Дружинник
Шрифт:
— Зачем ты упорствуешь? — спросил я. — Зачем умирать ни за что?
— Смерть за свой род — великая честь, — проговорил Аркадий, отхаркивая кровь. — Не тяни.
Он выставил вперёд руку, в ней возникло каменное копьё. Я выстрелил. Копьё пропало, бездыханное тело с дыркой во лбу завалилось в пожухлую мёртвую траву.
Некоторое время я сидел возле убитого врага. Восстанавливал силы. Затем перезарядил свой пистолет и поднял с земли оружие Аркадия — здоровый двенадцатизарядный револьвер. Повертел в руках. Любопытный образец. Что ж, останется мне в качестве трофея.
Я
А ещё мне нужны были верные люди — те, кто встанут на мою сторону, на кого можно положиться хотя бы в некоторых делах. Одному сложно всё контролировать, сложно за всем уследить, особенно когда за каждым углом поджидают враги.
Когда я вернулся в квартиру Аркадия, три дружинника и обе горничные сидели в столовой и что-то обсуждали.
— Аркадий мёртв, — объявил я, войдя в помещение. — Я его убил.
Некоторое время все молча смотрели на меня.
— Что случилось? — спросил Гаврила.
— Я отказался подчиняться приказу главы рода, и Аркадий хотел убить меня. Меня не устраивает политика старшей ветви: она расходится с моими интересами. Вас я убивать не желаю, но если вы воспрепятствуете мне, сделаю это, не раздумывая. Я даю вам выбор. Можете просто встать и уйти. Сложите оружие и ближайшим поездом возвращайтесь в Нижний Новгород, я вас не трону. Но думаю, глава рода не обрадуется тому, что вы нарушили приказ. Можете попытаться устранить меня, как это пытался сделать Аркадий, но тогда вы погибните. Со мной вам не справиться. Если же вы останетесь и будете служить мне, как прежде, я обещаю сохранить ваши жалования и положение.
Гаврила поднялся из-за стола, вытащил револьвер. Хотел положить его на стол. Но вдруг наставил на меня и выстрелил. Я взглянул на аккуратное круглое отверстие, образовавшееся в моём сюртуке.
— Неудачная попытка, — обречённо усмехнулся Гаврила, и в следующий момент я выхватил пистолет, и здоровый белобрысый десятник, сражённый моей пулей, грохнулся на пол. Я взвёл курок и наставил ствол на остальных:
— Каков будет ваш выбор?
Иван и Виктор поднялись и положили свои револьверы на стол.
— Я ухожу, — сказал Виктор. — Да, за это по головке не погладят, но и умирать я не желаю. А встать на твою сторону — всё равно, что застрелиться. Неужели род нас не найдёт?
Оба дружинника и старшая горничная покинули квартиру. Но Аля не сдвинулась с места, так и сидела за столом.
— Ну а ты что? — спросил я.
— Если разрешишь, я останусь, — промолвила девушка. Она тоже разоружилась: её карманный револьверчик лежал на столе рядом с оружием дружинников.
— Почему ты хочешь остаться? — спросил я. — Все твои ушли. Если останешься, нарушишь клятву.
— Я думала над твоими словами, — потупилась Аля. — Я не хочу больше заниматься тем, чем меня заставляли в семье. Если ты обещаешь, что не заставишь больше… делать всё это, я останусь.
— Это я могу тебе гарантировать. Такой службы мне не требуется. Что ты умеешь, кроме того, как соблазнять и шпионить?
Аля нахмурилась, но ответила:
— Готовить, стирать, всё по дому делаю. Ты же знаешь.
— Стреляешь хорошо?
— Меня учили немного, но я не дружинница, меня мало обучали военному делу.
— Ладно, придумаю, чем тебя занять. Но если попробуешь меня обмануть, если я почую подвох… Сама понимаешь, что тебя ждёт, — я указал взглядом на остывающее тело десятника.
Мне было сложно ей доверять. После того, как я столько времени жил в постоянных подозрениях и обмане, меня преследовала навязчивая мысль о том, что девчонка может нанести удар в спину, стоит лишь отвернуться. Но она начала клясться и божиться, что не предаст моё доверие, и я решил дать ей шанс на свой страх и риск.
Через двадцать минут мы снова были в моей квартире. Приказав Але следить за жилищем и никому не открывать, я отправился к Якову.
Дома его не оказалось — пришлось подождать. Служанки предложили мне отобедать, и я не стал отказываться. Всё утро ничего не ел, и теперь желудок яростно сводило голодом.
Пока я ел, рядом за столом сидела Таня. Она хотела узнать, что произошло, но я не стал углубляться в подробности.
— Сложная ситуация в городе, — сказал я. — Барятинские снова воюют с Птахиными. Младшая ветвь отделилась. А я хочу понять, что со всем этим делать. Видишь ли, я разошёлся во взглядах с главой рода. Аркадий хотел меня удержать. Теперь он мёртв, Гаврила — тоже, а врагов у нас поприбавилось.
— А что делать мне? — заволновалась Таня. — Я тоже служу Птахиным. Они меня заберут?
— Никто тебя не заберёт. Ещё чего! Останешься со мной.
— Я не смогу больше быть врачевательницей, ты же знаешь.
— В любом случае, ты прекрасная медсестра. Но я не хочу, чтобы ты мне служила.
— А кому мне служить?
— Никому. Я не хочу, чтобы ты была служанкой.
— Ну а кем же мне быть? И что делать с клятвой?
— С этим мы разберёмся. Я ведь тоже кое-что пообещал, помнишь? Пообещал, что не брошу тебя, что бы ни случилось.
Таня покачала головой:
— Ты безумец.
— Может быть. А это имеет значение?
— Лучше бы не имело.
Когда пришёл Яков, он даже не удивился тому, что я сижу у него в гостиной. Словно ждал.
— Догадывался, что придёшь, — сказал он. — Правда, не думал, что так быстро.
От Якова я, наконец, узнал подробности случившегося. Оказалось, два дня назад Барятинские подвезли в Оханск несколько танков, и вчера ночью обстреляли особняк Птахиных-Свириных. Обстрел не прекращался до сих пор, но сообщений о жертвах пока не поступало. Барятинские предприняли атаку, но та была успешно отбита. Птахины-Свирины засели в бункере, и война вошла в позиционную стадию. Яков обладал лишь приблизительными данными о численности сил противника. По его сведениям Барятинские прислали одного или двух сильных, небольшую группу дружинников и сотни три наёмников.