Дурная кровь
Шрифт:
— Боги миловали, — вставил Санни.
Только Талла, кажется, сочувствовала искренне. Она позволила Борею, пустившему скупую, но совершенно не мужественную слезу, прильнуть к груди:
— Но вы не расстраивайтесь! Вы обязательно-обязательно ещё её встретите!
Борька всхлипнул и снизу-вверх посмотрел на девушку взглядом, полным обожания:
— Вы правда так думаете, юная прелестница?
Растеряв самообладание, наёмник ухватил красавчика за ухо и заставил отлипнуть от источника утешения всея мужчин, ака женского бюста. Заодно и капюшон снова натянул девке до носа, сильно жалея, что не получится до самых бёдер.
— Ну тут жарко! — попыталась увернуться Талла, упрямо распахивая плащ и тем самым привлекая внимание Борея. — Что я, как дурочка, у камина и в дорожной одёже?
— Ты что в ней дура, что без неё! — огрызнулся наёмник.
— Право, друг мой, не мучай девочку! — вступился за колдунью Санторий.
Вино придало служителю не то храбрости, не то дури, не то смеси того и другого. И правда, кому нужен дезертир, уже семь лет как считающийся мёртвым, и колдунья, за поимку которой король выдаёт не такую уж большую награду? Особенно если из вырученных денег ещё предстоит уплатить лекарю за лубки: ведь хмурый наёмник просто так девку не отдаст.
Подбодрённая Талла, наконец, скинула тяжеленный плащ охотника, в который тот укутал её ещё на въезде в Крепость. Взопревшая, раскрасневшаяся от внимания и паров горячего вина, она точно сама запьянела. Глупая девка! Небось никогда ещё не сталкивалась с опытным женолюбцем, не слышала столько ласковых слов. Кто ж в деревне станет рассказывать бабе, как она хороша? Зазнается ещё. И Верд тоже скупился на любезности. Вот и поверила, обомлела. А Борька горазд трепаться! И не таких уламывал…
Кулаки охотника недвижимо лежали на столе. Смуглые, крепкие. Привыкшие сжимать рукоять меча, а не женские прелести. Нет, Верд бывал с женщиной прежде. Неоднократно, шумно и с обоюдным (если верить опрашиваемым) удовольствием. Но в основном за деньги. И, если уж совсем честно, мужчине было глубоко плевать, насколько бабам нравилось, когда он их тискал. Но рядом со стройным, высоким, ухоженным Бореем, который словно не прекращал завлекающего танца, суетился и вертелся, охотник и правда походил на валенок. Старый, грязный, валяющийся в пыли и паутине за печкой. Такой не выбрасывают потому лишь, что напрочь забывают всякий раз, как отворачиваются.
Вот и Талла забыла. Смотрит на светловолосого красавчика… Отчего ж не посмотреть? Локоны пушистые, мягкие, льняные. Не то что жёсткая пакля Верда, в которой уже и не отличишь седину от выцветших, точно покрытых пеплом, прядей.
Стоят ведь друг друга, оттого и спелись. Шушукаются, радуются каким-то своим, не достигающим слуха наёмника, шуткам.
— Верд?
Санторий поднялся, чтобы последовать за другом, но наёмник нахмурился и кивнул на голубков:
— Следи. Я воздухом подышу.
Мороз с готовностью ударил в ноздри и забрался под куртку, надеясь долезть до самого сердца. Отгородившись дверью от шумной таверны, охотник ощутил, как сильно недовольная гримаса скривила лицо. Немудрено, что весёлая компания не слишком-то нуждалась в его обществе. Такая харя, к тому ж изуродованная шрамами, кому угодно настрой испортит.
Зря он приехал в этот город. Зря позволил Санни убедить себя именно здесь чинить подпругу. Теперь до утра, а то и до обеда мучаться, прятаться от воспоминаний, которым давно полагалось замёрзнуть ледышками и разбиться на мелкие осколки. Ан нет, живы. Летают в воздухе духом кислого пива и дымом очага; отзываются болью в переломанном некогда хребте и в крике о помощи, разрывающем горло на части, хрипотой, кровавыми сгустками застывающем на губах. Крепость была его домом. Здесь он встретил друга, здесь же его и потерял. Сколько раз счастье наполняло его, сколько раз смех перекатывался по этой самой таверне, подхваченный десятками глоток побратимов.
И сколько боли, унижения он вытерпел потом.
Израненный, изломанный и беспомощный. Он лежал там, в снегу, в собственной крови и нечистотах и понимал, что дюжина бойцов, играючи искалечивших его, даже не искала схватки. Они лишь возвращались в свою, вражью крепость. И могли сделать вид, что не заметили двух молодых своевольников. Но не сделали.
Израненный, изломанный и беспомощный. Да будьте вы прокляты, жестокие Боги! Почему именно сейчас, почему здесь он чувствует, что снова лежит в той вонючей жиже, орёт, что есть мочи, в пустоту, но никто не слышит!
За спиной тихо скрипнула дверь, а на плечо легла твёрдая рука, когда-то умевшая держать меч.
— Друг мой, что гложет тебя?
— Уйди, Санни.
— Кажется, это я уже делал. До сих пор извиняюсь, — хохотнул служитель. — Нет? Не стоило про это шутить?
Наёмник не стал раздражённо стряхивать длань с плеча. Сделал вид, что не заметил, отвлёкся на ворону, терпеливо выковыривающую обледеневшую хлебную корочку из кормушки.
— Тухлятиной там воняет, — пояснил охотник, не оборачиваясь.
Санторий понимающе хмыкнул и поддержал игру:
— Да, и правда завоняло чем-то сладковатым. Борька всегда любил умываться этой ужасной приторной водой…
— Наверное, чтобы что-то более вонючее перебить.
— Или просто нам подгадить, — Санни встал рядом, тоже делая вид, что его вниманием целиком завладела птица. — Как думаешь, долго она будет долбить клювом лёд?
Верд хотел шугануть каркушу, уж очень она напомнила ему оглоеда. Только зубов не хватает, да размах крыльев поболе нужен. Но почему-то эта схожесть его и сдержала. Хорошо они всё-таки с колдуньей разобрались с целой стаей! И девка, смелая, дурная, не визжала и не пряталась, а до последнего стояла на своём.
— Мне-то какое дело? Пока не продолбит.
— А мне вот кажется, любая ворона когда-нибудь устанет, — Санни оперся на сложенную из крепких брёвен стену и поёжился от холода. — Эдак и клюв сточить недолго. Ковырнёт раз, другой, третий… Да и полетит куда-нибудь, где зерна насыпано. Такой вороне, знаешь ли, кто угодно зерна с удовольствием сыпанёт…
— Ну и пшла прочь! — топнул наёмник, отпугивая летунью. Она презрительно каркнула, развернулась хвостом и упорхнула. Улетела, однако ж, недалеко: спряталась за вертуном на соседней крыше в ожидании, пока ненужные свидетели окоченеют и уйдут.
Верд плюнул, резко развернулся и хмыкнул:
— Вот как ляпнешь иной раз… Мне аж ненадолго показалось, что ты и не про ворону говоришь вовсе, — одобрительно похлопал приятеля по плечу, заставив его колени подогнуться, и снова нырнул в наполненную затхлым воздухом таверну.
— Да что ты говоришь?! — делано изумился ему вслед Санни и понимающе подмигнул терпеливой вороне.
И всё бы хорошо, да только занятый ими столик пустовал. На стуле сиротливо висел плащ Верда. И Таллы в нём не было.