Дубликат
Шрифт:
Спустя несколько дней они прибыли к шейху. Наскоро подкрепившись и выпив чашку крепкого кофе с инжиром, Ахмед с расстроенным отцом больной прошли на женскую половину. Едва взглянув в лицо девушке, знахарь понял, что её жизнь в серьёзной опасности. Несчастная лежала без сознания, с трудом вдыхая клокочущими лёгкими воздух. На потемневшем отёчном лице были заметны странные пятна.
Ахмед подозвал шейха и попросил разрешения осмотреть девушку в его присутствии — требовалось послушать сердце и провести массажные процедуры в области спины. Убитый горем шейх с трудом понимал, о чём идёт речь. Он заставил знахаря поклясться Аллахом, что дочь выздоровеет, иначе
Ахмед потребовал немедленно разжечь большой огонь, куда положил разогреваться металлические прутья, и принести много воды. Битва за жизнь больной продолжалась почти сутки. Лекарь прижигал каленым железом ушные раковины и стопы, делал массаж и обтирания, заливал кровоточащие ссадины от металлических прутьев смолой. Девушку удалось напоить настойкой из трав, привезенных знахарем. В результате та ненадолго пришла в себя, узнала отца, ее дыхание стало глубже, а лицо порозовело. Казалось, болезнь отступает, но опытный лекарь знал, что не всё так просто.
Шейх молча следил за работой знахаря, практически не отходя от ложа дочери. Когда та уснула, Ахмед попытался объяснить отцу, что надежды на выздоровление немного: слишком сильный отек легких, лечение калёным железом и травами может не принести результата. Но шейх лишь неистово молился, внешне никак не выражая своего отношения к происходящему. Им принесли кофе, после чего измученный знахарь прилег отдохнуть рядом с ложем больной.
Ранним утром девушка умерла, не приходя в сознание — Ахмеда привезли слишком поздно. Стремительно развивающаяся болезнь не оставила дочери шейха никаких шансов. Знахарь сделал, всё что мог, но гнев отца был ужасен: "Ты шайтан, специально пробравшийся в мой дом, чтобы принести горе и смерть! Пусть отсохнет твоя левая рука, умертвившая мою девочку. Я казню тебя, это мой святой долг, но сначала ты увидишь смерть своей семьи!"
Ослепленного горем отца невозможно было переубедить, он не желал слушать никаких объяснений. В сопровождении отряда всадников шейх лично повёз Ахмеда обратно в горы. Расположившись в пещере, воины надели связанному лекарю мешок на голову и бросили в темный угол, после чего шейх потребовал привести из селения его родных.
На этом месте повествования голос Ахмеда задрожал:
— Я вылечил многих людей в своей прошлой жизни. Спасал детей, помогал роженицам. Все знали, что я левша. Многие считали, что моей рукой управляет нечистый, но принимали помощь. Случалось, больные умирали, но никогда — из-за моей работы. Та девушка умерла не по моей вине, её сразил один из страшных недугов пустыни, который разносят южные ветра.
— Что случилось с твоей женой и дочерью, учитель? — спросил мальчик.
— Их зарезали на моих глазах, а меня шейх бросил умирать связанного в пустыне Руб-эль-Хали.
Старик замолчал и, мужественно сдерживая слёзы, взялся за приготовление чая с травами. Рассказ продолжил Салим, всё это время задумчиво перебиравший чётки.
— Мы вели торговый караван из Наджрана, стараясь держаться ближе к горам в дневное время. К ночи уходили глубже в пустыню — в этих местах неспокойно. Шейх не пропускал кочевников мимо своих земель без большой дани. Однажды утром солнце исчезло — нас внезапно нагнал самум [9]. Все оказались застигнутыми врасплох налетевшей с небес свирепой песчаной бурей.
Салим вспоминал, как они пытались поставить палатку и сбить в кучу верблюдов, которые ревели и падали на песок, зарываясь в него головами. Однако мощный теббад [10], дующий со всех сторон одновременно, разметал груз и буквально похоронил заживо большинство торговцев и верблюдов с товаром. Бедуина с проводником чудом вынесло на вершину высокого бархана. Оттуда было видно, как воронка до небес, танцующая на острой тонкой ноге свой смертельный танец, будто взрывает оранжевые пески вместе со всем, что попадается на пути.
Вдалеке спасшиеся заметили группу всадников на лошадях, мчавшихся прочь от смерча по склону дюны, но беглецам не повезло. Песчаный ураган превратился в сумасшедшее трио пляшущих демонов пустыни и быстро настиг воинов в черных плащах. За считанные минуты на месте, где только что мчался отряд, образовалась огромная песчаная гора. Затем смерч развернулся, словно выискивая очередную жертву, и неумолимо начал приближаться к чуть живым от ужаса караванщикам.
Больше Салим ничего не помнил до того момента, как в какой-то пещере ощутил на треснувших от зноя губах капли воды. Он понимал, что умирает — легкие, нос и глотка насквозь пропитались песком и кровью, дышать не получалось. В следующий раз из смертельного сна его вывела ужасная боль, пронизывающая всё тело. Несчастному чудилось, будто его голову с остервенением клюют сотни раскаленных клювов железных птиц смерти.
Казалось, мучениям не будет конца, даже если умолять Аллаха забрать его к себе. Бедуин не мог кричать, веки не поднимались, тело не слушалось, но он изо всех сил боролся за жизнь — будто против чужой воли. В какой-то момент невыносимые страдания умирающего прекратились, словно терзающий тело палач утомился. Проваливаясь в долгожданное забытье, он знал, что ещё будет пересчитывать на ночном небе пустыни тысячи звезд.
Салим умолк, видимо, вспоминая события тех далеких дней. Невозмутимое лицо рассказчика ничего не выражало, будто речь шла о ком-то постороннем. В тишине мастерской слышался лишь хруст костяшек пальцев, с неимоверной силой сжимавших четки.
Глава 4. Грааль бедуина
Солнечный диск прощался с пустыней последними сполохами, намереваясь спрятаться за высоким барханом, прежде чем утонуть за горизонтом. Связанный по ногам и рукам Ахмед очнулся от ощущения, что сзади на него что-то наваливается и вдавливает в песок.
Разлепив ссохшиеся, словно старая лепёшка, веки и вывернув шею, он обнаружил бок верблюда, пытающегося поудобнее устроиться рядом со знахарем. Отбившееся от стада животное переждало самум, привалившись к песчаной кочке, оказавшейся присыпанным песком Ахмедом. Верблюд фактически спас ему жизнь, укрыв лицо от смертельно опасного колючего песка. Пока свирепствовал самум, лекарь мог дышать, хоть и находился без сознания.
На верблюжьей спине висели тюки с вещами, до которых невозможно было дотянуться. К одному из баулов был привязан медный далла [11]. Знахарю удалось подползти к кофейнику и с помощью острого носика перетереть веревки на руках. Ахмеда мучила нестерпимая жажда, кроме того день клонился к закату, и на пустыне опускалась прохлада. Воды в баулах не было. В одном из мешков обнаружились лучины, но их явно недоставало для поддержания костра. Пришлось пережидать эту мучительную ночь, согреваясь около верблюда.