Дракон должен умереть. Книга II
Шрифт:
Эта комната неизменно вызывала у девушки благоговейный ужас и трепет, схожий с тем, который кресские фанатики испытывали при виде идола своего божества. В кабинете, кроме полок с большими книгами в толстых кожаных переплетах и огромных карт, развешенных по стенам, было еще множество непонятных предметов, расставленных на столе и каминной полке. Все эти вещицы требовалось очень тщательно и аккуратно протирать. У Бетси всегда при этом немного дрожали рук, так она боялась что-нибудь испортить, — и от напряжения она слегка высовывала язык и щурила глаза.
Уборка кабинета начиналась с чистки самого камина — сначала нужно было выгрести из
Человек повернулся к Бетси, и она увидела, что это женщина, молодая, хотя ее лицо было слишком холодным и жестким, чтобы женщину хотелось назвать девушкой. На ней были высокие сапоги, охватывающие ногу сильно выше колена, толстая вязаная фуфайка из грубой шерсти с огромным воротом и длиннополый кафтан из темной кожи с высоким стоячим воротником. У женщины было красивое лицо с правильными чертами, но ореховые глаза смотрели слишком пронзительно, а губы были слишком сильно сжаты. Она была высокой, а каблуки сапог делали ее еще выше, — и стройной. Волосы женщины, цвета запекшейся крови, были частично убраны назад, но не стянуты, как у Бетси, в тугой узел, а мягко спускались, прикрывая уши, как причесывались обычно знатные дамы. Женщина смотрела на Бетси внимательно, поигрывая перчатками, которые держала в руке.
— Я ищу лорда Лексли, — наконец сказала она тихо, но очень отчетливо. Высокий голос хорошо соответствовал ее фигуре и тонким чертам лица.
Бетси пришлось постараться, чтобы ответить женщине — вспомнить, где находится язык, заставить его шевелиться, наконец, произнести правильные слова, но в результате ей удалось лишь выдавить:
— Конечно… моя госпожа, — и тут же умчаться прочь в поисках Ульриха.
Всем известно, что главной чертой мажордома является полная невозмутимость. Как капитан корабля, он уверенной рукой ведет быт дома — и ровно так же в моменты опасности и волнения он крепкой рукой держит штурвал, не позволяя своему судну сбиться с курса. Мажордом замка Лексли Ульрих ничем особенно не отличался от всех других представителей своей профессии — за исключением того, что его невозмутимость могла сравниться разве что с невозмутимостью каменных стен этой твердыни. Выслушав сообщение Бетси — сбивчивое до такой степени, что его содержательность приблизилась к нулю, Ульрих, не поведя и бровью, отправился напрямик к своему господину, на ходу преобразуя «Сударь, там, в кабинете, она, требует, я не знаю, откуда, его, светлость!» в безукоризненно вежливое и точное:
— Милорд, некая леди ожидает вас в вашем кабинете и настаивает на аудиенции.
Лорд Лексли, занятый поглощением обеда, поднял на мажордома глаза и недоверчиво прищурился.
— В моем кабинете? Это ты ее туда проводил, Ульрих?
— Никак нет, ваша светлость.
— Тогда как же она туда попала?
— Никто не знает, милорд.
Лорд Лексли нахмурился. Несколько мгновений он разрывался между куском бифштекса, лежащим перед ним, и странной посетительницей в кабинете,
Лорд Лексли вошел в свой кабинет решительным, уверенным шагом. Несмотря на седину в волосах и резкие морщины, избороздившее темное, умное лицо, его походка не утратила былой упругости, и он все так же бодро размахивал правой рукой, заложив левую за отворот камзола.
Женщина стояла у камина спиной ко входу. Когда Лексли вошел, она слегка повернула голову, но разглядеть лицо было нельзя.
Лорд снова нахмурился.
— Кто вы и что здесь делаете? — спросил он громко.
Женщина у камина обернулась.
Лексли шумно выдохнул.
— Джоан, — прошептал он. Отступил на шаг назад — и опустился на одно колено. Мажордом и слуги тут же последовали его примеру.
Женщина стояла очень прямо, сложив перед собой тонкие руки.
— Лорд Лексли, — сказала она тихо, но ее голос звенел в тишине комнаты.
— Моя королева, — ответил он, поднимаясь, но по-прежнему держа голову низко склоненной. — Что привело вас в замок Лексли?
Она внимательно посмотрела на него.
— Смерть, — мягко сказала королева — и улыбнулась.
Со многим приходится мириться
Зима выдалась беспокойной.
Владения лорда Кеттерли находились прямо по соседству с землями, захваченными Империей. Пока было неясно, собираются ли крессы продолжать экспансию на север или же повернут на восток, к столице, но Кеттерли все равно чувствовал себя неуютно. И, по правде говоря, не очень знал, что ему делать.
Молодой король Джон умер, в столице правил в качестве регента Уорсингтон — но все, кто знал первого лорда, хорошо понимали, что это не тот человек, который может начать освободительную войну. Кеттерли иногда думал о том, что неплохо было бы лордам объединиться и выступить единым фронтом — с большим шансом на успех, ибо силы империи пока заключались всего лишь в разрозненных отрядах. Но Кеттерли, несмотря на свой рост и силу, был не из тех, кто любит проявлять инициативу — и остальные лорды, судя по всему, тоже не жаждали что-нибудь возглавить. Поэтому они продолжали отсиживаться, каждый в своем замке, потихоньку запасая провизию и собирая небольшие войска в надежде затаиться — и выжить.
Так прошла зима. Весной имперцы совершили несколько рейдов у южной границы земель Кеттерли – и стало очевидно, что необходимо что-то делать.
Однако делать ничего не пришлось.
Кеттерли сидел в зале один — вся семья давно уже улеглась, да и челядь лорд отпустил, справедливо считая, что его бессонница не является поводом для чужого бодрствования. Он подбросил в камин еще дров, потому что в зале внезапно резко похолодало, обернулся — и увидел, что в кресле сидит привидение.
— Добрый вечер, — вежливо сказало привидение и улыбнулось.
Кеттерли, безусловно, был не из пугливых. Он мог повалить быка ударом кулака — обстоятельство, изрядно придававшее ему уверенности в себе и веса в обществе. Однако привидения, как известно, к действию кулаков чрезвычайно невосприимчивы — да и вообще физической силой их не возьмешь. Не то чтобы Кеттерли был слаб духом — но в данном случае он решил, что самое разумное — сесть в кресло напротив и молчать.
— Прошу прощения за вторжение, — продолжило привидение все так же вежливо, — но время не ждет. Надо спешить.