Дождь Забвения
Шрифт:
– А вот я вижу здесь другое. Отчего им не требовать многого? Все-таки целую Галактику предлагают. Земля – замороженная, опасная, необитаемая – кажется небольшой ценой. И ведь нельзя сказать, что мы отдаем им всю планету сразу.
– Дай им дюйм – они проглотят милю.
Питер помассировал лоб, будто стараясь прогнать головную боль.
– Но, по крайней мере, мы чего-то добились для себя. Надо понять – и именно сейчас это особенно важно, – что прогры не составляют единое политическое целое, как бы нам ни хотелось обратного. Они сами не видят свою федерацию единым целым. Для них это зыбкий, постоянно меняющийся конгломерат ситуативных альянсов с тактическими интересами, и каждая группировка имеет собственный взгляд на лучшее будущее для Земли. Не секрет, что среди Полисов есть фракции, желающие агрессивных действий.
По спине Ожье пробежал холодок.
– Каких таких действий?
– Представь сама. Они очень хотят заполучить Землю, и в особенности сейчас, когда есть тщательно разработанный план терраформирования планеты и уничтожения фурий. И если честно, единственная преграда – наши умеренные друзья среди прогров. Прагматик во мне считает, что лучше уж договариваться с умеренными, пока они еще заинтересованы в этом.
– Под «прагматиком» следует понимать «хладнокровный циник», – обронила Ожье и немедленно устыдилась, потому что поняла несправедливость упрека. – Извини, пожалуйста. Питер, я хорошо тебя знаю и не сомневаюсь, что часть твоих доводов разумна, хоть они и кажутся поставленными с ног на голову. Но это не значит, что они мне нравятся.
– Нравятся они тебе или нет, сотрудничество с Полисами – единственный выход.
– Может быть, но для того, чтобы высадиться на Землю, програм придется перешагнуть через мой труп.
Питер улыбнулся так, что Ожье передернуло от ярости.
– Знаешь, я ужасно не люблю приносить плохие новости, но когда начнется заседание трибунала, тебе придется иметь дело с крайне опасным и компетентным свидетелем обвинения. Потому я хочу обеспечить тебе всю возможную помощь.
– Ты что имеешь в виду? Какой свидетель обвинения?
– Девочка. Кажется, по имени Кассандра.
Ожье прищурилась, внимательно глядя на бывшего мужа:
– Я чего-то о ней не знаю?
– Она гражданка Полиса, взрослый человек с возможностями и правами взрослого и со взрослой же безжалостностью.
Ожье покачала головой:
– Абсурд!
Но тут она вспомнила странную реакцию девочки на происшествие в Париже, а также изобретательность, изворотливость и постоянную готовность контратаковать в спорах, когда Кассандра защищала необходимость сотрудничества с програми. Затем Верити вспомнились стройные очертания корабля прогров в доке Бюро древностей.
– Это правда, – возразил Питер.
Он перебирал мертвые цветы в вазе и хмурился, пытаясь составить красивую композицию.
– Но как она проскользнула через нашу охрану?
– Никак. Ее участие в твоей экспедиции было санкционировано официально.
– И никто не счел нужным сообщить об этом мне?
– Присутствие Кассандры – щекотливая тема. Если бы не случилось эксцесса, никто бы ничего не заподозрил.
– А теперь решено раструбить об этом на трибунале?
– А теперь решено, что выступление Кассандры свидетелем – лучший способ укрепить нашу связь с умеренными програми. Так мы показываем, что доверяем им целиком и полностью, вплоть до того, что допускаем к чрезвычайно важной роли в судебном процессе.
– Даже если это значит, что из меня сделают козла отпущения?
Питер развел руки с ухоженными ногтями:
– Я же сказал: сделаю, что смогу. Официально мне не следовало даже упоминать Кассандру в разговоре с тобой.
– А как ты узнал?
– Я уже говорил: политика и люди, ею занимающиеся, – не всегда зло. – Он вынул два стебля и уложил рядом на столе, будто павших солдат. – Если Калискан предложит сделку, ты согласишься?
– Сделку? Какую?
– Да так, подумалось ненароком. – Он встал и разгладил костюм. – Пойду, пожалуй. Кажется, явиться сюда – не самая лучшая идея.
– Наверное, я должна тебя поблагодарить.
– Да ладно. Не стоит ломать старые привычки.
– Мне очень жаль, что не поздравила Паулу. Скажи ей, пожалуйста, что я исправлюсь. И передай привет Эндрю. Пусть не думает, что я совсем уж плохая мать.
– Ты не плохая мать. И вообще ты человек хороший. Просто позволила этой планете… этому городу, Парижу, завладеть твоей жизнью. Как будто он ревнивый и властный любовник. Знаешь, мне было бы легче, если бы ты оставила меня из-за любовника.
– Если не я, кто будет присматривать за Парижем?
– Он стоит твоего брака и любви двух детей? – Питер поднял руку, предупреждая ответ Верити. – Не надо ничего говорить. Просто подумай. Для нас уже слишком поздно.
Она удивилась равнодушному, безапелляционному тону бывшего мужа:
– Ты и в самом деле так считаешь?
– Конечно. Как видишь, мы разговариваем, не швыряя друг в друга вещами. Раньше нам это удавалось плохо.
– Наверное, ты прав.
– Прошу, подумай о наших детях. Иди на трибунал, будь покорной, говори правду, скажи, что наделала ошибок и сожалеешь о них. Я надеюсь, тогда у тебя будут реальные шансы выйти отсюда.
– И сохранить работу?
– Я чудес не обещаю.
Она встала и пожала ему руку. Ее ладонь привычно легла в ладонь мужа, будто две кисти были подогнаны друг под друга, сделаны, чтобы быть вместе. Верити вздрогнула.
– Я постараюсь, – пообещала она. – Там еще так много работы для меня. Я не позволю мерзавцам уничтожить Верити Ожье лишь для того, чтобы прибавить себе политический капитал.
– Так держать! – похвалил Питер. – Но не забывай о том, что лучше выглядеть покорной и раскаявшейся.
– Я буду иметь это в виду.
После того как он ушел, Верити схватила вазу, отнесла на кухню и вышвырнула мертвые цветы в мусорное ведро.
– Верити Ожье?
– Да, Ваша честь.
– Пожалуйста, приготовьтесь давать показания.
Предварительные слушания проходили в зале с высоким сводчатым потолком. В этой части Бюро древностей Ожье никогда раньше не бывала, хотя конвой доставил ее в трибунал на удивление быстро. Стены зала украшали огромные фотофрески, изображающие сцены из прошлого Земли, до Нанокоста.