Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
В декоре Георгиевского собора Юрьева-Польского человеко-дракон вытесняется не менее своеобразным мотивом грифо-змеи, в котором вместо человеческой протомы появляется грифонья (табл. 114, 49) (Вагнер Г.К., 1964, табл. XVII). Отчасти этот образ напоминает барсо-дракона черниговской капители, но хвост у грифо-змеи не оплетает туловища и вообще не образует плетенки, а упруго закручен кольцеобразно. Образ грифо-змеи так же многозначен, как и образ кентавра-китовраса. Вероятно, он мог символизировать нечто двойственное, например грешника, сбрасывающего с себя «ветхого человека» (как сбрасывающая с себя кожу змея) (Карнеев А., 1890, с. 225). Источником образу могло послужить романское искусство. По крайней мере, на поливных плитках из Галича такие образы встречаются.
Вместе с тем в декоре того же Георгиевского собора появляется образ и собственно дракона в виде двух великолепных рельефов. Крылатые драконы с «волчьими» головами и спирально закрученными чешуйчатыми хвостами, по-видимому, фланкировали (в основании) композиции Распятия (табл. 114, 50) (Вагнер Г.К., 1969, рис. 39, табл. XIIIб, XIVа). Следовательно, драконы символизировали попрание злой силы, но одновременно могли пониматься и как «собаки небесного воеводы» — Георгия. Попытки видеть в этих драконах древнерусского Симаргла (Богусевич В.А., 1961, с. 83–84) несостоятельны.
Сирин-Алконост (?). Подобно грифону, образ сирина (точнее, сирены) был знаком мастерам киевских колтов XI в. В тематической подсистеме архитектурного декора второй половины XII — начала XIII в. изображение сирина появляется в резьбе Дмитриевского собора Владимира. Правда, существующие ныне в тимпанах арочек аркатурного фриза два-три рельефа сиринов — подделка XIX в., но не исключено, что они выполнены взамен древних. Целый сонм сиринов изображен в декоре Георгиевского собора Юрьева-Польского. При этом, судя по прическе в кружок и отсутствию женских черт, это не сирены (птице-девы), а «мужские сирины» (!). Они разделяются на две группы: 1) мелкие рельефы, заключенные (среди других зооморфных образов) в круглые рамки, идущие вертикальными цепочками по угловым пилястрам притворов (табл. 114, 65) (Вагнер Г.К., 1964, табл. XXIX, XXX); 2) крупные (относительно) рельефы, расположенные ранее в закомарах по сторонам тематических композиций (табл. 114, 63–64) (Там же, рис. 38–40, табл. XVI(а), XXVIII(в). Сирины первой группы с руками, ноги же их (лапы) скорее звериные. Эти образы похожи на человеко-дракона Дмитриевского собора, но хвост у них не змеиный, а птичий, очень пышный. Их головы в островерхих колпачках, в руках — растительные побеги. Судя по расположению сиринов среди львов и птиц, это не отрицательные символы. Туловище сиринов второй группы более птичьей природы, без рук, с птичьими лапами. Мужеподобные во фригийских шапочках. Ни у тех, ни у других сиринов нет нимбов, следовательно, это не церковные образы. Все сказанное отличает их от сиринов (сирен?) на киевских колтах, а заодно и от византийских образцов. Изображение человеко-птицы с ветвями в руках, но без головного убора встречается в среднеазиатской (Мавераннахр) торевтике X в. (Ремпель Л.И., 1961, с. 48, 29, табл. 29(2), а с XII в. известны «мужские сирины» интересующего нас типа на иранских курильницах, на гнезнинских (Польша) дверях (Drzwi gnieznienskie, 1956, т. 143), на портале ц. Богородицы в Студенице (Сербия). Семантика их — охранительная (Студеница, 1968, с. 52). Встречаются подобные существа и на древнерусских пластинчатых браслетах XII–XIII вв., но на них птичьи хвосты сиринов превратились уже в змеевидное плетение (Даркевич В.П., 1967, с. 213, рис. 2; с. 214, рис. 3, 5–7). Б.А. Рыбаков усматривает в них изображение антропоморфизированного языческого Симаргла-Переплута (Рыбаков Б.А., 1967, с. 113). Следует полагать, что владимиро-суздальские «мужские сирины» — это общий евразийский средневековый образ, равнозначный «кочующим мотивам» эпоса.
