Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
— Ну… видишь ли, Морт, Майлз, не знает, что я здесь. По идее я должен бы быть в Альбукерко по делам компании. А здесь у меня сугубо личное дело. Понимаешь? Никакого отношения к фирме. И мне не хотелось бы обсуждать это с Майлзом.
Он понимающе кивнул.
— Здесь замешана баба?
— Хмм… да.
— Замужняя?
— Считай, что так.
Он подмигнул и ткнул меня пальцем в ребра.
— Усек. Майлз ведь известный святоша. Окей, я тебя покрою, а ты когда-нибудь покроешь меня. Она хоть хорошенькая?
“Покрыть бы тебя дерновым одеяльцем, чертов проныра”, — подумалось мне.
Морт был второразрядным коммивояжером и большую часть рабочего времени обхаживал официанток, вместо того, чтобы вербовать покупателей — впрочем, дело неплохо шло и без него.
Я угостил его стаканчиком и баснями о “замужней бабе”, он поведал мне о своих подвигах, наверняка вымышленных, и мы распрощались.
А однажды мне подвернулся случай угостить доктора Твишелла, правда, ничего из этого не вышло.
Случайно я уселся неподалеку от него у стойки аптеки на Гамна-стрит и тут увидел его в зеркале. Первым моим побуждением было заползти под стойку и подольше не высовываться.
Потом я сообразил, что из всех живущих в 1970-м году он для меня наиболее безопасен. Бояться было нечего, ведь между нами ничего еще не произошло… в смысле “ничего не произойдет”. Опять не то… Не стоит и пытаться выразить это — когда складывалась английская грамматика о путешествиях во времени слыхом не слыхали. Придется, видно, вводить в английский язык новые категории, вроде как во французском или классической латыни.
Как бы то ни было, Твишеллу было не за что дуться на меня. Я мог смотреть ему в глаза с чистой совестью.
Сперва я подумал, что обознался. Но нет, у Твишелла лицо было не чета моему: четкое, самоуверенное, высокомерное и довольно красивое. Он чем-то напоминал Зевса. Я вспомнил, во что превратится это лицо, и передернулся, вспомнив, как я обошелся со стариком. И удивился — как я посмел.
Твишелл перехватил в зеркале мой взгляд и обернулся ко мне.
— В чем дело?
— Ммм… вы ведь доктор Твишелл? Из университета?
— Да, из Дэнверского Университета. Мы с вами где-то встречались?
Я чуть не сел в лужу, забыв, что в этом году он уже преподавал городском университете. Трудно было вспоминать по двум направлениям разом.
— Нет, доктор, но я слышал ваши лекции. Можете считать меня своим поклонником.
Он изобразил что-то вроде улыбки. В этом возрасте человек еще не нуждается в лести; достаточно того, что он сам знает свои возможности.
— Вы уверены, что не спутали меня с кинозвездой?
— О нет! Вы — доктор Хьюберт Твишелл… великий физик.
Он дернул щекой.
— Скажем, просто физик. А еще точнее — стараюсь им стать.
Мы поболтали о том, о сем, а когда он расправился со своим бутербродом, я попытался поставить ему стаканчик. Я попросил оказать мне честь, позволить угостить его. Он помотал головой.
— Крепкое я пью только после захода солнца. Во всяком случае, спасибо. Приятно было поговорить с вами. Будете проходить мимо университета — загляните ко мне в лабораторию.
Я ответил, что не премину.
Не так уж много я напортачил в 1970 году (не то, что в прошлый раз): я уже знал, что к чему. Помогло мне и то, что большинство моих знакомых жили в Калифорнии. Наперед я решил, что буду делать, если замечу знакомую физиономию — отделаюсь холодным кивком и побыстрее смоюсь от греха подальше.
Гораздо больше досаждали мелочи. К примеру, я никак не мог отвыкнуть от патентованного Стиктейтовского шва и снова привыкнуть к “молнии”. Только через полгода я научился принимать все это как само собой разумеющееся. И бритье — я снова должен был бриться! Однажды я простыл — совершенно забыл, что одежда может намокнуть под дождем. Воистину, ужасны призраки прошлого! Хотел бы я видеть в своей шкуре всех этих тонких эстетов, что щерятся на прогресс и лепечут о неповторимых прелестях минувших времен. Нет ничего хорошего в том, что пища остывает, что рубашки надо стирать, что зеркало в ванной запотевает в самое неподходящее время, что из носа течет, что под ногами грязь и в легких тоже. Короче говоря, я знавал лучшие времена и 1970 год ознаменовался для меня чредой мелких неприятностей.
Потом я привык ко всему этому, как собака — к своим блохам. В 1970-м Дэнвер еще оставался самобытным, старомодным городком. Я почти полюбил его. Не было ни намека на Великую Стройку, на все, что я видел (или “увижу”), приехав туда из Юмы; по улицам бегали автобусы и все прочее; население еще не перевалило за два миллиона и отыскать Колфакс-авеню ничего не стоило.
Дэнвер в роли столицы штата был похож на мальчика, впервые надевшего вечерний костюм. Он все еще тяготел к сапогам с высокими каблуками, но влияние Дикого Запада понемногу сходило на нет и вскоре ему предстояло вырасти в безликий метрополис с посольствами, шпионами и шикарными ресторанами. А пока его застраивали на скорую руку: надо же было где-то разместить бюрократов, парламентских лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и блюдолизов. Здания ставили так быстро, что едва успевали сгонять коров с пастбищ, ставших стройплощадками. И все-таки Дэнвер лишь на несколько миль приблизился к Аурор на востоке, к Гендерсону на севере и к Литлтоку на юге. Между ним и Военно-воздушной Академией все еще лежали поля. Правда, на западе он забрался в горы и федеральные учреждения стояли вплотную к голым скалам. Мою нежность к Дэнверу не мог поколебать даже федеральный бум, настолько я был рад вернуться в свое собственное время.
Но проклятые мелочи не оставляли меня в покое. Поступив в штат “Горничных, Инк”, я починил себе зубы и думать о них забыл. Но в 1970-м не было антикариозных таблеток, в зубе появилось дупло и он стал сильно меня донимать. Я пошел к дантисту и совсем забыл, что он увидит у меня во рту. Он моргал, совал свое зеркальце то туда, то сюда и наконец сказал:
— Йосафат великий! У кого вы лечились?
— Оо — ы — а?
Он вынул зеркальце из моего рта.
— Кто это сделал? И как?
— Что? Это вы про зубы? Мне их чинили — в одной экспериментальной клинике… в Индии.
— Как им это удалось?
— Откуда я знаю?
— Ммм… погодите минутку. Я должен сделать несколько снимков, — и он начал возиться с рентгеновским аппаратом.
— Нет-нет, — запротестовал я, — просто вычистите эту дыру, закупорьте ее и отпустите меня.
— Но…
— Мне очень жаль, доктор, но сейчас я очень спешу.
Так он и сделал, хотя время от времени прерывался, снова и снова осматривая мои зубы. Я заплатил наличными и исчез, не оставив следа. Уверен, что у него появились кое-какие идеи. Пусть, ничего страшного. Люди должны сами до всего доходить, а не получать готовенькое. Поэтому я и не позволил делать рентген.