Другой Холмс. Часть вторая. Норвудское дело
Шрифт:
– Можно подумать, в школе вы никогда не плевались горошинами через трубочку, Ватсон.
– У нас не было такого предмета.
– Значит, вы получили воспитание в женском пансионе, – улыбнувшись Холмс взял со стола небольшой сплетенный из соломки мешочек, полный таких же шипов. – Ага! А вот и наши стрелы. Не удивлюсь, если они пропитаны…бисульфатом бария, например.
Там же на столе лежал клочок бумаги, в котором каракулями была выведена уже знакомая нам надпись – «Знак четырех». Следующее вещественное доказательство высмотрел Тадеуш Шолто.
– Глядите! – вскрикнул он, указывая трясущимся пальцем себе под ноги. – Я же говорил вам!
Весь пол был усеян круглыми размером с крупную монету отпечатками.
– Протез, – коротко заключил
Он остановился в том месте, где было пролита какая-то вонючая жидкость. На краю этой густой лужи отпечатался след очень маленькой ноги. Пальцы ее были странным образом оттопырены.
– Вот те раз! Неужели ребенок?
Втроем мы недоуменно поглядели друг на друга.
– Вот что я вам скажу, – нашелся первым Холмс. – Не будем прикидываться шокированными святошами и изображать уверенность в том, что на всем свете не найти детишек, которые согласятся принять участие в преступлении. На всем остальном свете, может, и не найти, зато в Лондоне их предостаточно.
– В краже или хулиганстве – да, но в убийстве?! – воскликнул я недоверчиво.
– Ваше недоумение, Ватсон, объясняется тем, что вы слишком поверхностно осведомлены о том, что творится в районах вроде Спиталфилдз, а об Уайтчепеле узнали самую малость, и то лишь благодаря Джеки Рипперу. В нежном возрасте из чувств развито лишь любопытство. О том, чтобы поставить себя на чье-то место и представить себе чужую боль, не может быть и речи. В таких условиях лишение жизни представляется увлекательным приключением, чем-то вроде игры. Этим Смолл нашего сорванца и завлек, вдобавок, посулил денег. Вы бы отказались?
– Надеюсь, да, – с жаром отозвался я. – Надеюсь, у меня бы хватило…
– Меня смущает другое. Мальчуган не робок даже по меркам любителей подобных забав. Он сумел взобраться на крышу, тихонечко проникнуть на чердак так, что Шолто ничего не заподозрил. Что было дальше? Ясно, что он сбросил веревку Смоллу и помог ему взобраться. Так же на веревке они спустили ларец вниз.
– Вы забываете, Холмс, об одной маленькой детали, – поправил я его, так как меня порядком покоробил бесстрастный тон, с которым он взялся уделять внимание далеко не первостепенным вещам. – Возможно, вы опустили ее как незначительную. Между делом они прикончили несчастного Бартоломью!
– Это само собой.
– Но кто из них стрелял? Разве вас не интересует, взрослый или ребенок посмел поднять руку на чужую жизнь?!
– В настоящий момент это не важно. Ясно и так, что мы имеем дело с убийцами. Главное, напасть на их след.
– Ничего себе "не важно"! Надо молиться, чтобы выяснилось, что это не неразумное дитя пролило кровь! Как вы не поймете, что от этого будет легче всем нам!
– Лично мне будет легче, если вы это возьмете на себя, Ватсон, – отрезал Холмс, не поведя и бровью. – Ну, что ж, мистер Шолто, давайте вернемся в комнату экономки, где нас дожидается мисс Морстен, и, прежде чем вы отправитесь за полицией, я сделаю небольшое заявление.
Так мы и сделали. Экономка выглядела все такой же перепуганной, да и мисс Морстен смотрела на нас встревожено, предчувствуя нехорошие известия. Лицо Холмса, неподобающе оптимистичное для такой ситуации, вдохнуло в нее надежду, и я невольно сжался, предвидя, что ей предстоит услышать. Вдобавок ко всему Холмс не сумел вовремя удержаться от любимого жеста, коим обыкновенно выказывалось его удовольствие, и взялся потирать руки, но спохватился и гуманно изобразил присутствующим, как пытается стереть, таким образом, грязь с ладоней.
