Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Шрифт:
Задабривая «сестричича», Ростислав, безусловно, хотел внести раскол в ряды черниговских князей, потому что Изяслав Давыдович и Святослав Ольгович уже опять вступили в сговор с Юрием. Вестником грядущей войны явился Глеб Юрьевич, который, действуя по воле отца, омрачил киевские торжества по случаю вокняжения Ростислава внезапным нападением на Переяславль «с множеством половец». Сидевший в городе Мстислав Изяславич дал кочевникам достойный отпор, но половцы не ушли в степь, а встали за
По уже отработанной тактике Ростислав «с братьею своею», племянниками Святославом Всеволодовичем и Мстиславом Изяславичем, двинулся к Чернигову, намереваясь не допустить присоединения Изяслава Давыдовича к Юрию. Но под Вышгородом киевские полки нагнал гонец с известием о кончине Вячеслава. По его словам, старший Мономашич отошел мирно: накануне вечером он пировал со своею дружиною «и шел спать здоров; якоже легл, тако боле того не встал, ту и Бог поял» [320] .
320
Летописное сообщение о смерти Вячеслава не датировано. По всей видимости, это случилось в январе 1155 г.
Ростислав тотчас вернулся в Киев, где похоронил дядю «с честью великою с множьством народа, и положиша у Святыя Софья, идеже лежить Ярослав, прадед его, и Володимир, отец его». Казну покойного («порты, и золото, и серебро») Ростислав раздал церквам, монастырям и нищим, ничего не взяв себе, кроме одного креста, «на благословение». Покончив на этом с печальными обязанностями душеприказчика, Мстиславич выехал к своему войску, дожидавшемуся его в Вышгороде.
По приезде в лагерь он созвал на совет племянников и дружину, чтобы обсудить дальнейшие действия. Смерть Вячеслава разрушила систему двоевластия, которая до сих пор только и обеспечивала формальные основания для первенства Мстиславичей перед Юрием. Отныне суздальский князь приобретал неоспоримое старейшинство в роду Мономаха, а вместе с ним и законные права на великое княжение. Осторожные бояре советовали Ростиславу отложить поход и возвратиться в Киев, чтобы путем заключения нового ряда с киевским вечем создать хоть какую-то легальную почву для продолжения борьбы с дядей. «Ты ся еси еще с людми [в] Киеве не утвердил, — говорили они. — А поеди лепле [лучше] в Киев же, с людми утвердися. Да аче стрыи [дядя] придеть на тя Дюрги, поне ты ся с людми утвердил будеши [у тебя будет договор с киевлянами о великом княжении], годно ти ся с ним умирити, умиришися [найдешь нужным с ним помириться, помиришься]; пакы ли а [иначе] рать зачнеши с ним». Однако Ростислав, обычно такой миролюбивый, на этот раз проявил несвойственную ему воинственность. Поход на Чернигов продолжился.
С дороги князья отправили к Изяславу Давыдовичу послов с требованием поцеловать им крест на том, что он не будет искать киевского стола: «Ты в отцине сваей Чернигове седи, а мы у Киеве будем». Но Изяслав Давыдович, со дня на день ожидавший прихода Глеба Юрьевича с половцами, не пожелал вести переговоры под военным давлением. «Оже есте [раз уж вы] на мя пришли, а како ми с вами Бог дасть», — отвечал он нарушителям границ его волости и, как только к нему подоспел Глеб Юрьевич, выступил навстречу киевской рати.
Ростислав с племянниками стоял на берегу реки Белоус (в летописи: Боловес). Передовые части обоих войск уже вступили в перестрелку через реку, когда Ростислава поразили две худшие болезни военачальника — трусость и нерешительность. Он рассчитывал сразиться с одними черниговцами и никак не ожидал, что ему придется иметь дело еще и с половцами. Численное превосходство вражеской рати так сильно испугало его, что он думал толька о том, как унести ноги. Не посоветовавшись с племянниками, Ростислав направил в стан Изяслава Давыдовича послов с новыми мирными предложениями, которые больше походили на полную и безоговорочную капитуляцию: «Поча даяти ему [Изяславу] под собою Киев, а подо Мьстиславом Переяславль». Такой беззастенчивый торг его волостью привел Мстислава Изяславича в сильнейшее негодование. «Да ни мне будет Переяславля, ни тобе Киева!» — в сердцах сказал он дяде и «повороти конь… под собою с дружиною своею от стрыя своего».
