Дружинник
Шрифт:
Я вышел. Возле старого чёрного паромобиля с полукруглым носом, узкими крыльями и большими близко посаженными фарами стоял пожилой мужчина в тёмно-синем кителе, фуражке, с саблей на ремне, обладатель широких густых усов. Меня он приветствовал поклоном.
— Околоточный надзиратель, Василий Кузмичёв, — пробасил мужчина. — А вы, так понимаю, Михаил Ярославович Птахин? Я бы хотел поговорить с вами. Если можно, проедемте в мой кабинет.
— В чём дело? — спросил я как можно более строго. — Вы меня желаете арестовать? Меня в чём-то обвиняют?
— О нет, нет, не подумайте, ничего такого. Вы ни в чём не обвиняетесь. Ваш человек наводил справки о покойном, и я подумал, что нам бы следовало пообщаться.
— Наводить справки это преступление? Говорите здесь, что хотели.
— Зря вы так, Михаил Ярославович. Это просто разговор личного характера. Я клянусь, что он не затронет ни вашей чести, ни чести вашей семьи. Речь пойдёт о человеке, в чьём доме вы сейчас проживаете. Я в некоторой степени был знаком с покойным и имею кое-что сообщить вам, если, конечно, вам интересно. Если же нет — что ж, значит, мой визит напрасен, и я не посмею вас больше беспокоить.
Я задумался. Что это? Хитрый ход, чтобы притащить меня в отделение, или у околоточного надзирателя действительно имелись какие-то сведения? Поразмыслив и решив, что терять мне нечего, и полиция всё равно от меня ни слова не добьётся, я согласился.
Приказал Виктору меня сопровождать, и мы втроём доехали до длинной избы, в котором находился полицейский приказ. Виктор остался ждать снаружи, а мы с околоточным прошли в кабинет.
— Ваш человек наводил справки о неком Георгии Тяпкине, который якобы покончил с собой шесть дней назад. Чем он вас так заинтересовал? — начал разговор околоточный.
— Я не буду отвечать на этот вопрос, — сказал я.
— Ладно, ладно, вас никто не неволит, — поспешно успокоил меня околоточный. — Я лишь хотел предупредить вас, что делом этим занялась тайная полиция, и вам лучше не привлекать к себе внимание расспросами.
— Тайная полиция? Простым самоубийством?
— Видите ли, я не имею права разглашать материалы следствия, да и меня самого, признаться, мало в них посвящают, но ситуация сложнее, чем кажется. Вполне возможно, это не было самоубийством.
— А у вас какой интерес? Почему вы мне говорите об этом?
— Как я уже сказал, я знал Николая Семёновича, — повторил околоточный.
— И что же вы знали о нём?
— Дворянин, хоть и небогатый, офицер и очень достойный человек. Георгий был его слугой долгое время. Я подумал, что вы начали наводить справки о слуге Николая Семёновича с целью узнать побольше о нём самом.
— Вероятно. В конце концов, должен же я знать, что за человек жил до меня и почему его убили? А тут ещё и его слуга умер. Что-то подозрительное происходит у в этом доме, и я, как его владелец, хотел бы знать, что именно. Согласитесь, имею право.
— Всё так, Михаил Ярославович, всё так, — закивал околоточный, — имеете. Но история эта тёмная, сразу предупреждаю. То убийство семь лет назад потрясло всех. Городок у нас маленький спокойный, и тут — такое! Дворянин, офицер в отставке, убит в собственном доме! Ещё сильнее шокировало нас, кода за это дело взялась тайная полиция. А это значит, сами понимаете, что. А вот теперь — и слуга мёртв. А дом его, скажу по секрету, перевёрнут с ног на голову, как будто там что-то искали. Это выглядит загадочным даже для меня. Возможно, речь идёт о политическом заговоре. Так что будьте осторожнее.
— Вы меня позвали только для того, чтобы предупредить?
— Не только. Как я уже говорил, я знал покойного. И знал я о нём определённые вещи, которые… — тут околоточный сделал паузу, — скажем так, не всем стоит знать.
— И вы мне желаете рассказать их?
— Думаю, это излишне. Вы же и так в курсе?
— В курсе чего?
— Некоторых способностей покойного.
— Почему вы решили, что я имею представление о каких-то способностях?
— Ну не в курсе, так не в курсе. Так или иначе, эту информацию я тоже не имею права разглашать. Как я говорил, дом слуги Николая Семёновича перерыли сверху до низу. Если в его доме было что-то важное, это без сомнения унесли ещё до нашего приезда. Но кое-что осталось, — тут околоточный достал из стола разорванный пустой конверт и положил передо мной. — Возможно, это вам покажется интересным.
— Что это? — я посмотрел с подозрением на конверт.
— Найдено на месте преступления. Письма не было, конверт валялся порванным. Подумал, вас это заинтересует.
Не касаясь конверта, я рассмотрел адрес. Письмо было направлено из Тобольска.
— Зачем мне это?
— Вы же собираете информацию. Я предлагаю вам её. Можете забрать. Конверт не подшит к материалам дела.
Я внимательно посмотрел на околоточного. Очень уж странно это всё выглядело. Зачем отдавать мне улики? Что он задумал? Определённо, он тоже что-то знает, но на чьей он стороне? Создавалось впечатление, что меня прощупывают. Вот только не понятно, с какой целью: то ли меня хотят вывести на кого-то, то ли, наоборот, скомпрометировать.
— Мне это не интересно, — ответил я. — Я хотел узнать о том человеке, который жил до меня в доме — и всё. Заговоры, тайная полиция… Я предпочту держаться от этого подальше, и надеюсь, меня не коснутся проблемы, в которые были впутаны оба покойных.
— Это разумно, — кивнул околоточный и убрал конверт в карман. — Тогда не смею вас больше задерживать.
Я распрощался с полицейским и пошёл домой. Хоть конверт я брать не стал, адрес я, разумеется, запомнил.
Едва мы с Виктором пересекли порог дома, как навстречу выбежала Таня.
— Что стряслось? — спросила она. — Я чуть с ума не сошла. Думала, тебя арестовали.
— Ладно тебе ерунду говорить, — усмехнулся я. — Кто ж меня арестует? Это не так просто.
— Ты что-то выяснил? — спросила Катрин, когда я зашёл в гостиную.
Я взял ручку и записал адрес на форзаце одного из дневников:
— Вот что.
— И чей это адрес?
— Хотел бы я знать. Придётся туда съездить. Может быть, он даст какую-то зацепку. Околоточный тоже в курсе способностей моего отца, он сказал, что денщика убили, и что этим вопросом занимается тайна полиция, а потом сунул мне какой-то разорванный конверт — якобы, его нашли в доме убитого. Само собой, я ничего не стал брать.