Орел. Древнерусский архитектурный декор XI–XIII вв. знал только образ одноглавого орла, хотя двуглавый орел был известен в византийской и болгарской каменной декоративной резьбе. Ранние изображения мы видели в орнаментике киевских шиферных плит. Далее птицы в геральдическом положении (в фас, с расправленными крыльями) появляются в функции консоли в декоре ц. Покрова (южная апсида) (Бобринский А.А., 1916). Однако нет достаточных оснований считать их орлами. Явно орлы изображены в декоре Дмитриевского собора. Они разделяются на два вида: геральдический орел и орел с зайцем (или другим зверем) в лапах (Вагнер Г.К., 1969а, с. 282).
Геральдический орел изображен с расправленными крыльями, раздвинутыми лапами, между которыми веером развернут хвост (табл. 114, 52). Голова повернута либо влево, либо вправо. По размерам орлы делятся на три группы: наиболее мелкие фигуры включены в резьбу колонок фриза. Далее следуют орлы в тимпанах арочек фриза. Самые крупные рельефы расположены среди других рельефов в декоре второго яруса собора (Там же, рис. 16, 150, 152, 178). У некоторых орлов (в тимпанах арочек) в лапах изображены ветвь с трилистником и нечто вроде жезла. По-видимому, эти рельефы поздние (Новаковская С.М., 1978). В настоящее время рельефы орлов расположены бессистемно, но первоначально они занимали какие-то важные места, так как эмблематический смысл данного образа весьма вероятен.
Семантически более расплывчат второй образ — орел с зайцем в лапах. Рельеф этот довольно крупный (табл. 114, 61) (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 25), но он единственный и мог выполнять существенную семантическую функцию лишь в соединении с другими аналогичными образами, например грифонами. Возможно, этот образ был носителем идеи победы.
Показательно, что в более позднем владимиро-суздальском архитектурном декоре орлов нет. Зато в росписи южных «золотых» дверей Суздальского собора (30-40-е годы XIII в.) появился (впервые!) образ двуглавого орла.
Другие птицы. Кроме орла, в архитектурный декор входило немало других птиц. Поскольку семантика их была примерно одинаковой — птицы символизировали доброе начало, то целесообразнее описать их не по видам (Там же, с. 134–136, 162–164, 286–292), а по композициям.
Ни в чем, может быть, так наглядно не проявилась символико-декоративная природа владимиро-суздальской архитектурной пластики, как в том, что почти ни один зооморфный элемент ее не имеет самодовлеющего значения. Каждый из рельефов понимается как некое звено в относительно однородной цепи. Исключение составляют зооморфные рельефы, входящие в какие-либо сюжетные композиции. Выше мы видели это на примере звериных образов. Имея теперь в виду только рельефы птиц, отметим следующие закономерности в их взаимосвязи.
1. Птицы, обращенные головами друг к другу, фланкируют с разных сторон большую композицию. Ранний пример — птицы по сторонам фигуры Давида в декоре храма Покрова. В сущности, перед нами та же картина, которая уже описана выше в связи с местоположением сиринов. Функционально семантика этих образов — репрезентативная. Может быть, здесь подразумевались орлы?
2. Птицы образуют идущие навстречу друг другу цепочки, как например, в декоре второго яруса Дмитриевского собора. Репрезентативность семантики здесь сохраняется, но переводится в космологический план. Эти птицы больше всего похожи на голубей.
3. Птицы (по одной с каждой стороны) расположены в традиционно-восточной антитетической композиции: либо у корней «древа жизни» (табл. 112, 20, 21), либо на его вершине (табл. 112, 19). Это — охранительные образы. К охранительной функции примешивается и более широкая функция — благоположение. Птицы похожи на павлинов и фазанов.
4. Парные птицы, обращенные головами в разные стороны, с переплетенными хвостами (табл. 112, 27) (вариант: птицы обращены головами к центру) (табл. 112, 22).
5. Птицы, стоящие друг перед другом, переплелись шеями. В двух последних образах, особенно во втором варианте, выражается идея доброго союза (в частности, брачного). Не случайно для этого избраны аисты или лебеди — символы семейной добродетели (табл. 114, 62) (Троицкий Н., 1913).
Полнее всего образ птиц использован в декоре Дмитриевского собора (табл. 114, 51–60).
В Суздальском соборе вкомпанованные в растительный орнамент (горизонтальными или вертикальными рядами) небольшие рельефы как бы поющих птичек, очевидно, связаны с картиной символического сада (из молитвы Анны о чадородии) (Вагнер Г.К., 1976б, с. 36, 49, 69, 79).