Поведение Ростислава выглядело тем более жалким, что Изяслав Давыдович и Глеб Юрьевич даже не удостоили его ответом. Отъезд дружины переяславского князя позволил половцам окружить киевский лагерь. Ростислав, к которому наконец вернулось мужество, пытался организовать сопротивление, но его войско было уже полностью деморализовано. На второй день осады «побегоша вси Ростиславли вой, и многи избиша, а другых многое множьство изоимаша, и разбегошася князи и дружина…». Под самим Ростиславом Мстиславичем убили коня, и он спасся только благодаря своему сыну Святославу, который отдал ему свою лошадь и, собрав вокруг себя остатки дружины, прикрыл бегство отца. Среди доставшихся половцам рядовых и знатных пленников находился Святослав Всеволодович — первый русский князь, позволивший врагу захватить себя живым. Изяслав Давыдович великодушно освободил его вместе со многими другими пленными, заплатив степнякам немалый выкуп из собственных средств.
Всем князьям «Мстиславова племени» удалось выбраться из окружения целыми и невредимыми. Однако никто из них не предпринял ни малейшей попытки отстоять Киев и Переяславль. Ростислав помчался с берегов Белоуса прямо к себе в Смоленск; его сын Святослав укрылся в Переяславле, а княживший там Мстислав Изяславич предпочел уйти на Волынь, к своему брату, луцкому князю Ярославу.
Позорное малодушие Изяславовых преемников имело самые бедственные последствия для населения Киевской и Переяславской земель. Южная Русь впервые за свою историю очутилась в полной власти «поганых». И половцы постарались сделать так, чтобы этот их приход был не скоро забыт. Особенно пострадала Переяславская волость, где, по сведениям Воскресенской летописи, степняки «села все пожгоша и жита вся потравиша». Страшному разгрому подверглись местные святыни — основанная Владимиром Мономахом церковь Святых Бориса и Глеба на Альте, монастыри Рождества Пресвятой Богородицы и Святого Саввы: всех их «разграбиша, и пожгоша, а люди в плен поведоша».
У Изяслава Давыдовича между тем закружилась голова — но не от скорби за бедствия Русской земли, а от близости великого княжения. Позабыв о том, что за плечами у него уже слышна поступь полков Юрия, он послал сказать киевлянам: «Хочу к вам поехати!» Те, «боячеся половец», готовы были посадить у себя хоть черта, «зане тогды тяжко бяше кияном, не остал бо ся бяше у них ни един князь у Киеве», по замечанию летописца. Скоро черниговский князь получил официальное приглашение киевского веча: «Поеди Киеву, ать не возмуть нас половци, ты еси наш князь…» Сев таким демократическим манером на «златом» столе, Изяслав Давыдович постарался смягчить неминуемый гнев Юрия передачей Переяславля под руку Глеба Юрьевича; своего двоюродного брата он попытался задобрить Черниговом. Святослав Ольгович принял подарок, хотя и отдавал себе ясный отчет в том, что «перед Гюргем не возможно бы им удержатися».
На короткое время междоусобица утихла в ожидании выступления на сцену главного действующего лица — суздальского князя. Юрий снарядился в поход еще до смерти Вячеслава и все новости о происходящем в Южной Руси получал в пути. Уверенный в своем праве и своих силах, он, однако, стремился оградить себя от любой случайности и потому не хотел вести войска к Киеву, не обезопасив прежде своего тыла. Суздальская рать двинулась вверх по Волге к границам Новгородской и Смоленской земель. Незадолго перед тем, еще при жизни Изяслава Мстиславича (25 марта 1154 г.), новгородцы по каким-то причинам выгнали его сына Ярослава, которого Изяслав вынужден был перевести на Волынь. Взамен него в Новгород, очевидно по согласованию с Изяславом, был приглашен княжить Ростислав Мстиславич. Однако и он быстро сумел настроить против себя новгородское вече тем, что «не створи им ряду» (какие условия договора нарушил Ростислав, Новгородская летопись не сообщает), а потом, как мы знаем, и вовсе уехал на юг, оставив в Новгороде своего сына Давыда. Этот его поступок окончательно рассердил новгородцев. Они «вознегодоваша» на Ростислава и прогнали от себя Давыда: «показаша путь по нем сынови его», по словам местного летописца. Вслед за тем представительная новгородская делегация, возглавляемая епископом Нифонтом, прибыла к Юрию и заключила с ним ряд, результатом которого стало вокняжение в Новгороде Юрьева сына, Мстислава (30 января 1155 г.). Другие пункты этого соглашения опять же не попали на страницы летописей.