– Итак, дамы и господа. Бартоломью Шолто, которого нам предстояло склонить к такому же благородному отношению, какое проявил его брат, не возразил нам ни словом. Но хорошие новости на этом закончились, ибо предмет спора исчез, и спорить не с кем и не о чем. Да, да, мисс Морстен. Вы ограблены, а мистер Шолто лишился еще и брата. Трагедия, что и говорить.
Тадеуш послушался и бегло застучал каблуками по лестнице, а Холмс отвел меня в сторону.
– Холмс, умоляю вас, – зашептал я, не дав ему открыть рта, – сделайте что-нибудь с этим нездоровым блеском в ваших глазах! Поймите же, что светиться восторгом при таких обстоятельствах просто неприлично.
– Полагаете, я охвачен эйфорией? – пожал он плечами. – Дело-то выходит непростое. Уж лучше бы мы сами выкрали сокровища, как и собирались. Тогда бы нам не в пример было бы легче разыскать их, чем теперь, если бы мы только не забыли, куда спрятали их. Сейчас же следует, не теряя времени, отыскать следы Смолла, иначе он, чего доброго, с такими деньжищами быстренько скроется из страны. Но нам повезло. Тут неподалеку проживает старик Шерман.
– Зачем нам парик в такое время? – удивился я, вспомнив, что означает это имя.
– Это другой Шерман. У него есть собака. Этот Тоби очень хорошо идет по следу.
– Даже в темноте? – удивился я. – Такое хорошее зрение?
– Даже с закрытыми глазами. Такой отменный нюх. Приведите его сюда.
Я отправился по указанному адресу пешком, так как это место оказалось неподалеку, однако обратный путь занял у меня более часа из-за постоянных препирательств с собакой. Я так и не понял, этот Тоби "очень хорошо идет по следу" вообще, или в сравнении с тем, как он идет по земле "бесследно", то есть не озадаченный предъявленным запахом. У меня создалось впечатление, что наличие следа – обязательное и единственное условие его передвижения. Других стимулов переставлять свои короткие кривые лапы он не признавал, или же они у него отнимались в условиях отсутствия строго обозначенной задачи. Даже прогуляться по своим собачьим делам – обнюхать кусты, освежить их отметинами, пообщаться с такими же собаками и загнать наглого кота на дерево – он согласился бы, только если предварительно сунуть ему под нос чью-то перчатку или шляпу. Вероятно у пса, как у всякого закоренелого специалиста в своей области, развилась профессиональная болезнь, и бедолага совершенно разучился быть самим собой и наслаждаться жизнью. Чтобы довести талантливого ищейку до места, где ему будет суждено поразить нас своими способностями, мне пришлось изобрести хитроумный способ. Я давал Тоби понюхать свой свернутый клубком носовой платок, швырял платок в направлении нашего движения, кричал волшебное слово "Ищи!", Тоби "находил" его, и мы возвращались к началу описанного цикла. Чтобы сократить число повторений, я старался зашвырнуть платок подальше, и все равно к концу пути рука, бросавшая платок, у меня буквально отваливалась. Я охрип от выкриков опротивевшего мне навеки слова "Ищи!" и все же в итоге был вынужден заключительную милю нести Тоби на руках, так как платок, перемазанный грязью и слюнями жадного до находок пса, в конце концов, закатился под водосточную решетку и мы, промучившись с его извлечением с четверть часа и так и ничего не добившись, разделились во мнении. Тоби не желал бросать начатое, несмотря на мои уверения, что вещь не такая уж ценная, и был силой отстранен от выполнения задания, так что я вернулся в Пондишери-Лодж в полном изнеможении.
Там уже находились представители полиции Норвуда, однако среди них я заприметил и человека из Скотланд-Ярда. Инспектор Этелни Джонс заметно выделялся своей тучной фигурой, напоминая слона в лавке не только дородными формами, но и безалаберным поведением. Ему уже все было ясно. Он раскрыл дело за пять минут, управившись в этот промежуток времени со всеми необходимыми процедурами, то есть арестом подозреваемых. Тадеуш Шолто не угадал только одного – вместе с ним под стражу взяли привратника Мак-Мурдо. Холмс со стороны посматривал на Джонса не без иронии, но при этом выглядел озабоченным.