Драконы Царства Теней. Шутка Хаоса
Шрифт:
Досчитав про себя до пяти, он, наконец, поднял глаза на своего повелителя, но Эосин совсем не замечал присутствия своего верного подчиненного. Он так и сидел, задумчиво смотря в одну точку невидящим взором.
– Мой государь и повелитель, - набрав в легкие побольше воздуха, произнес Арен.
– Я принес тебе весть...
Эосин вздрогнул. Казалось, что царь только что очнулся от долгого и неприятного сна. Его затуманенный взор приобрел осмысленность, плечи расправились, волевой подбородок гордо поднялся вверх.
– Надеюсь, мой верный Арен, ты принес мне добрую весть?
–
– Войска Медегмы наконец-то покинули границы Лориэля?
Нет. Ничем не мог порадовать своего повелителя Арен.
– Прости, мой государь, - военачальник снова склонил голову, не желая видеть разочарования и еще большую тревогу в глазах своего царя.
– Темная армия так и стоит под стенами твоего государства и не спешит покидать твоих владений. Но хуже всего, мой повелитель, что к Лориэлю с разных сторон стягиваются горные тролли, таща за собой катапульты и баллисты. Не знаю уж, что послужило их вступлению в Темные Легионы, чем прельстила их Владычица Тьмы, но вражеская армия множится, и мы уже не можем смотреть на это сквозь пальцы.
– Тревожные вести ты принес мне, Арен, - Эосин не обратил ровно никакого внимания на последнее высказывания своего военачальника. Он тяжело вздохнул, и плечи его снова опустились, как будто на них легло все бремя мира.
– Позволь молвить, государь,- и не дожидаясь разрешения, Арен произнес: - У нас еще есть время, есть силы. Если мы выведем свои войска за стены Лориэля, то...
– То непременно погибните храбро, но бессмысленно, - поморщился Эосин.
– А Лориэль потеряет своих верных защитников.
"Мы в равной степени обречены!
– подумал Арен и почувствовал непреодолимое желание встряхнуть своего царя, , что с каждым днем становился в его глазах все более жалким и нерешительным.
– Но лучше умереть в славном бою, омывая свою секиру в зеленой гоблинской крови, чем жить и трястись от страха"!
– Ты принес мне печальную весть, и я благодарен тебе за то, что на это у тебя хватило мужества. А теперь оставь меня, - Эосин слегка махнул кистью, показывая тем самым, что аудиенция закончена.
– Мне нужно побыть одному и хорошо все обдумать.
Арен вышел из Тронного Зала с тяжелым камнем на сердце и снова очутился в просторном помещении, где совсем недавно он с нетерпением дожидался встречи со своим царем.
Перед ним возвышалась скульптура Эосина, выполненная из чистого золота. Гордый вид, пронзительный взгляд - как же отличалось это величественное подобие от жалкого оригинала...
Надо срочно сорвать с глаз государя повязку и заставить его прозреть, ибо бездействие смерти подобно.
Лиассин шел по темному туннелю Лориэля. Его шаги гулким эхом отдавались от сводов подземелья и разносились далеко по лабиринтам подгорной цитадели. Все ниже и ниже вел его путь, в те шахты, о которых уже давно не вспоминали коренные жители горы.
Хоть на грубо прорубленных стенах не было ни одного горящего факела, он прекрасно ориентировался в темноте, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Собственно, способность видеть в абсолютном мраке, словно днем, являлась одной из привилегий тех, кто отдал свою душу Тьме.
Родившись слабым и болезненным, он вскоре потерял мать и, после ее смерти, воспитывать ребенка взялась бабка, которая слыхом не слыхивала о нежности и утешении. Сейчас, повзрослев, Лиассин догадывался, что бабка винила именно его в смерти своей дочери. Тогда же, получая розгами за ту или иную проказу, он не жаловался и не роптал. С раннего детства он был наделен непревзойденным интеллектом и понимал, что именно от бабки зависит его дальнейшая жизнь.
Юноша, бледный и худой, на лице которого жили лишь глаза, часто становился объектом насмешек и издевательств сверстников. Друзей у Лиассина никогда не было.
Однако же, мальчик прекрасно знал, что отец его был магом, а значит и в нем есть предрасположенность к магическому искусству. И он не молился богам о богатстве и славе - о чем мечтает каждый мальчишка, он даже не просил даровать ему здоровья. Все, о чем он молил их, так это о том, чтобы они наделили его Силой. Но светлые боги молчали - какое им, вообще, дело до обычного больного мальчишки?!
Однажды ночью, когда по его лицу катились слезы, после того как он снова был избит деревенскими хулиганами, к нему явилась Медегма. Ослепительная своей красотой и величием, она посулила ему Силу и власть, в обмен на преданность.
Он не раздумывал ни секунды - это была его самая заветная мечта.
Той же ночью он покинул и свою родную деревню и, не прощаясь, оставил бабку. Долог и тернист был его путь к Черной Башне, но преодолев все, он наконец-то ступил под ее своды.
Да, он был благодарен Владычице Тьмы и, как бы цинично это не звучало, но благодарность - есть путь к смерти через зависимость, а умирать за кого-то, даже за Медегму, не входило в честолюбивые планы чародея. Он был предан ей, но только до тех пор, пока это было выгодно ему самому.
И маг ни разу не пожалел о своем выборе.
Лиассин всегда стремился к совершенству и могуществу, но обрести вожделенное, принадлежа к одному из Цветных Орденов, он не мог. Сковывали непреложные правила и законы, установленные Конклавом, за нарушение которых регулярно карали. Обычно в таких случаях собирался Совет Магистров, где решалась судьба оступившихся чародеев. Самым страшным наказанием, было лишение посоха, так как вместе с ним маг терял почти всю свою Силу.
Ярус за ярусом, он спускался все ниже. Воздух здесь был спертым и затхлым. То и дело влево и вправо отходили проходы, но в них он не заглядывал. Любопытство никогда не принадлежало к числу его пороков. Лиассину было плевать, куда они ведут и что в себе таят - цель его была не там.
Изредка, мимо него проносились стайки летучих мышей, до слуха доносился противный скрежет каменных крыс. Эти существа имели огромные выступающие из пасти клыки и такие же длинные, устрашающие когти, с помощью которых они легко прокладывали себе новые тоннели и норы, изрыв все нижние шахты и превратив их в подобие головки сыра. И поскольку, эти громадные грызуны никогда не видели свет, глаза их все выпучивались и выпучивались оттого, что они силились видеть во мраке, становились бесцветными и плоскими как плошки.