Дракон должен умереть. Книга II
Шрифт:
Кеттерли, все это время внимательно рассматривавший призрака, внезапно понял, кого он ему напоминает. А в следующий момент он понял, что это вовсе не призрак.
— Ваше высочество? — спросил он неуверенно.
— Величество, Кеттерли, — с улыбкой поправила его королева. — Уже величество.
— Прошу прощения, — пробормотал Кеттерли, вставая из кресла и опускаясь на одно колено. Когда он поднял голову, то увидел, как королева задумчиво проводит пальцами по тонким губам.
— Сколько у тебя есть?
— Чего? — не понял Кеттерли.
Королева вздохнула.
— Людей, Кеттерли. Я собираю армию. И мне, удивительное дело, нужны для
— Сто двадцать всадников, моя королева, — ответил Кеттерли, вставая на ноги и пропуская насмешку мимо ушей. — И около пятисот пехотинцев.
Королева продолжала молча водить пальцами по губам.
— Сегодня пятое, — сказала она наконец задумчиво. — Значит, не позже пятнадцатого ты должен быть в замке Лексли со всеми своими рыцарями и пехотинцами.
— Но... — начал было Кеттерли.
— Никаких «но», — прервала королева, резким движением поднимаясь из кресла. Когда она встала, то Кеттерли с изумлением увидел, что она всего лишь немногим ниже него. — Я же сказала, что время не ждет.
Она подошла к окну, и Кеттерли заметил, что одна створка распахнута настежь. Это объясняло холод.
Королева запрыгнула на подоконник мягким кошачьим движением и быстро обернулась, отчего полы ее длинного кафтана взметнулись, как крылья.
— Не позже пятнадцатого, Кеттерли, — сказала она — и вышла на улицу.
Кеттерли бросился к окну и первым делом посмотрел вниз, во двор — но там не было тела, которое он ожидал увидеть. Наверху раздался странный шум, Кеттерли задрал голову, заметил, как в облаках что-то блеснуло — а потом створка резко качнулась на ветру, больно ударив его в бок, и он поспешил закрыть окно, напоследок еще раз окинув взглядом двор. Королевы нигде не было видно.
Когда Кеттерли со своим войском наконец добрался до замка Лексли, его окрестности уже превратились в военный лагерь. Повсюду стояли обозы и шатры, ржали лошади, перекрикивались солдаты — а над этим развевались сотни знамен, и Кеттерли, проезжая, не мог не узнать гербы своих соседей — тех самых, с которыми еще месяц назад он вяло обсуждал, не стоит ли наконец что-нибудь предпринять. Кеттерли мысленно прикинул географию всего военного сбора. «Видать, королева разослала повсюду своих гонцов, — решил наконец он. — Непонятно только, почему ко мне она явилась лично?..»
Так он думал, въезжая во двор замка, проходя в отведенные ему покои вслед за совершенно невозмутимым мажордомом, и даже спускаясь затем к ужину с другими приехавшими в замок дворянами. И только разговорившись за едой с некоторыми из них, Кеттерли начал понимать, что дело обстояло несколько иначе. Не было никаких гонцов. И отнюдь не к нему одному королева явилась лично.
И точно так же, как и Кеттерли, никому из лордов не пришло в голову ослушаться ее приказа и не прибыть к Лексли в означенный ею срок. Конечно, само появление королевы на многих произвело сильное впечатление. Но это было не единственной и даже не главной причиной, почему они все собрались здесь.
Просто наконец нашелся человек, который решил что-то предпринять. И лорды испытывали такое облегчение, что готовы были закрыть глаза на способность королевы выходить из окна и вообще находиться во многих местах одновременно.
В конце концов, в такие времена, как эти, со многим приходилось мириться.
***
Второй раз Кеттерли увидел королеву два дня спустя, когда
Внезапно дверь распахнулась, и королева вошла в зал. Кеттерли заметил, что она одета точно так же, как и во время своего ночного визита к нему — высокие сапоги, почти полностью закрывающие штаны, льняная туника, перехваченная на бедрах широким поясом, и длинный кафтан из темной кожи, полы которого развевались во время ее быстрого шага.
Лорды тут же замолчали и расступились. Королева, ни слова ни говоря, прошла в противоположный угол зала, в котором стоял свернутый огромный ковер. Она необычайно легко подняла рулон, вышла на середину зала — и вдруг, перехватив край ковра, резко выбросила руку вперед, на лету разворачивая ковер и опуская его на пол. Все невольно отступили назад — и тут же с любопытством подались вперед, увидев, что рисунок ковра представляет собой подробную карту Инландии и соседних стран.
Королева подошла к камину и достала из него длинную головешку, обугленную с одной стороны. Держа ее наподобие указки, вернулась в центр зала и подошла к ковру.
— Чтобы не тратить время на пустую болтовню, — начала она тихо, но очень отчетливо, так что каждый мог легко расслышать ее, — я сразу перейду к сути дела. Мы сейчас находимся здесь, — тут она подошла к изображенному на ковре замку Лексли и ткнула головешкой, оставив на нем жирную черную точку. — Все это, — тут она подошла к южной части карты и широкими полосами заштриховала ее, — сейчас находится под властью Империи. А должно быть, — тут королева подняла глаза и обвела взглядом собравшихся, — под моей.
Лорды молчали, рассматривая отвратительное темное пятно.
— Какие будут предложения? — спросила королева.
***
Предложений у лордов было много, и почти все сводились к необходимости оборонять собственные земли. Исключением были Кеттерли, Ордей и оба Баррета (старший лорд и его сын Эдвард), которые считали, что лучшая защита — нападение. Когда кто-то из них озвучил эту мысль именно в таких словах, королева усмехнулась.
Ордея, Кеттерли и обоих Барретов она взяла в штаб командования. Кеттерли был уверен, что остальные тут же разбегутся — но на следующее утро армия сохранила прежнюю численность, и только несогласные лорды как будто стали бледнее. Видимо, королева обладала хорошим даром убеждения.
Когда вода в реках снова спала, они выступили на восток.
***
Армия всегда представляет собой типичный пример того, как люди, собираясь вместе, стремительно превращаются в свою полную противоположность. Кеттерли прекрасно знал, что каждый из его солдат по отдельности был вполне приличным человеком, а некоторые наверняка обладали большим сердцем, острым умом и недюжинной проницательностью — однако все их таланты мгновенно исчезали под мощным натиском военной муштры. Никто не провозглашал, что лучшими качествами для солдата являются грубость, жестокость и нечистоплотность, но дух всего этого так крепко смешался с тяжелым запахом, преследующим армию и днем, и ночью, что всякий попадавший сюда мгновенно утрачивал индивидуальные черты и становился, как и все, груб, жесток и нечистоплотен.