Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
Использованная лексика и грамматическая конструкция надписи позволяет перевести ее по-разному: смысл меняется в зависимости от интонации, от смысловой нагрузки глагола «хотети». Первые две строки можно перевести и таким образом: «Мать, не желая того, ребенка обижает. Господь же, не желая (того), человека наказывает бедами. Ум, преступивший положенные ему пределы, всем грехам будет приобщен». Надпись как бы дает ответ всем сомневающимся в божественной справедливости: Бог вынужден карать непослушных христиан вопреки своему желанию, подобно матери, наказывающей неразумного ребенка.
Итак, надписи-граффити свидетельствуют, что церковь была вынуждена вести борьбу, особенно в более позднюю эпоху, с разного рода антицерковными движениями.
Одна из таких надписей-граффити обнаружена в Смоленске при раскопках храма XII в. (Воронин Н.Н., 1964) на фрагменте фресковой штукатурки. Прочерчена в три строки, сохранилась почти полностью, за исключением нескольких букв: «Господи, помощи дому великому, не дай врагам игуменам истратити (его до) конца, ни Климяте». По палеографическим и орфографическим особенностям надпись датируется рубежом XII–XIII — началом XIII в. Необычное ее содержание — упоминание «врагов-игуменов» — воскрешает в памяти события, изложенные в Житии Авраамия Смоленского. Проповеди Авраамия, обращенные к различным социальным слоям, в том числе и «малым людям», рабам и ремесленникам, обличающие духовников как «лихих пастырей», привлекли на его сторону массы городского населения. Это вызвало резкий протест церковников. Авраамий был предан суду, среди перечня судящих названы игумены, требовавшие либо заточения, либо смертной казни для опасного проповедника. Только вмешательство князя и бояр спасло Авраамия от расправы. Упоминание врагов-игуменов, датировка надписи, местонахождение — на стене одного из загородных храмов Смоленска — все это дает достаточно оснований связывать ее с драматическими событиями, описанными в Житии Авраамия (Рыбаков Б.А., 1964а; 1964в).
Надписи на мозаиках и фресках. Сразу же после крещения Руси Владимир, задумав построить церковь Богородицы (Десятинную), пригласил мастеров «от грек», украсил церковь иконами и отдал ей во владение все, что взял в Корсуни: иконы, сосуды, кресты (ПВЛ, 6497-989 гг.). По археологическим данным известно, что Десятинная церковь была украшена фресками и мозаиками. Очевидно, и фрески, и иконы были снабжены надписями, по всей вероятности греческими, понятными лишь очень небольшому кругу людей. Греческими же надписями сопровождаются мозаики и фрески Софии Киевской, строительство которой было закончено в 30-х годах XI в. при Ярославе Мудром. Но в Софии Новгородской, построенной в 1050 г. и в это же время частично расписанной, надписи при изображениях уже славянские. Особенно важно, что на одной из древнейших фресок имя Елена было написано в русской диалектной форме «ОЛЕNА». До наших дней эта надпись не сохранилась, но ее наличие подтверждается архивными материалами, относящимися ко времени открытия фрески (Медынцева А.А., 1978, с. 48). Русская диалектная форма в имени святой — не только свидетельство участия русского мастера в создании фрески, но и в известной мере — расчет на вкусы новгородских жителей.
В самом начале XII в. в Киеве при исполнении мозаик церкви архангела Михаила самая важная надпись в сцене Евхаристии в отличие от надписей при изображении святых — славянская, хотя и выполнена с грубыми ошибками (Срезневский И.И., 1880, с. 43, 44). Исследователи отмечали, что такие грубые ошибки можно объяснить либо незнанием мозаичистом церковнославянского языка, либо его неграмотностью. В первом случае нужно считать исполнение надписи работой греческого мастера, во втором — неграмотного русского подмастерья (Лазарев В.Н., 1966, с. 43). Однако, если учесть, что сцена Евхаристии занимает в мозаиках центральное место, вряд ли следует думать, что такая ответственная работа была доверена неграмотному подмастерью. Скорее всего, евхаристическая надпись выполнена на церковнославянском языке греческим мастером в соответствии с пожеланиями заказчика — великого князя Святополка, славившегося своей начитанностью.
Надписи-граффити на керамике и каменных изделиях. На больших сосудах для хранения пива, так называемых корчагах, довольно часто начерчены зарубки, метки, отдельные буквы. Известно уже более десятка надписей, датирующихся от X до XIII в. Назначение этих сосудов определяет смысл надписей. Это или указание на содержимое корчаги: «вино» (Равдина Т.В., 1957, с. 153), «мюро» — масло (Голубева Л.А., 1960) или имя владельца — Ольксн (Малевская М.В., 1967), Яковъ (Рыбаков Б.А., Николаева Т.В., 1970). Иногда и то и другое — имя владельца и содержание сосуда: «Ярополче вино» (Равдина Т.В., 1957) или «новое вино Добрило послал князю Богунка» (Монгайт А.Л., 1949, с. 459). Так как нам не известно княжеское имя «Богунка», то слово «Добрило» следует понимать как название сорта вина, а Богунка — имя дарителя, очевидно, производное от широко известного по другим письменным источникам имени «Богуслав».
