Другая школа. Откуда берутся нормальные люди
Шрифт:
«Во все времена говорили, что школа готовит детей к жизни, – Шалва на секунду делает паузу. – Но если следовать этой логике, то непонятно, чем тогда дети должны заниматься с первого по одиннадцатый класс. В советской школе для этого был готовый ответ: учиться, учиться и учиться. Но разве «жить, жить и жить» не нужно? Дети не готовятся к жизни, они уже живут».
Рассказы родителей о том, зачем они приехали к Амонашвили, –
«С любовью у вас здесь всё построено», – скажу я Шалве в один из дней. Доля секунды, появляется улыбка, и глаза Амонашвили загораются знакомым огоньком: «Да. Здесь другого нет». Все восемь дней на усадьбе я буду пребывать в этом ощущении безграничного приятия и радушия, которое невидимыми нитями пронизывает всю атмосферу усадьбы. Еще в первый день, обедая вместе с Паатой и Шалвой как настоящая грузинская семья, я поймаю чувство, за которым обычно гонишься в жизни: никуда бежать не нужно, здесь твое настоящее место, тут чувствуешь долгожданное спокойствие. Настолько, что я почувствую беспомощность во время объяснения семье Амонашвили главной основы советского воспитания – «я – последняя буква алфавита». Здесь, в Бушети, подобные вещи кажутся чем-то нелепым и далеким. «У нас в Грузии такого никогда не было, – задумчиво ответил Шалва после моего объяснения. – Наверное, потому что в грузинском языке нет буквы «я».
Каждый день в зале для общения с родителями я упирался взглядом в портрет Амонашвили с цитатой Льва Толстого: «Истинное воспитание детей – в воспитании самих себя». Во многом именно на этом строится то, что Шалва стремится донести всю свою жизнь. «На консультациях родители и учителя жалуются на детей, но ни слова не говорят о себе, – рассказывает Амонашвили. – Но это самооправдание. Так вы говорите: «Я – хороший учитель, я знаю, как учить, это они не хотят учиться». Когда-то я участвовал в разработке стандартов
Тот самый разговор
Настоящая магия начинается, когда Шалва разговаривает с детьми. Все садятся вокруг него полукругом: от малышей до подростков. Амонашвили начинает задавать вопросы, которые кажутся на первый взгляд даже слишком простыми. «Что бы вы хотели, чтобы родители больше не делали?» – спрашивает он. Шалва говорит без заискивания, без попытки скопировать манеру общения, не забывая добавлять «спасибо», «ты очень мудрый», не прерывая и внимательно прислушиваясь к каждому сказанному слову. «Я бы хотел, чтобы родители меньше ссорились…» – неуверенно начинает один ребенок. Фразу подхватывает другой, постарше. Очень быстро выяснится, что уже привычное для большинства родителей общение между собой кажется ссорами для детей самого разного возраста. «А что бы вы хотели сказать своим родителям?» – спрашивает Шалва. Один из мальчиков неуверенно произносит: «Я бы хотел, чтобы мама меньше работала». Я замечаю, как его сидящая неподалеку мама начинает плакать. Видя это, старшая сестра мальчика тут же вступается: «Ну что ты, ты же знаешь, как для мамы важна работа». За неполный час на глазах изумленных родителей дети расскажут Шалве то, что не говорили мамам и папам всю свою жизнь. После встречи пристыженный сестрой из-за фразы о работе мальчик отошел в угол и расплакался. Мама присела рядом с ним, и еще целый час они о чем-то говорили, обнявшись. И я думаю, насколько иногда поразительной может быть жизнь: как долго мы держим в себе самые важные слова и как мало нужно, чтобы мы наконец их сказали.
Конец ознакомительного фрагмента.