «обитатель Рума». Поэтому под «ромеями» здесь могут подразумеваться суфии — последователи самого Руми.