Драко Малфой и Солнечный путь
Шрифт:
— Обними меня…
Гарри лег рядом, зарываясь в одеяло, просунул одну руку под Драко, а другую положил сверху. И притянул юношу к себе, так, что их носы соприкоснулись. Глаза Драко были закрыты, и Гарри показалось, что он дрожит. Потом с тихим вздохом он вдруг обмяк в объятиях Гарри, и голова его легла темноволосому юноше на плечо.
— Je tant m'ennue sans toi, — прозвучал в темноте его шепот. — Tant m'ennue… [9]
— Что? — тихо спросил Гарри. Драко вздрогнул и поднял голову.
9
— Я
— Мне нужно идти, — он откатился от Гарри встал с кровати. — Я мешаю тебе спать.
— Нет! — Гарри попытался вскочить, но запутался в одеяле. — Нет, Драко, погоди…
— Спокойной ночи, — Драко схватился за дверную ручку, как за спасательный круг. — Завтра рано вставать. Нужно выспаться, — он наконец справился с дверью — в тот самый момент, когда Гарри одержал победу над одеялом.
— Драко, погоди минутку…
— До завтра, Поттер, — Драко выскочил за дверь и захлопнул ее за собой. Стремительно прошуршали по паркету босые подошвы, и когда Гарри в свою очередь одолел дверь, за ней уже никого не было.
— Кретин! — Гарри захлопнул дверь и припечатал ее ударом кулака. Дверь возмущенно заскрипела. — «Что?»
Надо было еще сказать — переведи, пожалуйста!
Он рухнул на кровать, зарываясь носом в подушки, на которых лежал Драко. От шелка пахло тропическими фруктами.
Дай мне хотя бы крохотную возможность понять тебя. Объясни, чего ты от меня хочешь. Как с тобой сложно, Малфой… Впрочем, я, кажется, уже говорил это…
Юг Австрии, Каринтия, 25 августа 1997 года, полдень
Интересно, приходило ли кому-нибудь в голову выяснить, сколько времени можно находится рядом с самым красивым, самым сексуальным, самым раскованным парнем в мире, ни разу не трахнувшись? Сколько хватит терпения смотреть, как он изящно и чувственно облизывает пальцы, вымазанные в креме от пирожного, как он неторопливо ласкает языком белую плоть эскимо с подтеками растаявшего шоколада, как он небрежно стряхивает пепел с сигареты и слегка брезгливо отпинывает подкатившийся к ногам детский мячик, как усаживается на мотоцикл, чуть выпятив туго обтянутую джинсами попку и перебрасывая длинную ногу через заднее сиденье — как долго можно это терпеть, ловя себя на желании быть мороженным или мотоциклом, сходя с ума от невозможности самому слизать с его пальцев нежный белый крем? Не потому, что кругом полно людей — плевать на людей! А потому, что в тот момент, когда он прикоснется к тонкому запястью, окольцованному рисунком татуировки, спокойный и даже расслабленный взгляд этих невозможно красивых глаз сменится на твердость зимнего льда.
Да, он повел себя глупо, но это не причина так жестоко наказывать его. Впрочем, Драко, кажется, не подозревал, что наказывает Гарри — возможно, что в своей извращенной малфоевской манере он даже желал Гарри добра… если это было наказание, то Гарри отбыл его сполна, и даже заслужил прощение. Но прощения не было — а значит, не было и наказания.
Одно короткое
Ох, да черт с ним, с французским! Что бы там ни сказал Драко, это могло означать только одно — поцелуй меня. Даже если та фраза не имела с этой ничего общего! Ты, чертов кретин, должен был всего лишь поцеловать его! И тогда сейчас ты бы не смотрел глазами побитой собаки, как он ест свое проклятое мороженое и одновременно строит глазки тому белобрысому стриженому субъекту, смахивающему на нациста.
И вы бы не жили в отдельных номерах. Вы бы остановились в одном номере, и занимались бы любовью до полного изнеможения, а потом лежали бы обнявшись, несмотря на жару и на то, что кожа горит там, где соприкасается с чужой.
Белобрысый «нацист» встал со своего места и подошел к их столику. Похоже, заигрывания Драко возымели эффект, абсолютно противоположный ожидаемому — челюсти австрийца были крепко сжаты, взгляд не предвещал ничего хорошего. Нависнув над Малфоем, он что-то сказал по-немецки. Лицо Драко исказила злая усмешка, и он ответил. Австриец потемнел лицом, бросил что-то, судя по всему, очень обидное, и ушел.
Драко рассмеялся.
— Люблю бесить натуралов, — весело сказал он. — Более-менее нормальные просто смущаются, а вот гомофобы — те бесятся!
— Есть языки, которых ты не знаешь? — с деланным равнодушием спросил Гарри. Он, вообще-то, терпеть не мог немецкий язык, но Драко, говорящий по-немецки, оказывается, волновал его ничуть не меньше, чем франко- или англо-говорящий Драко. Воображение немедленно нарисовало прекрасную и мучительную картину: Драко в военной форме нацисткой Германии, с плетью в руке ведущий допрос, и сам Гарри, храбрый английский военнопленный, закованный в наручники, не желающий отвечать на вопросы… Похоже, эти образы грозили вырасти в очередную тему для еженощных теперь фантазий.
— Японский и китайский, — предмет его фантазий смотрел на Гарри с таким выражением лица, будто мог читать его мысли. — На самом деле, Поттер, еще я знаю итальянский. Немецкий и итальянский я учил специально, французский для меня почти родной, — он облизал пальцы, и Гарри жарко залился краской. — Я весь теперь в этом чертовом мороженном. Поттер, у тебя такой вид, словно тебя сейчас хватит тепловой удар. Заказать тебе чего-нибудь холодненького?
— Спасибо за заботу, — неужели это в его голосе только что прозвучал такой абсолютно малфоевский сарказм?
— Ты в последнее время стал совершенно невыносим, Поттер, — заметил Драко. — Постоянно в дурном настроении. Ты мне не нравишься.
«Трахни меня, и все пройдет», — подумал Гарри, стараясь не поднимать на Малфоя глаза.
Ни черта, конечно, не пройдет. Знаем. Кушали.
— Малфой, какого черта мы сидим тут в такую кошмарную жару?
— Ты сам не захотел идти купаться, — пожал плечами Драко. — Ксав был не против встретиться на пляже.
Но ты же не захотел. Пришлось назначить ему встречу здесь.