На корчаге из Киева Б.А. Рыбаковым реконструирована благопожелательная надпись: «(Благодат) неша плона корчага си[я]» (Рыбаков Б.А., 1946, с. 134–138).
Корчаги использовались не только для хранения продуктов, но и в качестве торговой тары. Очевидно, необходимость обозначать содержимое сосуда и имя его владельца вызвала появление надписей. К таким надписям принадлежит и древнейшая из известных до сего дня надпись на корчаге из Гнездова (Авдусин Д.А., Тихомиров М.Н., 1950, с. 71–79). Эта корчага, разбитая на множество кусков, была найдена в одном из погребальных комплексов, который датируется по вещам и монетам не позже середины X в. (Авдусин Д.А., 1970, с. 110–113). Таким образом, датировка надписи не вызывает сомнений. Сомнение вызывает прочтение и истолкование надписи. Первоиздателями надпись была прочитана как «ГОРОУХА» — горчица или какая-то другая горькая пряность. Тогда же было отмечено безусловно славянское, кирилловское письмо надписи, о чем свидетельствует наличие славянских букв X и Щ, которых нет в греческом алфавите. Однако П.Я. Черных усомнился в правомерности такого прочтения как несоответствующего фонетическим нормам русского языка и предложил новое: «гороумша» — горчичные зерна. Позднее Г.Ф. Корзухина прочла надпись как ГОРОУА — горючая. Такое прочтение позволило ей предположить, что в корчаге хранилась нефть, которой был разожжен погребальный костер (Корзухина Г.Ф., 1961, с. 226–230). Примирить два последних варианта прочтения пытался А.С. Львов: по его мнению, сначала было написано «ГОРОУА», а затем исправлено на «ГОРОУNА» (Львов А.С., 1971, с. 47–52).
Не все исследователи считают, что надпись на корчаге обозначает ее содержимое. Ф. Мареш предложил читать надпись так: ГОРОУXXА — «Горух писал» (M"ares, 1951–1952), а Р. Якобсон как ГОРОУ — Горунова (т. е. «корчага Горуна» (Jakobson R., 1952, р. 350 и сл.).
Таким образом, существуют несколько вариантов прочтения Гнездовской надписи. Наиболее принято читать ГОРОУШNА — ГОРОУNША, что предполагает наличие в надписи лигатуры. Необходимо подчеркнуть, что надпись на корчаге появилась задолго до официального крещения Руси и принятия кирилловской письменности. Не исключено, что неудовлетворительность попыток прочтения надписи связана с обращением к кирилловскому алфавиту. Действительно, графика букв, в том числе и буквы , как она реконструирована, довольно близка к графике древнейших кирилловских надписей, относящихся приблизительно к той же эпохе, что и гнездовская. Но, может быть, древнейшая русская надпись — это один из примеров «неустроенного» письма, применявшегося до официального принятия кирилловской письменности (Жуковская Л.П., 1981; Медынцева А.А., 1983). Этим можно легко объяснить отсутствие полугласных или особой графемы, принимаемой сейчас за лигатуру N и . Очевидно, до той поры пока не будут обнаружены другие, современные Гнездовской надписи, вопрос по ее расшифровке и интерпретации будет открыт. Несомненно лишь одно: уже в начале X в. на Руси бытовала письменность, близкая кирилловской.
К настоящему времени насчитывается больше двух десятков надписей на пряслицах, относящихся преимущественно к XI–XII вв., в меньшей степени — к XIII в.
Первое пряслице с надписью было найдено в 1885 г. в Киеве, недалеко от Софийского собора, вместе с богатым кладом золотых и серебряных вещей (Кондаков Н.П., 1896, с. 125, 127). Но правильно прочитана надпись была только в 1946 г. Б.А. Рыбаковым (Рыбаков Б.А., 1946, с. 28) — «Потворин пряслень». Так узнали древнерусское название пряслица — «пряслень» и имя владельца, которое Б.А. Рыбаков объяснил как производное от «потворение» — чародейство, волшебство.
С тех пор найдено и прочтено уже довольно значительное количество надписей на пряслицах, что позволяет сделать определенные наблюдения: в большинстве случаев это имена владелиц пряслиц или дарителей, среди последних есть и женщины и мужчины. Надписи или прямо называют владелиц, как уже упомянутое пряслице из Киева и пряслице из Боровского селища Пряслень Парасии (XII — начало XIII в.) (Монгайт А.Л., 1961, с. 158), либо являются именем в притяжательной форме. Например, «номадин» — от неизвестного по другим источникам имени «Номада» (Алексеев Л.В., 1959, с. 242–243).
Иногда имя заменено указанием на социальную принадлежность писавшего: КЪNАЖНNЪ (Алексеев Л.В., 1966, с. 233). Надпись на пряслице из Витебска (XI–XIII): «Бабино пряслене», очевидно, написана внучкой для бабушки (Алексеев Л.В., 1955, с. 129–130). Только на одном из пряслиц подпись владелицы напоминает молитвенную форму, что позволяет предположить известную степень образованности или близость к церковным кругам: «Господи, помози рабе своей Елени» (Алексеев Л.В., 1955, с. 130–133; Янин В.Л., 1958, с. 243–245).